Сквозь слезы. Русская эмоциональная культура - Константин Анатольевич Богданов

Сельвинский. Аджимушкай, 1943), так и в более ранних: «Слеза скупая канула из глаз / И в скляницу легла живым кристаллом» (Вяч. Иванов. «Как мертвый угль…», 1909) или (с характерным для имажинизма построением сравнения): «Подбитым галчонком клюется / В ресницах скупая слеза» (И. Соколов. Имажинистика, 1921). Согласно этим представлениям, сила горя мужчины обратно пропорциональна количеству слез, отсюда цветаевское: «Жестока слеза мужская / Обухом по темени!» (Поэма горы, 1925).

Однако для женщин, даже коммунисток и комсомолок, этот запрет был менее суровым, а сам мотив «слезы комсомолки» – гораздо более семантически нагруженным, чем мотив «скупой мужской слезы». Коктейль Венички, по сути, превращается в семиотический «котел» (Ю. Лотман), в котором соединяются самые разные интерпретационные векторы. Прежде всего, как это ни парадоксально, в русской советской литературе комсомолки, вопреки утверждению Ю. Левина и Э. Власова, плачут достаточно часто, особенно на рубеже 1920–1930‐х годов, когда послереволюционный ригоризм начинает постепенно уходить в прошлое. Так, в классическом для соцреализма тексте М. Шолохова «Поднятая целина» пресловутый «левый оппортунизм» Макара Нагульнова проявляется не только в принудительных мерах по созданию колхоза и обобществлении мелкого скота и птицы, но и в оценке учительницы – комсомолки Людмилы Егоровой:

Давыдов предложил Нагульнову: «Возьми к себе в бригаду учительку-комсомолку. Пусть молодая посмотрит, что за штука классовая борьба». Но Нагульнов, хмуро рассматривая свои длинные, смуглые руки, ответил: «Бери ты ее к себе, а мне она не нужна в таком деле! Она ведет первые классы, у нее парнишка получит двойку, так она вместе с ним слезами заливается. И кто такую девку в комсомол принимал? Разве это комсомолка? Слюни в юбке!»

Этому «устаревшему» взгляду на комсомолку противостоит подход Давыдова, который приходит к Егоровой в школу и, убедившись в важности ее учительской работы, распоряжается выписать ей за свой счет помощь продуктами, а также планирует ремонт школьного здания. Оказывается, что комсомолка может отчасти вести себя в быту как слабая женщина806, если при этом она честно выполняет свой долг перед партией и обществом807. Интересно, что еще в 1928 году Виктор Кин, готовя к публикации свой роман «По ту сторону», явно из соображений автоцензуры изъял фрагмент про «слезы комсомолки», ставшие причиной расставания с ней героя:

– …Это мне приводит на ум одну штуку. У меня в Москве осталась девочка. Я познакомился с ней случайно, у ребят в общежитии. Тоненькая, брюнетка, со стрижеными волосами, Оля.

– Комсомолка? – безучастно спросил Матвеев.

– Не стану же я связываться с беспартийной.

– Почему же она не провожала тебя на вокзал?

– Она начала плакать за неделю до отъезда. Красиво было бы, если бы она пришла плакать на вокзал. Надо тебе сказать, что я не выношу женских слез808.

Эти рассуждения, а также рассказы этого же персонажа о том, что «комсомолки редко бывают красивыми», остались в записных книжках В. Кина и были опубликованы только уже в постсоветскую эпоху809. Зато в классическом для соцреализма романе Н. Островского «Как закалялась сталь» женские (даже комсомольские) слезы после любовной неудачи реабилитируются уже полностью: к Павлу приходит комсомолка, которая, расплакавшись, жалуется на то, что видный партиец Файло «…обещал на ней жениться, но, прожив с ней неделю, перестал даже здороваться»810. Файло исключается из партии за моральное разложение, а слезы комсомолки воспринимаются как что-то само собой разумеющееся. В романе В. Вересаева «Сестры» (1933) этот процесс «реабилитации» комсомольских слез также задействован в полной мере. Две сестры-комсомолки, Лелька и Нинка, ведут общий дневник. Нинка, расставшись с партийцем Марком, в которого она была влюблена, записывает в этот дневник блоковскую «Песню Офелии» («Он вчера нашептал мне много…») и закапывает всю страницу слезами. Правда, когда сестра пытается ее пожалеть, Лелька берет с нее «слово комсомолки» – «никогда не проливать надо мною слез жалости и никогда не хныкать надо мною»811. Комсомольские слезы как результат неудачи в интимных отношениях могли проливаться даже в середине 1920‐х годов: в одном из сюжетов для «живых газет», широко распространенных в это время, Борис Зон предлагает «разоблачение» беспечности в интимных отношениях. На фоне появляющегося плаката «Каждая комсомолка должна идти ему навстречу, иначе она мещанка» комсомолка, «освободившаяся от глупых предрассудков», идет с комсомольцем, чтобы удовлетворить его желание. В следующей картине эта же комсомолка, уже беременная, плачет перед заведующей родильным приютом, отказывающей ей в аборте812.

Однако в романе В. Вересаева мотив «слезы комсомолки» приобретает совершенно необычный оборот, заставляющий включить роман в перечень возможных претекстов В. Ерофеева.

Лелька уходит из института на производство, чтобы стать настоящей представительницей рабочего класса. Там она всячески развивает свою комсомольскую деятельность. В частности, описывается, как она выступает на большом собрании, на котором пионеров принимают в комсомол, а комсомольцев в партию. На собрании присутствуют иностранные гости – «товарищи из Коминтерна и КИМа – делегаты от Германии, Чехословакии, Китая и американских негров».

В конце собрания все поют «Интернационал», причем каждый из иностранцев поет его на своем языке. И это пение действует на Лельку совершенно неожиданно:

И гремящее, сверкающее звуками море несло Лельку на своих волнах, несло в страстно желанное и наконец достигнутое лоно всегда родной партии для новой работы и для новой борьбы.

Лелька нахмурилась, перестала петь и испуганно прикусила губу. Позор! Ой, позор! Комсомолка, теперь даже член партии уже, – и вдруг сейчас разревется! Быстро ушла за кулисы, в самом темном углу прижалась лбом к холодной кирпичной стене, покрытой паутиной, и сладко зарыдала.

– Ч-черт! Все бензин!813

О каком бензине идет речь и как бензин вдруг оказывается связан со «слезами комсомолки»? Дело в том, что Лелька, поступив на завод «Красный витязь», начала обучаться работе галошницы. А для производства галош использовался резиновый клей, в состав которого входил бензин. Пары этого бензина вынужденно вдыхали работницы, на которых он, особенно поначалу, с непривычки, воздействовал как галлюциноген, вызывая неконтролируемые эмоции, включая смех и рыдания:

От резинового клея шел сладковатый запах бензина. О, этот бензин!

Противно-сладким дурманом он пьянил голову. Сперва становилось весело.

Очень смешно почему-то было глядеть, как соседка зубами отдирала тесемку от пачки или кончиком пальца чесала нос. Лелька начинала посмеиваться, смех переходил в неудержимый плач, – и, шатаясь, пряча под носовым платком рыдания, она шла на медпункт дохнуть чистым воздухом и нюхать аммиак814.

Как мы видим, публичные беспричинные рыдания – даже от счастья