Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант - Василий Звягинцев

— Все, товарищи командиры. Что было, то было. Теперь слушайте мою команду, — сказал он, когда они сели вокруг раскладного стола рядом с машиной комкора.

Рябышеву Шульгин приказал немедленно собрать все свои дивизии и полки, подгребая по пути любые пехотные и артиллерийские части, независимо от подчиненности, стремительно отойти, прикрываясь арьергардами, на линию реки Горынь и прилегающих укрепрайонов. Где и занять жесткую оборону.

— Вот вам мой, от имени Ставки, приказ. — На листке полевого блокнота с отпечатанным поверху перечислением всех его должностей он остро отточенным красным карандашом написал вышесказанное. — Ни на какие иные распоряжения не реагируйте, за исключением лично вам адресованных и доставленных офицером связи, подписанных не ниже чем наркомом обороны. Если комфронта нажимать станет, просите у него письменной, под свою ответственность, отмены этого. А таких, как Вашугин и ему подобных впредь ставьте к стенке, не вступая в пререкания. В нынешней обстановке о них никто не вспомнит и с вас не спросит. Вот, к слову, комкор-9 Рокоссовский вообще ни один нынешний дурацкий приказ не исполняет, действует только по своему разумению. И корпус цел, и сам далеко пойдет…

Теперь осталось еще одно дело, казавшееся важным. Шульгин помнил, как после отъезда Воронцова генерал Москалев отказался выполнять его приказ на диверсию в тылу немецкого моторизованного корпуса. Как бы и здесь такого не случилось. Значит, стоит присмотреть лично хотя бы за первыми шагами командования.

Куда веселее, подумал он, было бы сейчас рвануть на машине до ближайшего крупного узла связи и вызвать Москву, Кремль. Поговорить по душам с Андреем. Интересный разговор мог получиться. Но ведь не получится. Скорее всего он просто не доедет. Шальную бомбу немецкий «Ю-87» сбросит или отзовут его на очередной уровень. Раз не было в воспоминаниях Новикова такого, так и здесь не случится. Парадокс, понимаете ли…

Но немножко побаловаться ему вряд ли помешают.

— Садитесь в свой танк, товарищ бригадный комиссар, — предложил он Попелю. — Прокатимся, пока передовой отряд изготовится, посмотрим, что там впереди делается…

Судя по книге воспоминаний Н. К. Попеля «В тяжкую пору», он был весьма храбрый человек, с первых дней войны лично водил танки в атаку, наблюдая поле боя через оптику прицела. И сумел, не покидая передовой, дожить до Победы. Шульгин и решил показать ему, каким образом следует воевать, чтобы сократить пресловутые тысячу четыреста восемнадцать фронтовых дней хотя бы вдвое.

Впереди двигались три шульгинские «восемьдесятпятки», за ними тоже три машины, но с пушками «семьдесят шесть». В первой на месте командира устроился бригкомиссар. Он не совсем понимал замысел странного чекиста. Приказ Вашугина возглавить ударную группу трехдивизионного состава с массой танков был плодом нервного срыва потерявшего голову начальника, но там хоть масштабы соответствовали должности. Идея же отправляться навстречу врагу, в неизвестность, всего лишь ротой не лезла вообще ни в какие ворота. Высокому представителю Ставки выезжать на передовую, без всякой охраны, в железной коробке, которая пусть и защищает от пуль и осколков, но жарко вспыхивает и взрывается от единственного снаряда немецкой зенитки, — безрассудство.

Попель был благодарен чекисту за спасение, чем черт не шутит, сдуру ведь и вправду мог Вашугин поставить его и Рябышева к сосне, заменяющей стенку, но параллельно испытывал совсем другие чувства. Как всякий нормальный человек тех лет, успевший покрутиться на разреженных высотах, где обитают птицы, увенчанные звездами и ромбами. Поведение, манера разговора комиссара вполне соответствовали общепринятым, а как же иначе, Шестаков знал «номенклатурный политес» получше армейского политработника. Но одновременно Николай Кириллович «пролетарским чутьем» ощущал в чекисте не нашего человека. Будь он просто из дворян или из царских офицеров, за двадцать с лишним лет пообтерся бы, а этот словно вчера оттуда. Один стек чего стоит, но прежде всего — презрение в глазах плескалось, когда он говорил с Вашугиным. Совсем не то, что испытывал сам бригкомиссар, стоя перед членом Военного совета. Приходилось Попелю в Гражданскую встречаться с белыми офицерами, до сих пор он помнил такие вот взгляды. Даже у пленных перед расстрелом.

