Политический порядок в меняющихся обществах - Сэмюэл Хантингтон

Президентские выборы осенью 1964 г. ускорили наведение мостов между партиями, которые формировались сверху вниз, и «первичными демократическими организациями», формировавшимися снизу вверх. На первом этапе выборов народ избрал 80 000 «первичных демократов», руководствуясь отчасти местными проблемами и личной приязнью, отчасти их идентификацией с одним из двух основных кандидатов в президенты. На втором этапе кандидаты и их партии должны были заручиться поддержкой «первичных демократов». Выборная кампания, таким образом, побудила общенациональных политических лидеров к тому, чтобы они вступали в контакт с местными лидерами, избранными в «первичные демократы», искали их поддержки и образовывали с ними коалиции. Нежеланная политическая партия становилась незаменимым институционно связующим звеном между централизованной властью, которую предусматривала конституция, и распределенной властью в лице «первичных демократических организаций».

В Бирме и Египте попытки военных руководителей организовать массовые ассоциации, чтобы институциализовать политическую активность населения и легитимизировать свою власть, не удались. В обоих случаях руководителям пришлось изменить направление своих усилий, направив их на то, что фактически, если не номинально, было кадровой партией. В Пакистане институционные новации Айюб Хана потребовали возвращения политических партий, чтобы новые институты могли эффективно функционировать. Во всех трех случаях лидеры сопротивлялись введению партийной системы, но были в конце концов вынуждены либо принять ее, либо смириться с постоянным беззаконием и нестабильностью. В других странах военные лидеры проявили большую склонность к организации политических партий и к тому, чтобы приступить к строительству современных политических институтов, которые бы стали основанием политической стабильности и устойчивой власти.

Пожалуй, наиболее красноречивым примером строительства политических институтов, осуществляемого генералами, может служить Мексика, где в конце 1920-х гг. Кальес и другие военные руководители революции создали Национальную революционную партию и тем самым фактически институциализовали революцию. Создание этого института позволило политической системе инкорпорировать ряд новых общественных сил, рабочих и аграрных, которые выдвинулись на первый план при Карденасе в 1930-е. Тем самым возник и политический институт, способный защищать политическую сферу от разрушительных общественных сил. В XIX в. в Мексике произошло больше случаев вмешательства военных в политику, чем в какой-либо другой латиноамериканской стране. После 1930-х военные оставались вне политики, и Мексика стала одной из немногих латиноамериканских стран, обладающих каким-то институционным иммунитетом против военных переворотов.

Достижение мексиканских военных следует признать исключительным в том отношении, что оно явилось результатом полномасштабной революции, хотя и возглавляемой генералами из среднего класса, а не интеллектуалами среднего класса. То же достижение было, однако, повторено Мустафой Кемалем и турецкими генералами вне условий полной социальной революции. С самого начала своей политической деятельности Кемаль сознавал необходимость создания политического института, пригодного для управления турецким государством. В 1909 г., через год после того, как младотурки захватили власть, он настаивал на полном отделении армии от политики: офицеры, желавшие делать политическую карьеру, должны были уволиться из армии; те же, кто хотел продолжать военную карьеру, не должны были лезть в политику. «Пока офицеры остаются в партии, — заявил он на одном из собраний Комитета за единение и прогресс, — мы не сможем построить ни сильной партии, ни сильной армии… Партия, черпающая силу от армии, никогда не будет принята нацией. Давайте прямо сейчас примем решение, что все офицеры, желающие остаться в партии, должны уволиться из армии. Мы должны также принять закон, запрещающий всем офицерам участвовать в политике»77. Лидеры младотурков не последовали его совету.

Десять лет спустя наступила очередь Кемаля, как единственного в Турции героя Первой мировой войны, определять ход послевоенных событий. В июле 1919 г., с началом националистических выступлений против османских султанов и французских, британских и греческих интервентов, Кемаль уволился из армии и с тех пор неизменно появлялся на публике не в военной форме, а в одежде муфтия. Свой авторитет он связывал с избранием председателем Ассоциации защиты прав Анатолии. В августе 1923 г., когда была окончательно утверждена независимость турецкого государства, эта ассоциация преобразовалась в Республиканскую народную партию. Она правила Турцией последующие 27 лет. Кемаль и многие из его соратников по созданию Турецкой республики и партии были армейскими офицерами. Он, однако, настоял на том, чтобы все они сделали ясный выбор между военной деятельностью и политикой. «Командиры при исполнении армейских обязанностей и решении армейских проблем, — заявлял он, — должны следить за тем, чтобы политические соображения не влияли на их решения. Они не должны забывать, что существуют другие должностные лица, в чьи обязанности входит решать политические вопросы. Солдатский долг не может исполняться в болтовне и политиканстве»78.

