Тьма внешняя - Владимир Лещенко

В конце первой недели похода трагически и нелепо оборвалась жизнь первого камергера и маршала Матье де Три.

Случилось так, что один шедших в хвосте армии сборных отрядов, над которыми начальствовал какой-то мелкий нормандский барон, вынужденный бежать из своих владений, а потому злой на весь мир и топивший свою злобу в вине, натолкнулся как-то вечером на маленький бродячий цирк.

Пара-тройка жоглеров и клоунов, кулачный боец, фокусник, дочь хозяина – наездница и акробатка, и дрессировщик со своими зверьми, самым грозным из которых был молодой арденнский медведь.

Судьба цирка была решена мгновенно. Лошади и фургоны, как и все скудное добро были конфискованы, медведь угодил на вертел (не иначе, барон спьяну вообразил себя сэром Галахадом-охотником), а мужчины, попытавшиеся защитить свое имущество, жестоко избиты кнутом. Худшая участь ожидала пятнадцатилетнюю дочь хозяина – единственную в труппе женщину – ее, заломив за спину руки, уволокли в шатер барона.

Несчастный отец, не помня себя от горя, бросился бежать, куда глаза глядят…

На свою беду ему повстречался де Три, объезжавший остановившиеся на ночь войска. Циркач кинулся ему в ноги, умоляя спасти девочку.

Отцовское горе, должно быть, тронуло очерствевшее сердце старика, и тот, во главе дюжины приближенных, отправился вразумлять барона – разбойника.

Он успел произнести лишь несколько слов, когда упившийся до положения риз сеньор выхватил меч и одним ударом отсек голову старого маршала…

По мере приближения к цели отобранные по приказу коннетабля из числа самых ловких и бывалых вояк разведчики, сведенные в особый отряд, все чаще отправлялись в Лангедок. Иные из них доходили до самой Тулузы, и тех из них, кому удавалось вернуться живым и невредимым, принимал в своем шатре лично Рауль де Бриенн. Вести, принесенные ими, были довольно странными. Неподалеку от Тулузы мятежники соорудили настоящий город, обнеся его со всех сторон земляным валом и частоколом из заостренных бревен. Именно там и расположилась со всем своим воинством Светлая Дева. Это удивляло: неужели при приближении королевской армии она думает запершись в нем попытаться пересидеть осаду? Но в этом случае гораздо умней было бы укрыться за стенами Тулузы…

Со всех сторон к ней шли, вооружившись кто чем может, люди и нагруженные припасами обозы, добровольно снаряженные крестьянами Лангедока. А ведь перед этим они пережили несколько неурожайных лет подряд! Так что ни в людях, ни в съестном для них недостатка мятежники пока не испытывали.

Среди солдат, тем временем, ползли многочисленные слухи, один мрачней другого. Говорили, что армия Светлой Девы так велика, что даже она сама не знает точного ее числа. Что весь этот бунт – результат заговора мусульманских владык Гранады и Магриба, которые руками мятежников хотят погубить Францию. И все их победы – это дело тайно присутствующих среди них мавританских военачальников. Нашлись даже те, кто своими глазами видели в рядах врагов людей, похожих на неверных.

Понижая голос до шепота, сообщали еще более страшные вещи. Что будто бы среди тайных союзников Дьяволицы не кто-нибудь, а сам герцог Бургундский, с ее помощью мечтающий захватить престол, и его войска в решающий момент сражения обрушатся на ничего не подозревающих французов. Последний слух почему-то распространился весьма широко, причем не только в солдатских палатках, но и, что гораздо хуже, в шатрах рыцарей.

Ходили и другие слухи – хоть и не столь невероятные, но от этого не становившиеся более приятными.

Якобы по приказу Девы ремесленниками Тулузы изготовлено великое множество огромных арбалетов, чьи стрелы пробивают насквозь на тысяче шагов латника, одетого в лучшую миланскую броню. Или, что собранные со всех южных провинций алхимики и аптекари трудятся день и ночь, не покладая рук, изготовляя порох и другое огненное оружие.

Последнее, как будто подтверждали и разведчики – по их словам, над лагерем бунтовщиков иногда виден столб рыжего, едко пахнущего дыма.

Так или иначе, все прониклись мыслью, что драка предстоит нешуточная, и исход ее еще отнюдь не предрешен.

Шли дни, и по мере приближения к Лангедоку, удвоенные и утроенные разъезды тщательно проверяли все укромные долины и леса на пути следования – не затаился ли где-нибудь коварный враг?

Так же тщательно охранялись и тылы, хотя это и было весьма затруднительно, учитывая насколько была растянута армия. Но никого, кроме спешно спасающихся бегством крестьян, дозорные не встречали. Дезертирство все росло. Уже не так много оставалось копий, откуда не сбежало про одному – два человека. Хотя их по прежнему ловили и вешали, бегство почти не уменьшалось.

Но несмотря ни на что, армия двигалась вперед оставляя позади пепелища, разоренные города и веси, изнасилованных женщин, испорченных девушек, загаженные, смердящие стоянки, виселицы, дохлых лошадей. Позади оставались уже Шартр, Орлеан, Тур, Лимож… И все ближе становилась Тулуза, возле которой стояло воинство той, которую, не смущаясь, именовали Дьяволицей даже самые богобоязненные монахи.

Часть четвертая. ЖЕЛЕЗО И КРОВЬ

Глава 9

30 июня. Графство Тулуза.

Вместе с другими военачальниками де Граммон вышел из шатра коннетабля. Впереди всех важно выступал в окружении лейтенантов Эд Бургундский, облаченный в сияющие сплошной позолотой доспехи. Только что окончился военный совет, видимо последний перед генеральным сражением.

Отсюда, с возвышенности, где возвышался пурпурно – синий королевский шатер, рядом с которым стояли шатры его приближенных, открывалось весьма пестрое зрелище. Многоцветные палатки рыцарей с пестрыми флагами у входа, солдатские шалаши, навесы из шкур и дерюги, какие-то халупы из остатков разломанных повозок, коновязи и загоны, дым от сотен и сотен костров… Доносился неумолчный гомон этого сборища, насчитывавшего не менее шести десятков тысяч только вооруженных людей, не считая прочего сброда.

…Минул уже четвертый день, как королевская армия остановилось всего в нескольких лье от занятой мятежниками Тулузы и расположилась тут, почти вплотную к дугообразной гряде высоких обрывистых холмов. По замыслу коннетабля, они должны послужить надежной защитой от столь любимого мятежниками ночного нападения. Лежащая перед холмами обширная пустошь была почти ровной, лишь в нескольких местах ее пересекали трещины оврагов и балок. Именно этой равнине и предстояло, если будет на то божья воля, стать местом решающей битвы.