Наследство - Владимир Кормер

— Нет, это еще никто не знает. Я держу это в тайне.

— Позвольте, что значит «еще никто не знает»? — спросил Мелик, стараясь своей рассудительностью заставить этого человека быть логичным. — А тот, кто вас послал, знает?

Собеседник согнулся как от боли.

— Я не могу жениться, — стыдливо и тихо признался он. — Меня будут преследовать. Меня уже преследуют. И потом… я уже старик. Я раньше любую мог вые…ть! — на секунду воодушевился он. — Они это чувствуют и меня боятся! Меня все медицинские сестры боялись! Мне поэтому давали такое лекарство, чтобы я не мог… Они еще ответят за это! Я уже написал об их злоупотреблениях, что они хотят истратить деньги на кибернетические машины, хотя у них медицинское обслуживание не на высоте и больные страдают. Они испугались и выпустили меня… Теперь мне самое главное, чтобы не получилось как прошлый раз… Они сожгли мои бумаги!..Мне придется теперь жить у тебя, — уведомил он. — Иначе это может повториться.

У Мелика снова возникла мысль, что его разыгрывают, только очень умело и профессионально, так что, вопреки его воле и всем стараниям, временами логика этого показного идиотизма подчиняет его себе. Услыша, что этот человек собирается теперь остаться у него, он даже не удержался в первый момент от возмущенного возгласа и лишь затем спохватился. «Нет, прием все-таки чересчур грубый, — заключил он. — Они, скорей всего, попросту хотят получить возможность беспрепятственно бывать у меня в комнате. Да, в коммунальной квартире иначе это трудно. Если они просто придут, то соседи, конечно, скажут. Может быть, они в квартире к кому-то уже обращались. Да, видно, ничего не вышло. Надо будет осторожненько порасспросить. Что ж, интересно, действительно он сумасшедший или только играет? — волнуясь, подумал он снова. — Не похо же, чтоб можно было так работать. Неужели они пользуют ся услугами подобных типов? А почему бы и нет? Или это валяет дурака кто-то из своих?» Внезапно ему показалось, что он уже видел этого человека — то был шофер, который иногда возил Алексея или служил у него на побегушках, но точно ли это он, Мелик припомнить не мог. «Вот черт. Проклятая память, — обругал он себя. — Это потому, что я у Алешки всегда пьяный. Вроде бы у него в коридоре маячил этот тип. Его гоняли еще за водкой. Или это не он? Все равно странно, очень странно. Нет, не похоже, чтобы Алешка мог все это придумать. Да и тот, шофер его, был как будто седой, я теперь вспомнил. Что же это, как странно… Ну хорошо, поиграем и мы. Больше ничего не остается, только выгнать. Но тогда вообще ничего не узнаешь».

— Ну хорошо, — сказал он веселым голосом, скрывая свое беспокойство и решив быть внимательным и хитрым, чтобы повести партию самому и окольными, неожиданными вопросами запутать этого человека, заставить его выдать себя. — Хорошо, — повторил он, немного сбиваясь на зловещий тон. — Так вы говорите, что будете жить у меня. Но у меня нечего есть, вы же видите? — Он показал рукой на стол, в непонятном ожесточении срываясь с места и расшвыривая на столе разрозненные бумаги, книги и зачерствелые куски хлеба. Одна книга съехала в блюдечко с растаявшим, прогоркшим сливочным маслом. Не глядя, он обтер ее об бумаги и бросил назад в общую кучу. — Вот, вы видите? — театрально прошептал он. — У меня нечего есть. Вам ясно?

— Я много не съем, — отвечал гость. Мелик почувствовал, что краснеет.

— Меня давно уже разделили на двух людей: физического и умственного, — пояснил гость причину своей неприхотливости. — Объявили одного ипохондриком, а другого шизофреником. Сколько еще злобы в людях!

— Да, — сказал Мелик, взяв себя в руки. — Человек человеку волк. Вот видите, а вы хотите жениться. Жениться вам уж никак не приходится… Так все же я-то вам зачем нужен? Может, и не нужен вовсе? Или, может, мне вместо вас жениться?

Он вдруг представил себе, как можно будет рассказать об этих шутках Ольге, но его гость посмотрел на него долгим и упорным, гипнотическим взглядом, потом утвердительно склонил треугольную голову.

— Эге! — воскликнул Мелик, сознавая, что выходит очень фальшиво. — Так это, оказывается, сватовство? Прекрасно, прекрасно. Какая мысль. И что же, в-вас… в-вас, — от возбуждения он начал заикаться, — вас об этом просили или вы сами догадались?! Это, пардон, прямо какое-то сводничество! Ха-ха-ха! И какую же невесту вы мне подыскали? Богата ли она, красива ли? Кто ее родители? Я надеюсь, все из хорошей семьи?

