Вся ваша ненависть - Энджи Томас

знал. Понимаешь, я верю, что у моих детей должны быть имена со смыслом. Секани означает радость и веселье.

Я фыркаю, и Секани на меня косится.

– Я назвал твою сестру Старр, потому что она была для меня светом во тьме. А Сэвен – семь – это священная цифра. Цифра совершенства. Я не говорю, что ты идеален, никто не идеален – но, когда Господь подарил мне тебя, я понял, что это идеальный подарок. Я люблю тебя, приятель. С днем рождения.

Папа с нежностью обхватывает Сэвена за шею, и его улыбка становится шире.

– И я тебя люблю, папуль.

Праздничный торт нам испекла миссис Рукс – это ее фирменный «Красный бархат», который все тут же принимаются нахваливать (а дядя Карлос проглатывает по меньшей мере три куска). Все танцуют и смеются, и в конце концов день выдается прекрасный.

Но прекрасные дни не длятся вечно.

Часть 5. Тринадцать недель спустя – решение

Двадцать два

В нашем новом районе я могу просто сказать родителям: «Я на прогулку», – и уйти.

Мы только что созванивались с мисс Офрой, и она сказала, что в ближайшие пару часов Большое жюри объявит о своем решении. Она утверждает, что решение известно только самим присяжным, но меня не отпускает ощущение, что его знаю и я. Решение всегда одно.

Я засовываю руки в карманы своей худи без рукавов. Какие-то ребята проезжают мимо на великах и самокатах и едва не сбивают меня с ног. Сомневаюсь, что их заботит решение Большого жюри. Они не спешат к телевизору так, как, должно быть, мчат к нему ребята дома, в Садовом Перевале.

Дома.

На прошлых выходных мы переехали в наш новый дом. Прошло уже пять дней, но домом он мне до сих пор не кажется. То ли дело в заклеенных коробках, то ли в улицах, названий которых я не знаю. А еще тут стоит почти невыносимая тишина. Нет ни Налитра с его скрипучей тележкой, ни миссис Перл, громко приветствующей нас из своего сада.

Я хочу, чтобы все снова было нормально.

Я пишу Крису, и меньше чем через десять минут он приезжает за мной на папином «мерсе».

На улице, где живут Брайанты, есть один-единственный дом с пристройкой для дворецкого – их собственный. У мистера Брайанта восемь машин, в основном ретро, и гараж, в котором он собрал их все.

Крис паркуется на одном из двух свободных мест.

– Предков нет дома? – спрашиваю я.

– Ага. Сегодня у них встреча в загородном клубе.

Почти весь дом Брайантов выглядит слишком дорогим для жизни и больше походит на музей: повсюду скульптуры, картины маслом и хрустальные люстры. Комнаты Криса на третьем этаже – попроще. В его спальне стоит кожаный диван, прямо перед ним – плоский телик и приставка. Полы на полкомнаты разлинованы под баскетбольную площадку, а на стене висит настоящая корзина, так что можно побросать.

Его огромная двуспальная кровать застелена – это редкость. До нашего знакомства я считала, что кроватей размером больше, чем «кинг сайз», не бывает… Я снимаю свои тимбы[117] и, взяв с прикроватного столика пульт, ложусь и включаю телевизор.

Крис снимает конверсы и садится за стол с дрампадом[118], миди-клавиатурой и виниловым проигрывателем, подключенными к маку.

– Зацени, – говорит он, включая бит.

Я приподнимаюсь на локтях и киваю в такт. Бит получился олдскульный – в стиле Дре[119] или Снупа[120].

– Круто.

– Спасибо. Хотя, по-моему, басы надо немного убавить. – Он поворачивается обратно к столу и берется за дело.

Я цепляю ногтем ниточку, торчащую из покрывала.

– Как думаешь, его будут судить?

– А ты? – Крис поворачивается на стуле.

– Думаю, нет.

Я лежу на боку, и глаза у меня на мокром месте. Крис ложится рядом, лицом ко мне, и прижимается своим лбом к моему.

– Прости.

– Ты тут ни при чем.

– Но чувствую, что должен извиниться за всех белых.

– Ты не должен.

– А хочу.

Лежа в его гигантской двуспальной кровати в одной из комнат его огромного дома, я вдруг осознаю правду. Она всегда была у меня перед носом, но сейчас на нее словно направили прожектор.

– Мы не должны быть вместе, – говорю я.

– Почему?

– Мой старый дом в Садовом Перевале запросто поместится в твой.

– И что?

– Мой папа был гангстером.

– А мой папа играет в азартные игры.

– Я росла в муниципальной квартире.

– Я тоже рос с крышей над головой.

Я вздыхаю и начинаю отворачиваться, но Крис удерживает меня за плечо.

– Не загоняйся ты из-за этого, Старр.

– Ты обращал внимание, как на нас смотрят люди?

– Какие люди?

– Разные, – говорю я. – Они даже не сразу врубаются, что мы пара.

– И кого это волнует?

– Меня.

– Почему?

– Потому что ты должен быть с Хейли.

Он отстраняется.

– С какого этого хрена?

– Ну не с Хейли. Но ты понял. С блондинкой. Богатенькой. Белой.

– Я предпочитаю красивую – замечательную – Старр.

До него не доходит, но я больше не хочу об этом говорить. Я хочу раствориться в нем, напрочь забыв о Большом жюри. Я целую его в губы, которые всегда были и всегда будут для меня безупречными. Он целует меня в ответ, и вскоре мы так увлекаемся, что забываем обо всем на свете.

Однако этого мало. Я веду руками вниз по его животу и чувствую, что он весь напряжен. Я начинаю расстегивать его ширинку. Он хватает меня за руку.

– Стоп. Что ты делаешь?

– А ты как думаешь?

Он пристально смотрит мне в глаза.

– Старр, я хочу, очень…

– Знаю. И это отличная возможность. – Я целую каждую родинку у него на шее. – Мы здесь одни.

– Но мы не можем, – напряженно отвечает он. – Только не так.

– Почему? – Я запускаю руки ему в штаны и тянусь к набухшему выступу.

– Потому что тебе нехорошо.

Я останавливаюсь.

Он смотрит на меня, я смотрю на него. Мои глаза застилает пелена. Крис обнимает меня и прижимает к себе. Я зарываюсь лицом в его футболку. От него пахнет божественным сочетанием запахов – мылом «Левер» и «Олд Спайсом». Стук его сердца лучше любого написанного им бита. Он – моя нормальность во плоти.

Крис кладет подбородок мне на макушку.

– Старр…

И позволяет мне вдоволь наплакаться.

Меня будит вибрирующий у бедра телефон. В спальне у Криса темно, хоть глаз выколи. Единственный источник света здесь – это тонкие полоски красного неба, проглядывающие из-за занавесок. Сам Крис беспробудно спит и обнимает меня, словно мы проводим так каждую ночь.

Телефон снова жужжит.