Идеальный шпион - Джон Ле Карре

Если в жизни Пима был безоблачный период, когда все роли, которые он разыгрывал, имели успех и все у него получалось как нельзя лучше, так что о большем он не смел и мечтать, это, несомненно, были первые семестры в Оксфордском университете, куда его отправил Рик, видевший в Оксфорде неоспоримый пролог к тому, чтобы сын его стал лордом, главным судьей, что обеспечило бы ему место среди великих и высокочтимых. Дружеские отношения между ними тогда упрочились, как никогда. После исчезновения Акселя последние месяцы одинокого пребывания Пима в Берне стали расцветом их письменного общения. Фрау Оллингер с ним едва разговаривала, герр Оллингер с головой ушел в проблемы выживания его фабрики в Остермундигене, и Пим в одиночестве бродил по городу, совсем как раньше, когда только поселился в Берне. Но по вечерам, уставясь в безмолвную стену, он писал длинные, откровенные, исполненные нежности письма Белинде и единственному своему якорю спасения — Рику. В ответ на такое его внимание Рик стал писать еще изысканнее и цветистее. Тоскливые послания из медвежьих углов прекратились. Конверты и почтовая бумага стали толще, солиднее, приобрели броские штемпели. Вначале письма со штемпелем Экспериментальной компании Ричарда Т. Пима приходили к Пиму из Кардифа, сообщая, что «Тучи Неудач и Невезения рассеялись раз и навсегда благодаря заступничеству Провидения, которое я теперь не могу считать ни чем иным, как свойским парнем», а месяц спустя, из Челтенхема — в последнем письме: «предприятие „Недвижимость и Финансы Пима и Партнеров“ ставило его в известность, что „совершаются некие Действия, в результате коих Будущность Пима будет обеспечена и Нужда Навеки забудет дорогу к его Дому“». Самым последним был отпечатанный на машинке текст по-королевски элегантной почтовой открытки, гласившей, что «согласно Нововведению, одобренному всеми Сторонами, все, касающееся Дел Вышеозначенной Компании, будет рассматриваться Опекунским Фондом „Пим и Акционированная собственность“ (Нассау), Парк-Лейн, Уэст-Энд».

Джек Бразерхуд и Уэнди на средства «фирмы» устроили ему прощальный ужин. Присутствовал Сэнди, а Джек подарил Пиму две бутылки виски и выразил надежду, что пути их когда-нибудь еще скрестятся. Герр Оллингер проводил его на вокзал, где они в последний раз выпили вместе кофе. Фрау Оллингер осталась дома. Обслуживала их Элизабет, но обслуживала рассеянно. У Элизабет вырос животик, но кольца на пальце не было. Когда поезд отъехал от вокзала и Пим увидел внизу — цирк с его слоновником и университет с его зеленым куполом, он понял, что Берн кончился для него навсегда. Аксель нарушил закон. Швейцарцам это стало известно. Счастье еще, что я сам смог выпутаться из этой истории. Стоя в коридоре в то время, когда поезд несся через южную Францию, он почувствовал, как по щекам его текут слезы, и поклялся, что никогда больше не будет шпионом. На вокзале Виктории его поджидал Кадлав в новеньком «бентли».

— Как величать вас теперь, сэр? Доктор или профессор?

— Просто Магнус тоже сойдет, — великодушно обронил Пим, пожимая ему руку. — Как Олли?

В новой «рейхсканцелярии» на Парк-Лейн все дышало благополучием и стабильностью. Бюст Ти-Пи вернулся на свое место. Своды законов, стеклянные двери и новый жокей с гербом Пимов подмигивали ему, преисполняя сердце его уверенностью, пока он поджидал того момента, когда очередная милашка пригласит его в парадный кабинет.

— Президент примет вас немедленно, мистер Магнус.

Они крепко обнялись, из гордости каждый не желая заговорить первым. Рик тискал спину Пима, мял его щеки и смахивал с ресниц слезы. Мистер Маспоул, Перси и Сид были вызваны особым звонком, дабы отдать дань уважения вернувшемуся герою. Мистер Маспоул принес стопку документов, и Рик вслух прочел важнейшие выдержки из них. Пим назначался юрисконсультом по международным вопросам пожизненно с выплатой ему ежегодного жалованья в 500 фунтов и правом на пересмотр жалованья в случае, если Пим не будет получать гонораров в других компаниях. Таким образом занятия юриспруденцией в Оксфорде для Пима обеспечивались и «Нужда Навеки забывала дорогу к его Дому». Милашка внесла шампанское. Кажется, она занималась здесь только этим. Все выпили за здоровье нового служащего компании.

«Так держать, Пострел, а потом прямиком в парламент!» — возбужденно вопил Сид, а Пим в ответ, для их удовольствия, болтал какие-то глупости по-немецки. Потом отец и сын опять сжали друг друга в объятиях, Рик опять пустил слезу и сказал, что если б только он получил преимущества образования. А через несколько часов в особняке в Амершеме, носившем название «Фарлонг», еще раз отмечалось его возвращение домой, отмечалось вечеринкой в дружеском кругу, на которой присутствовали сотни две старых друзей, большинство из них Пим видел впервые, и в их числе были главы некоторых всемирно известных компаний, театральные звезды и звезды экрана, а также несколько известнейших юристов, последние по очереди отводили Пима в угол и уверяли, что именно им удалось пристроить Пима в Оксфорд.

