Страстный. Плохой. Опасный (СИ) - Тиган Линетт

Он хороший, очень хороший… Но я чувствую себя никчемной, грязной и испорченной. И этот взгляд, наполненный сочувствия, добивает меня окончательно. Не могу я реагировать на его внимание столь спокойно, как хотелось бы, поэтому моя спина прямая, как доска.

Как только тётя Оля и мужчины начали хмелеть, поднялась тема о последних новостях и о Господине Гордееве, из-за чего я жутко напряглась. Не дожидаясь окончания вечера, я покидаю собравшихся по моему несчастью людей, не желая слушать ни слова о Максиме.

Мне хотелось вычеркнуть его из моей жизни, забыть, стереть ко всем чертям из памяти те роковые дни, в которых преимущественно были насилие и пытки. Господин Гордеев утверждал, что для него подобные отношения в новинку и он не получает от подобного удовольствие. Но я видела, как горели его глаза, а мой крик приносил мужчине наслаждение и нездоровое возбуждение.

И сейчас я не могу справиться, что-то такое вязкое и едкое не дает покое… Ночью мне снятся его голубые глаза, жестокие руки, которые сжимают мою шею до хруста, и эти зубы, причиняющие боль, пока я задыхалась в слезах и неистовом страхе.

Каждый раз все было настолько реалистично, что я просыпаюсь в холодном поту почти с криком, а затем падаю на подушки, взрываясь слезами.

— Тебе плохо? — в комнату прошел Артем, и я даже не удивилась, что он пошел за мной. Морозов был единственным, кто заметил мое волнение, все еще трезво размышляя и подмечая мелочи.

— Плохо? Что ты, я в порядке, — покачала я головой, сев на кровать, поправляя невидимые складки на сарафане.

— Ты все еще не можешь осознать, что в безопасности? — он не смотрит на меня, обходит комнату, внимательно разглядывая старенький интерьер.

— Я знаю, что в безопасности. Однако, ни от Господина Гордеева, ни от воспоминаний не убежишь… — ослаблено прошептала я, рассматривая то, как Артем медленно приблизился ко мне, присев у моих ног, крепко обхватив руками коленки.

— Мне жаль, что с тобой все это произошло, — парень прожигает меня своим взглядом.

Мне тоже жаль себя.

Трахаться для того, чтобы выжить, не самый привлекательный способ, чтобы извести себя. Но, я точно знаю, что окажись с ним вновь рядом, я послушно встану на колени, предпочитая статус домашней кошечки, чем строптивой и гордой девушки. У меня нет сил больше ни на что.

Выходит, у него все-таки вышло меня приручить?

— Ярослава, — окликает меня Артем, пока я задумчиво корила себя за то, что не смогла противостоять боли и унижению. Как же мерзко быть его подстилкой и греть постель, корчась не всегда от приятных ощущений. — Я никогда не презирал тебя. Слышишь? Я никогда этого не делал и никогда не стану, — он касается моей заплетенной косы, очаровательно улыбаясь. — Ты поступила правильно. Да, пожертвовала не малым, но Ярослава… Ты вырвалась из этого адского круга. Теперь все кончено.

Я наклоняюсь вперед и обмякаю в его нежных руках, позволяя трогать мои подрагивающие плечи.

— Каждый раз, как он прикасался ко мне… Каждый раз, как принуждал меня… Каждый чертов раз я понимала, что я предаю саму себя… — я снова плачу и не могу понять, почему стала настолько сентиментальной и слабой. — Ты можешь не оправдывать меня, ведь я действительно была с ним по доброй воле, чтобы он не… — мой голос стал настолько жалостливым и слабым, что рвущийся наружу всхлип все-таки вырывается, и он оказывается похож на скулеж.

Никакой романтики!

— Хватит, Ярослава. Я тебя совсем не узнаю! — сердито цедит он сквозь зубы. — Если мне необходимо тебя встряхнуть, я встряхну, Соколовская, да так, что мама не покажется, — он поставил руки на кровать, буквально нависнув надо мной, и я удивленно подняла голову. — Ты сейчас здесь, с нами. Рядом с тобой любящие тебя люди, которые позаботится о тебе. Всем плевать на него, и на то, что было, что ты делала. Мы рядом с тобой и поможем тебе прийти в себя, — чеканит он, пытаясь донести до меня… Что?