И Республиканская народная партия Турции, и мексиканская Институционно-революционная партия основаны генералами-политиками. Кальес и Карденас были ключевыми фигурами в создании одной, Кемаль — при создании другой. В обоих случаях основная часть руководства партии происходила из офицерства. Но в обоих же случаях партия обрела институционное существование, отдельное от тех групп, которые ее создали. В обеих партиях (в Мексике в большей мере, чем в Турции) военные лидеры отказывались от мундиров, и со временем гражданские руководители приходили на смену военным. Обе партии, как хорошо организованные политические образования, оказались в состоянии составить политический противовес армии. В Мексике высшее руководство партией и страной перешло из военных рук в гражданские в 1946 г. К 1958 г. военные занимали только 7 из 29 губернаторских постов и 2 из 18 мест в кабинете министров. «В правящей партии и в самом правительстве гражданские профессионалы преобладают, — писал один из специалистов в начале 1960-х. — Политику делают именно они. Армия находится под их контролем. По вопросам, не касающимся армии, они могут действовать, не спрашивая мнения военных, и могут выступать, а иногда и выступают против них и по военным вопросам»79.

В Турции происходил, хотя и не столь успешно, сходный процесс приобретения военной властью гражданского облика через посредство правящей партии. В 1924 г. из состава кабинета был выведен начальник генерального штаба. Постепенно уменьшалось число бывших офицеров на политических постах. В 1920 г. офицеры составляли 17% состава Великого национального собрания; в 1943 г. — 12, 5%; в 1950 г. — только 5%. После смерти Мустафы Кемаля в 1938 г. руководство перешло к его сподвижнику Исмету Иненю, который, как и Кемаль, вышел из рядов армии и уже два десятка лет функционировал в роли гражданского политика. В 1948 г. был сформирован первый кабинет, в составе которого не было ни одного бывшего офицера, а в 1950-м состоялись выборы, на которых власть мирно перешла к оппозиционной партии. Десятилетием позже попытка руководства этой партии подавить оппозицию побудила турецких военных, во имя кемалистской традиции, вновь вмешаться в политику и установить на короткое время военный режим, который в 1961 г. вернул власть свободно избранному гражданскому партийному правительству.

В Турции централизованная традиционная монархия существовала до 1908 г., когда она была свергнута путем переворота, совершенного представителями военного среднего класса. В результате переворота в стране на десяток лет воцарилась преторианская политика, конец которой был положен в начале 1920-х, когда Мустафа Кемаль стабилизировал свое правление путем создания эффективной партийной организации. Мексика и Турция — два примечательных примера того, как партии зарождаются в недрах армии, генералы-политики создают политическую партию, а политическая партия кладет конец правлению генералов.

Самая заметная попытка повторить достижения турецких и мексиканских генералов была предпринята в Корее через два десятилетия после окончания Второй мировой войны. В течение почти двух лет после захвата власти в Корее генералом Пак Чжон Хи на него оказывалось давление со стороны США, требовавших, чтобы он восстановил гражданское правление, и со стороны сторонников жесткой линии в его собственной армии, требовавших, чтобы он не отдавал власть и не допускал к ней гражданских политиков. Он постарался разрешить эту дилемму, пообещав провести выборы в 1963 г. и попытавшись, на кемалистский манер, перенести опору своей власти с армии на политическую партию. В отличие от военных лидеров Египта и Пакистана, руководители Кореи приняли партийный принцип и предусмотрели создание политических партий в новой конституции, составленной ими для страны. Конституция не только не запрещала создание партий и не препятствовала их созданию, но уделила им особое внимание. Пакистанская конституция 1962 г. запрещала кандидату быть «членом политической партии или какой-нибудь подобной организации или получать от нее поддержку». Корейская конституция 1962 г., напротив, предусматривала, чтобы каждый кандидат «был рекомендован политической партией, членом которой он является». В противоположность идеалу стоящего над борьбой интересов независимого законодателя, не связанного организационными узами, которым руководствовался Айюб Хан, по корейской конституции конгрессмен терял свое депутатское кресло, «если он уходил из партии, или переходил в другую, или при роспуске его партии».