Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

Командовавший в тот период Западным фронтом Конев вспоминал, что противнику удалось «к исходу 2 октября продвинуться на глубину 10—15 километров… С утра 3 октября по моему распоряжению силами 30 и 19-й армий и частью сил фронтового резерва, объединенных в группу под командованием моего заместителя И.В. Болдина… был нанесен контрудар с целью остановить прорвавшегося противника и восстановить положение. Однако ввод фронтовых резервов и удары армейских резервов положения не изменили. Наши контрудары успеха не имели. Противник… овладел Холм-Жирковским, устремился к Днепру и вышел в район южнее Булышова, где оборонялась 32-я армия Резервного фронта. В результате обозначился прорыв к Вязьме с севера.

Второй удар противник нанес на Спас-Деменском направлении против левого крыла Резервного фронта. Войска 4-й немецкой танковой группы и 4-й армии, тесня к востоку и северу соединения наших 43-й и 33-й армий, 4 октября вышли в район Спас—Деменск—Ельня». Итак, немцам понадобилось всего три дня, чтобы вернуть Ельню, которую Жуков штурмовал три недели.

Для шести советских армий прорыв противника в этом направлении создал исключительно трудную ситуацию. 4 октября Конев доложил Сталину об обстановке на Западном фронте и о прорыве обороны на участке Резервного. Он запросил разрешения отвести войска. Разрешение поступило, и к 5 октября четыре советские армии Западного фронта отошли на рубеж Гжатска.

Операция «Тайфун», начатая германским командованием, должна была завершить основной этап восточной кампании. Выступая 3 октября в берлинском Спортпаласе, Гитлер громогласно заявил: «В эти часы на Восточном фронте происходят громадные события. Уже сорок восемь часов ведется новая операция гигантских масштабов. Она поможет уничтожить врага на Востоке… я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется…»

Гитлер не сомневался в окончательном успехе. От Юхнова был прямой путь на Москву. Однако танковое соединение Э. Гепнера, переброшенное накануне из-под Ленинграда, не пошло сразу к советской столице. Вместо этого оно повернуло на Вязьму, чтобы с юга зайти в тыл армиям Резервного и Западного фронтов, отрезая им отход к Можайскому оборонительному рубежу. Навстречу им с севера наступали танки Готта. И уже вскоре разделявшее немецкие группировки расстояние сократилось до 30 километров.

Немецкие полководцы развивали операцию со знанием дела. В эти дни Бок настойчиво требовал от Браухича и Гальдера, чтобы они не заставляли танковые группы смыкать клещи окружения непосредственно у Вязьмы, а дали возможность своим частям продвинуться по возможности дальше на восток, ближе к Москве. Уже 4 октября Бок порекомендовал Гудериану повернуть основные силы на Мценск и Тулу, заходя на Москву с юга. Отправившись на фронт 4-й армии, фельдмаршал Бок 8 октября приказал Клюге «по возможности захватить позиции у Малоярославца и Можайска – до того, как они будут заняты противником».

А.М. Василевский, являвшийся тогда заместителем начальника Генерального штаба Шапошникова, пишет: «В ночь на 5 октября ГКО принял решение о защите Москвы. Главным рубежом обороны для советских войск стала Можайская линия. Сюда стали направляться все возможные силы и средства… Для помощи командованию Западного и Резервного фронтов и для выработки вместе с ними конкретных, скорых и действенных мер по защите Москвы ГКО направил в район Гжатска своих представителей – К.Е. Ворошилова и В.М. Молотова. В качестве представителя Ставки туда же отбыл вместе с членами ГКО и я… 5 октября 1941 года мы прибыли в штаб Западного фронта…»

Появившаяся в историографии – после публикации «сочинений» Жукова – версия о том, что Сталин, вызывая командующего Ленинградским фронтом в Москву, видел в нем чуть ли не единственную опору для «спасения» столицы, не соответствует действительности. Она выдумана самим автором мемуаров. Сопоставление документов и хронология говорят об ином.

Сама хроника последовавших событий свидетельствует, что 6 октября, в 19.30, появилась директива за подписью Шапошникова, уведомлявшая, что «Распоряжением Ставки Верховного главнокомандования в район действий Резервного фронта командирован генерал армии тов. Жуков в качестве представителя Ставки».

Сталину была необходима информация. Он обоснованно считал, что бывший командующий Резервным фронтом хорошо знает оперативную обстановку на этом участке и быстро разберется в ситуации. Но, пожалуй, главную роль сыграло то, что Жуков был родом из тех мест, где дислоцировался Резервный фронт.