Неужели, он остался все тем же парнем, который хочет теплых и чувственных отношений со мной? Почему ему не противно? Почему он так яро перечит мне?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Почему так искусно смотрит на мои губы?

Я не могу ответить ему на чувства, но могу разрешить лечь рядом со мной и обнимать, пока мои плечи подрагивают, а щеки все еще увлажняются горячими слезами.

Часть 16.2

Утро выдалось очень волнительным. Я отправляюсь домой с братом и Артемом.

Сегодня необходимо попрощаться с тётей Олей и Игнатом.

На самом деле мне уже не так сильно хотелось уезжать. В деревне стоит глухая тишина, ночью не светят фонари, а под окном не сигналят машины. Днем сияет яркое солнце и гуляет свежий ветерок, в это время можно расслабиться и просто покачаться среди сада в гамаке.

А еще здесь есть около десятка котов, которые придут за лаской и нежностью именно ко мне, долго и протяжно мурча… Такого в Москве точно никогда не будет.

Возможно, после всего случившегося, я начала ценить то, чего раньше не замечала. Но еще я не хотела уезжать из-за странного подавляющего предчувствия, которое беспрерывно кололо в груди.

Это было глупо, бояться того, кто в сотнях километров от тебя, но он снился мне так естественно, ярко. Поэтому каждое утро я купалась с сумасшедшим остервенением, натирая кожу жесткой мочалкой до покраснения, ощущая его прикосновения.

За завтраком у меня даже кусок вкусного мясо в горло не лез, и не обращая внимания на просьбы Артема, протесты тёти Оли и мольбу брата, меня подташнивало, поэтому через силу съела только салат.

Мои ночи стали слишком беспокойными, из-за чего я перестала высыпаться. А глаза опухли и покраснели, без слов рассказывая окружающим о моем самочувствии.

— Нужно собираться, — говорит Артем, при этом смерив меня волнительным взглядом. Не удержался и подложил больше салата в мою тарелку, по которой я без дела елозила вилкой.

— У меня нет здесь вещей, — равнодушно проговорила я, выпив до дна холодное молоко.

Наверное, этим утром я выглядела еще хуже, поэтому разговоры о Гордееве сошли на нет. Никто сегодня о нем даже не заикнулся, но все смотрели на меня с прежней осторожностью и сожалением.

От таких взглядов хотелось сбежать как можно дальше…

— Андрей… — я повернулась к нему, как только Игнат ушел в другую комнату, а тётя Оля начала убирать посуду. Морозов с интересом просматривал что-то в телефоне, поэтому сейчас этот момент мне показался самым удачным. — По поводу нашей поездки домой, — издали начала я, а брат уже свел брови, хмуро и недовольно пронизывая меня своим взглядом. — Я хочу сесть за руль машины.

— Исключено, — резко отозвался брат, едва услышав мои слова.

— Я хорошо вожу, — поджав губы от досады, я внимательно посмотрела на брата, пробуя найти лазейки и заставить его отдать мне руль на несколько долгих часов.

Так я буду чувствовать себя намного уверенней, если Андрей будет вести машину. Предчувствие душит, поэтому я хочу сесть за руль. Об этой идее я думала еще с вечера, но так и не решилась заговорить с братом только из-за подобной категоричности.

— Ты еще не пришла в себя. Это большая нагрузка, — покачал он головой, и я, откинувшись на спинку стула, решила настаивать.

— Я в полном порядке, Андрей, — убеждаю я брата, который продолжает смотреть на меня с примесью недоверия и недовольства. — Да, я плохо сплю ночью, но это не значит, что я слепая курица.

— Это долгий путь, ты можешь спасовать при любой сложности…

По этому поводу у меня совершенно другие догадки, Андрюша. Я бы даже сказала, что противоположные. После всего я осталась уверенна только в своих силах.

— Я вожу машину уже четыре года, — запротестовала.

— Я вдвое дольше, — усмехнулся Андрей, и его насмешка напомнила мне наше детство, когда мы вдвоем часто соревновались во всем, что считали крутым.

— Я участвовала в гонках, — привела я аргумент.

Да, но такое было лишь раз, и закончилось моей победой, триумфом. Тогда у меня были права только один год, но какие успехи! Там же я и познакомилась с бывшим парнем — Антоном, который в свое время меня поднатаскал в управлении и разных технических фокусах.