Потом вечеринка кончилась, и Пим лежал без сна в своей кровати под пологом, слушая, как хлопают дверцы дорогих лимузинов.

— Ты хорошо поработал в Швейцарии, сынок, — раздался из темноты голос Рика, уже некоторое время находившегося в комнате. — Ты выиграл битву. Это не прошло незамеченным. Обед тебе понравился?

— Очень вкусно.

— Множество людей мне говорили одно и то же. «Рики, — говорили они, — ты должен забрать оттуда мальчика. Эти иностранцы его испортят». И ты знаешь, что я им отвечал?

— Что ты им отвечал?

— Отвечал, что я в тебя верю. А ты в меня веришь, сынок?

— Еще как!

— Как тебе этот дом?

— Прекрасный дом, — сказал Пим.

— Он твой. Записан на твое имя. Я купил его у герцога Девонширского.

— У кого бы ты его ни купил, огромное тебе спасибо!

— Никто никогда не сможет отнять его у тебя, сынок. Будь тебе двадцать или пятьдесят. Где твой старик, там твой дом. Тебе удалось пообщаться с Макси Мором?

— Да нет, по-моему.

— С парнем, что забил решающий гол во время матча «Арсенала» и «Сперс»? Да брось! Конечно же, ты говорил с ним. А о Блотси что ты думаешь?

— Который из них Блотси?

— Дж.-У. Блотт, не слыхал? Известнейший розничный торговец бакалейным товаром. И с каким достоинством держится! Со временем станет лордом, это уж точно. И ты им станешь тоже. Как тебе Сильвия?

Пим припомнил массивную средних лет даму в синем платье, улыбавшуюся аристократической улыбкой, возможно, вызванной обильным употреблением шампанского.

— Очень мила, — осторожно ответил он.

Рик ухватился за это слово так, словно полжизни охотился за ним.

— Мила! Именно мила! Чертовски милая женщина, и оба ее мужа делают ей честь.

— Она очень привлекательна даже для меня в моем возрасте.

— Ты там не запутался с каким-нибудь романом? В мире нет ситуации, которую нельзя было бы распутать с помощью хороших друзей.

— Да так, интрижка. Ничего серьезного.

— Ни одна женщина не сможет встать между нами, сынок. Как только эти оксфордские девицы узнают, кто такой твой старик, тебе от них отбою не будет. Обещай хранить целомудрие.

— Обещаю.

— И учи законы так, словно от этого зависит твоя жизнь. Тебе ведь платят за это, помни.

— Буду помнить.

— Вот и хорошо.

Увесистое тело Рика, украдкой скользнув, по-кошачьи примостилось рядом с Пимом. Он потянул к себе голову Пима и не отпускал, пока их щеки не соприкоснулись — щетина к щетине.

Пальцы Рика ощупали мясо грудной клетки под пижамной курткой Пима, помяли его. Рик прослезился. Пим также прослезился и вспомнил Акселя.

На следующий день Пим спешно отправился в колледж, выдумав ряд уважительнейших причин, по которым он должен сделать это на две недели раньше срока. Отказавшись от услуг мистера Кадлава, он поехал туда на автобусе и со все возрастающим восхищением глядел в окно на летевшие навстречу холмы и озаренные осенним солнечным сиянием сжатые нивы. Дорога пролегала через маленькие городки и деревеньки, по сторонам которой красноватые буки сменялись заваленными живыми изгородями, и так все время, пока не скрылся из виду бакингемширский кирпич и не возник на его месте золотистый строительный камень Оксфорда, холмы не расплющились в равнину и в густеющих послеполуденных лучах в небо не вознеслись шпили университетского города. Пим вылез из автобуса, поблагодарил шофера и начал свое блуждание по волшебным улицам, на каждом перекрестке спрашивая дорогу, забывая, спрашивая опять и ничуть не расстраиваясь всей этой путаницей. Мимо него на велосипедах проносились девушки в развевающихся юбках. Мантии профессоров трепал ветер, в то время как они старались удержать на голове свои четырехугольные шапочки; зазывно улыбались книжные лавки. Швейцар в колледже назвал ему пятую лестницу, что возле Квадратной Часовни. Он карабкался по деревянным ступеням винтовой лестницы до тех пор, пока не увидел на дубовой двери своей фамилии — М. Р. Пим. Толкнув внутреннюю дверь, он закрыл внешнюю. Потом нащупал выключатель и закрыл вторую дверь, — дверь, отделившую его от всей его прошлой жизни. «В стенах этого городка я вне опасности. Никто не разыщет меня, никто не завербует». В шкафу стояли книги по юриспруденции. В вазе стояли орхидеи с карточкой: «Успеха, сынок, желает тебе твой лучший друг». Чек из «Хэрродса» оплачен был новой финансовой корпорацией Пимов.