— Я подыскал тебе невесту по имени Татьяна Манн, — сказал сводник, нахохлившись в своем пальто, все еще не очень уверенный как будто в успехе предприятия.

— Ах вот оно что, — прошептал Мелик, осекшись. — Так это как же… как же? Она вас сама попросила, или вы… так сказать, проявляете инициативу? Как я это должен понимать?

Он неожиданно вспомнил, как два дня назад, пьяный, рассказывал Алексею, что собирается жениться, врал ему что-то насчет своих невест и почему-то начал перечисление именно с Тани. «Понятно, почему я назвал ее, — попытался успокоить он себя теперь. — Потому что она действительно была в моей жизни первой, на ком я намеревался жениться. Я и начал рассказывать с нее. Спьяну, конечно. Стрезва никогда бы, конечно, не сказал… Да, но этот-то тип откуда все взял? То, что Алексей сам подослал его, разумеется, исключено. Значит, правда, это просто через него тянется ниточка. Он, значит, стучит; теперь не только на Лютера с Кальвином, но и на меня. Крепко же я влип».

— Так, хорошо, — протянул он, чтобы хоть что-то сказать и тем временем успеть составить в уме какой-то дальнейший план. — Следовательно, это не я должен помочь вам жениться, а вы пришли помочь мне жениться, причем именно на Тане Манн. Кто же вас послал ко мне?

— Она сказала мне: «Иди к нему, он тебе поможет».

— Сказала сама? И когда же это она так сказала?

— Вчера.

— Вчера? Извините, но вы должны понимать, что это ведь очень легко проверить, — заговорил Мелик. — Видите ли, я же ей звонил вчера. Почему же она меня не предупредила, что собирается послать вас сюда? Вы не помните, в котором часу вы были у нее? Может быть, я звонил до ва шего прихода?

— Да, это так, — подтвердил тот. — Когда я пришел, она сказала: «А, вот как хорошо, только что звонил Мелик».

— Вон оно что, понятно, понятно, — промычал Мелик. Его вдруг осенила мысль, что Татьяна могла послать этого человека сюда с совсем другой целью: ему, может быть, верно, нужно было чем-то помочь, куда-то его устроить и так далее, а старик в безумном своем знании жизни догадался, что если уж женщина в таких случаях посылает к кому-то за помощью, то чаще всего хочет напомнить о себе. «Значит, это кто-то из ее подопечных, — стал размышлять он. — Из несчастненьких. Левка тут как раз о них говорил… Только какое странное дело. Интересно, что она ему обо мне нагородила?» — Вы что же, давно ее знаете? — спросил он.

— Давно. Очень давно. С детства. — Старик устремил глаза вдаль, словно вспоминая, сколько же точно лет он ее знает.

Мелик насторожился.

— А откуда вы ее знаете? — решив, что в таком разговоре нужно отбросить все приличия, спросил он.

— Я сидел в лагере особого режима вместе с друзьями ее отца, — твердо ответил гость.

Мелик затаил дыхание, от волнения боясь сглотнуть и выдать себя.

— С друзьями ее отца? — сдавленным и прерывающимся голосом сказал он. — Они живы?

— Они все умерли.

— Умерли? Где, в лагере?

Старик подозрительно поглядел на него:

— В лагере. Мне известно точно. Я узнавал.

Мелик, схватившись за спинку кровати, с усилием встал, слабо метнулся сперва к окну, потом туда, где было темнее, к двери, чтобы нежданный гость не смог заметить его дрожи.

— Вот как, вот как, — несколько раз повторил он, терзаясь про себя, что неужели может быть такое и правду этот человек, кто бы он ни был, пришел напомнить ему о чем-то. «Стало быть, он действительно вестник оттуда, — подумал он. — Танька его за этим и послала. Жестоко. Ну да, она ведь жалости не знает. Недаром я вспомнил сегодня о богинях мести… Да, но ведь те тоже знают обо всем об этом, — сказал он, разумея под теми отнюдь не „богинь мести“, а КГБ. — То есть это, может быть, и не ее рук дело. Но старик сказал, что пришел от нее…» — Хорошо, хорошо. А кто же эти его друзья?! — сорвался он, хотя только что намеревался для отвода глаз спросить о чем-нибудь еще. — Кто они?.. Я спрашиваю об этом потому, — торопливо стал вы кручиваться он, — что мой собственный отец тоже, кажется, погиб в лагере. Я его совсем не знал. Поэтому судьба Та-ниного отца меня тоже всегда волновала. Вот я и спрашиваю, кто они, его друзья?!!

Старик дико посмотрел на него, затем выражение его вдруг сменилось:

— Хе-хе-хе, хе-хе-хе, — неожиданно умилился он, щерясь в улыбе так, что длинный обвислый нос достал ему до нижней губы. — Молодо-зелено. Не торопись, сынок. Все узнаешь! Ничего не утаю. Все открою тебе, сынок. Чего знаю, всему научу.