Жуков прилетел в столицу 7 октября. В Кремле его встретил начальник охраны Сталина генерал Власик, который сообщил, что Верховный болен гриппом и работает на квартире, куда просил немедленно приехать. Сталин встретил Жукова с обычным внешним спокойствием, но сухо. Кивнув в ответ на приветствие головой, он пригласил генерала к карте и указал на район Вязьмы:

«Я не могу добиться (от Резервного фронта Буденного. – К. Р. ) исчерпывающего доклада об истинном положении дел. Мы не можем принять решения, не зная, где и в какой группировке наступает противник, в каком состоянии находятся наши войска. Поезжайте сейчас же в штаб фронта, тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда в любое время. Я буду ждать».

Командующего Резервным фронтом Буденного Жуков отыскал в Малоярославце, в здании райисполкома. Получив от маршала сведения об обстановке, в 2 часа 30 минут 8 октября Жуков позвонил Сталину. Он не лучшим образом охарактеризовал действия Буденного, и в 3 часа ночи из Генерального штаба поступила директива об отзыве Буденного в Ставку и возвращении на пост командующего Резервным фронтом генерала армии Жукова.

Положение на подмосковных фронтах ухудшилось. Немцы захватили Сычевку, Гжатск, приблизились к Калуге и вели бои у Брянска и Мценска. В этой ситуации находившаяся на Западном фронте комиссия предложила Верховному главнокомандующему слить смежные и не очень большие в отдельности фронтовые группы в единый фронт.

Маршал Конев вспоминал: «К 10 октября стало совершенно ясно, что необходимо объединить силы двух фронтов – Западного и Резервного – в один фронт под единым командованием. Собравшиеся в Красновидове на командном пункте Молотов, Ворошилов, Василевский, я, член Военного совета Булганин… обсудив создавшееся положение, пришли к выводу, что объединение фронтов нужно провести немедленно».

Василевский тоже пишет в воспоминаниях, что находившейся в штабе Западного фронта в районе Гжатска комиссии ГКО вместе с командованием фронта «за пять дней общими усилиями удалось направить на Можайскую линию из состава войск, отходивших от Ржевского, Сычевского и Вяземского направлений, до пяти стрелковых дивизий. О ходе работы и положении на фронте докладывали по телефону Верховному главнокомандующему… во время очередного разговора с Верховным было принято решение объединить войска Западного и Резервного фронтов в Западный фронт».

Конечно, такое слияние фронтов было целесообразно. Это позволяло более оперативно руководить управлением сосредоточенных под Москвой армий. И уже во второй половине дня Сталину передали шифровку: «Просим Ставку принять следующее решение: в целях объединения руководства войсками на западном направлении к Москве объединить Западный и Резервный фронты в Западный фронт. Назначить командующим Западным фронтом тов. Жукова.

Назначить тов. Конева первым заместителем командующего Западным фронтом. Тов. Жукову вступить в командование Западным фронтом в 18 часов 11 октября. Молотов, Ворошилов, Конев, Булганин, Василевский. Принято по «бодо» в 15.45. 10.10.41 года».

Таким образом, предложение о назначении командующего объединенным фронтом исходило не от Сталина, а от комиссии ГКО и комфронта Конева. Сталин сразу утвердил это предложение. Через час с четвертью, 10 октября в 17. 00, последовал приказ об объединении фронтов.

Генерал-полковник-инженер А.С. Яковлев пишет, что 11 октября «Сталин принял меня и наркома в Кремле у себя на квартире, в столовой. Было четыре часа дня. Когда мы зашли в комнату, то почувствовали какую-то тишину и покой. Сталин был один. По-видимому, перед нашим приходом он прилег отдохнуть. На стуле около дивана в белом полотняном чехле лежал раскрытый томик Горького, перевернутый вверх корешком.

Поздоровавшись, Сталин стал прохаживаться вдоль комнаты. …Он был спокоен, в нем незаметно было никакого возбуждения. Чувствовалось, правда, крайнее переутомление Сталина, пережитые бессонные ночи. На лице его, более бледном, чем обычно, видны следы усталости и забот. За все время разговора с нами, хотя и невеселого, его спокойствие не только не нарушилось, но и передалось и нам.

…Разговор начался с обсуждения важнейших вопросов, стоявших перед авиационной промышленностью и связанных с выпуском самолетов.