Сквозь слезы. Русская эмоциональная культура - Константин Анатольевич Богданов

пусть он пошлет к свиньям и «Ханаанский бальзам», и «Дух Женевы». А лучше пусть он сядет за стол и приготовит себе «Слезу комсомолки». Пахуч и странен этот коктейль. Почему пахуч, вы узнаете потом. Я вначале объясню, чем он странен.

Пьющий просто водку сохраняет и здравый ум, и твердую память или, наоборот, теряет разом и то, и другое. А в случае со «Слезой комсомолки» просто смешно: выпьешь ее сто грамм, этой слезы, – память твердая, а здравого ума как не бывало. Выпьешь еще сто грамм – и сам себе удивляешься: откуда взялось столько здравого ума? и куда девалась вся твердая память?

Даже сам рецепт «Слезы» благовонен. А от готового коктейля, от его пахучести, можно на минуту лишиться чувств и сознания. Я, например, лишился.

Лаванда – 15 г

Вербена – 15 г

Лесная вода – 30 г

Лак для ногтей – 2 г

Зубной эликсир – 150 г

Лимонад – 150 г

Приготовляемую таким образом смесь надо двадцать минут помешивать веткой жимолости. Иные, правда, утверждают, что в случае необходимости можно жимолость заменить повиликой. Это неверно и преступно. Режьте меня вдоль и поперек – но вы меня не заставите помешивать повиликой «Слезу комсомолки», я буду помешивать ее жимолостью. Я просто разрываюсь на части от смеха, когда вижу, как при мне помешивают «Слезу» не жимолостью, а повиликой…

Комментаторы обычно обращают внимание на пищевую «недопустимость» коктейлей, а также приводят реальные комментарии, относящиеся к их элементам.

Что касается рецептов коктейлей, – осторожно замечает Ю. И. Левин, – то они, по-видимому, имеют вполне фантастический характер, хотя почти все их составные части (кроме разве что шампуня) действительно употребляются в народе для выпивки794.

Как и Э. Власов795, Ю. Левин приводит также примеры упоминания повилики и жимолости у О. Мандельштама и Б. Пастернака, намекая на возможное противопоставление поэтических претекстов796. Попытки интерпретации этого противопоставления лежат и в основе комментариев С. Шнитман-МакМиллин797.

Между тем функциональная значимость коктейлей (и в частности «Слезы комсомолки») очень велика: это один из не столь уж многих в поэме видов текста в тексте, который не исчерпывается цитацией. Не случайно В. Курицын проницательно пишет:

Он <Веничка. – А. К.> предъявляет на последнем суде не сакраментального «Дон Кихота», а рецепты коктейлей «Ханаанский бальзам», «Дух Женевы» и «Слеза комсомолки». Но – странное дело – в «Слезе комсомолки» я чувствую искренность большую, чем во всем «Дон Кихоте», а стоят слеза и вздох, оказывается, столькой крови, что ее хватило на такую поэму798.

Э. Власов также справедливо указал на прямую параллель «Слезы комсомолки» с «плачущим большевиком» в поэме В. Маяковского «Владимир Ильич Ленин» (1924):

Если бы

        выставить в музее

плачущего большевика,

весь день бы

        в музее

               торчали ротозеи.

Еще бы —

        такое

               не увидишь и в века!

По мнению Э. Власова, перекликающемуся с процитированным выше суждением Ю. Левина,

название этого «странного» коктейля рассчитано на восприятие его как парадокса, так как комсомольцы были надежной сменой коммунистов и плакать не имели права. Плачущий комсомолец как будущий партиец был в советские времена большой редкостью, по крайней мере, по мнению Маяковского799.

Представляется, что Э. Власов напрасно оборвал цитату из Маяковского, к которой действительно прямо отсылает название коктейля. Конечно, предельно маскулинная и максимально антииндивидуалистическая раннесоветская культура не допускала такого «женского» эмоционального проявления, как слезы, у комсомольца (коммуниста). При этом из правила были исключения, относящиеся к ситуациям, когда горе оказывалось горем всего народа и всей партии. Для того чтобы подчеркнуть контраст правила и исключения, Маяковский далее приводит сцены ужасающих пыток, целью которых было заставить коммунистов заплакать и сдаться (что в этой этике, по сути, одно и то же). Но мы видим, что любые пытки в контексте этого мифа рассматриваются лишь как инициирующее испытание (наподобие испытания святого Антония), во время которого он должен отвечать заранее заготовленным паролем (в данном случае – выкриком «Да здравствует коммунизм!»). Прохождение испытания пытками означает убийство себя самого, прежнего, и возрождение для нового – уже святого бытия800:

Пятиконечные звезды

        выжигали на наших спинах

               панские воеводы.

Живьем,

        по голову в землю,

               закапывали нас банды

                      Мамонтова.

В паровозных топках

        сжигали нас японцы.

рот заливали свинцом и оловом.

отрекитесь! – ревели,

              но из

горящих глоток

       лишь три слова:

– Да здравствует коммунизм!

Однако у этого сюжета-инициации есть и иной претекст, созданный годом раньше, чем поэма Маяковского, и раньше опубликованный. Во 2‐й главке поэмы «Комсомолия» (1923)801 у А. Безыменского рассказывается о судьбе рабочего, бывшего красного подпольщика, который в свое время, будучи схвачен белыми, гордо проходит через пытки, выкрикивая пароли-проклятья, а теперь не скрывает слез, когда во время обучения грамоте он пишет свои первые слова:

Знаю: мучителям глядя в глаза,

Крикнул он:

«Смерть буржуазному змею!»

…Тут же

Огромная повисла слеза

Над первой

Каракулькой

Своею…802

Коммунисту, тем более мужчине, нельзя плакать от пыток перед врагом, но вполне можно демонстрировать слезы, делающие тебя частью общего горя (умер Ленин) или общей радости (герой Гражданской войны впервые пишет буквы, реализуя задачи партии по достижению всеобщей грамотности). В обоих случаях недопустимые слезы от боли противопоставляются допустимым слезам от удач или неудач дела коммунистической партии.

О противопоставлении «индивидуалистических» и «общественных» культур в их отношении к плачу писали многие психологи и социологи803. У мужчин-коммунистов запрет на плач (кроме редких вышеприведенных исключений) выражался, в частности, в том, что даже нарушение этого запрета включало в себя элемент сдерживания. Так, например, возник знаменитый литературный мем «скупой мужской слезы», восходящий к «Судьбе человека» М. Шолохова (1956) и впоследствии неоднократно пародийно или полупародийно обыгранный804.

«Скупая слеза» при этом восходит к достаточно ранним источникам, связанным с теми же ограничениями на публичное выражение печали и горя805. Мы находим это как в текстах соцреалистического канона: «Кто всхлипывает тут? Слеза мужская / Здесь может прозвучать кощунством. / Встать! / Страна велит нам почести воздать / Великим мертвецам Аджи-Мушкая» (И.