Танки тоже вводили в задумчивость. Так, не вникая, «тридцатьчетверка» и «тридцатьчетверка». Башня да, несколько другой формы, и пушка, само собой. А вот техническая культура… Попель немало лет посвятил службе в танковых войсках, знал все типы машин, начиная с «Т-26» первых моделей и «БТ-2», и, что называется, нутром чувствовал, что эти три танка отличаются от его машины сильнее, чем сама она от «бэтэшки».

Бригкомиссар не ошибся, «Т-34–85», которые он видел, относились к последним сериям этой модели, изготовлены по самым совершенным для конца сороковых годов методикам. От архаичных машин первого образца отличались разительно.

«Надо бы спросить у чекиста, когда и на каком заводе выпущены его танки, — думал Попель, — что в них нового и необычного, когда начнут поступать в войска… Да поздно уже».

Их маленький отряд, пройдя десяток километров по лесной дороге, вышел к берегу речки Пляшевки. Судя по карте и расчету времени, с той стороны на южный берег только-только начали переправу разведподразделения 16-й танковой дивизии немцев.

День стоит настоящий июньский. Тепло, но не жарко, небо синее, без единого облака. Далеко на севере и северо-западе погромыхивает, но совсем не страшно, вроде уходящей грозы. Наверху ни одного самолета, ни нашего, ни вражеского.

С заросшего негустым лиственным лесом пригорка хорошо видны осторожно преодолевающие бревенчатый мост четырехосные броневики «Ахтрад» с двадцатимиллиметровыми пушками в угловатых башнях. За ними пылили по проселку до десятка «Т-3».

Вводная ясна. Немцы выйдут в существующий здесь оперативный вакуум, подтянут за собой мотопехоту, организуют плацдарм и с утра силами всей дивизии, а то и более того, получат великолепную возможность нанести сокрушительный удар во фланг наступающих на Дубно соединений корпуса. При том уровне тактической подготовки, что имеют средние и даже старшие командиры Восьмого МК, управление войсками сохранить вряд ли удастся.

Попель, высунувшись по пояс из люка, с биноклем в одной руке и сигнальными флажками в другой, пристально всматривался в открывшуюся ему картину. Шульгин спрыгнул на траву, добежал до его танка.

— Интересно, Николай Кириллович?

Бригкомиссар только поморщился. Тон представителя Ставки показался ему неуместным. А возразить — субординация не позволяет.

— Ваш передовой отряд сюда не успевает…

— Ему и направление другое указано. Мать… — не выдержал Попель, — ну где же, на хрен, наша авиаразведка? Где все? Атакуем?

— Да что же это у вас неискоренимые кавалерийские замашки? — со всей возможной иронией произнес Сашка. — Не наатаковались еще? А беднягу Вашугина за те же инстинкты осуждаете. Пока я не дам иной команды, стойте, где стоите, и наблюдайте…

До переправы было около двух километров, и Шульгин успел, не высовываясь из-за маскирующего подлеска, развернуть три своих танка в цепь с интервалами пятьдесят метров.

Он знал, что водители и башенные стрелки вверенных ему машин владеют своим искусством на уровне корабельных роботов. Тоже подарок.

Сам он с друзьями на Валгалле сумел вполне прилично освоить «Леопард», «МТЛБ» и прочие виды отечественных бронетранспортеров, но с «тридцатьчетверкой» дело имел впервые. Однако, как выяснилось, знал ее наизусть и мог с закрытыми глазами найти любой маховичок, рычаг и переключатель, что в башне, что в отсеке управления.

Теснее здесь, конечно, было, чем в «немце», и с эргономикой плоховато, однако в заданных условиях повоевать вполне можно.

С дистанции в восемьсот метров даже из обычной «СВД» ничего не стоит попасть в поясную, тем более — ростовую мишень. А тут с места, из танковой пушки с приличной оптикой, в едва ползущую машину размером с сарай!

По броневикам он приказал стрелять фугасными снарядами. Эффектнее и нагляднее получается. Стальные листы веером в разные стороны, башня плавно крутится в воздухе, с треском рвутся снаряды и патроны боеукладки, жарко вспыхивает бензин.

Четыре прицельных выстрела — четыре «Ахтрада» превратились в чадящие кучи железа. И раньше, чем командиры танков успели осознать изменение обстановки, «тридцатьчетверки» перенесли огонь на них. Только снаряды пошли в ход бронебойные.

Естественно, стрельбы такой точности и интенсивности ни сам Попель, ни его экипажи раньше не видели. Как-то не получалось в советских танковых войсках в то время действовать по принципу «выстрелил — забыл». Пушки были не те, прицелы, наводчики вообще вне всякой критики. У немцев, к сожалению, с меткостью обстояло получше, но не в этом случае. С их стороны донесся всего один, да и то сделанный наобум выстрел. И все. Силенциум, как говорили древние римляне, то есть — тишина.