Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

боль». Глаза Арнуга потемнели, стали тревожными. «Не надо, милая», — предостерегали они. «Всё будет хорошо», — успокоила Онирис.

Будь дома госпожа Розгард, матушка ещё вчера получила бы подробные разъяснения, почему её идея отправиться на «Победу Владычицы» крайне неудачная и издевательская по отношению к Арнугу, но принцесса была в рабочей поездке по делам государства, и поставить матушку на место оказалось некому. Причём говорить с ней следовало бы жёстко, не особенно церемонясь с её чувствами, потому как ей самой на чувства Арнуга было наплевать. Батюшке Тирлейфу это было не под силу, да матушка от него и не потерпела бы критики, ну а Онирис ту жёсткость, которую матушка заслуживала, обеспечить вряд ли смогла бы. Это с её стороны была бы крайняя непочтительность и грубость по отношению к родительнице. Кроме того, говорить об этом следовало ещё вчера, а сегодня это испортило бы Ниэльму встречу с Арнугом, о которой он так мечтал.

За завтраком разговор шёл о Корабельной школе, о требованиях для поступления, о самой учёбе, о перспективах после выпуска. Правда, матушка сомневалась, что решение Ниэльма поступать туда — окончательное; по её словам, он мог ещё десять раз передумать и «перегореть». За восемь лет, которые ему оставались до поступления, он может увлечься и чем-то другим.

Макша так и не выглянула, деревья тревожно колыхались от сильных порывов ветра, но дождик прекратился — и на том спасибо. Матушка решила, что ждать дальше нет смысла, а потому пора выезжать.

— Да, пожалуй, погода вряд ли улучшится, — согласился Арнуг.

В повозке Ниэльм хотел сидеть рядом с ним. Онирис с нарастающим внутренним теплом наблюдала, как согревался взгляд Арнуга, как даже в уголках его суровых губ проглядывал отдалённый намёк на улыбку. Ниэльм спросил разрешения поближе рассмотреть орден бриллиантовой звезды, и носитель награды разрешил, усадив для этого мальчика к себе на колени. Пока тот пристально изучал каждый камушек, Арнуг мягко и бережно придерживал его объятием одной руки, и в этом жесте Онирис подмечала осторожно проступающую, как первоцвет из-под снега, нежность.

Корабль-музей находился не в основной части порта, а ближе к территории морского ведомства, заключённый в сухом доке: уже навек отшелестели для него морские волны, не суждено было ветру наполнить его паруса, а свою самую главную победу он давно одержал — новым уже не бывать. На его постройку в своё время ушло шесть с половиной тысяч деревьев. Паруса с него были сняты, и голые мачты, точно осенние деревья, печально темнели на фоне тревожных туч. Его корпус был окрашен в янтарно-жёлтый и чёрный цвета. Каменный котлован вокруг него имел два спуска со ступеньками, чтобы любой желающий мог осмотреть судно и снизу. Внутри дока корабль поддерживали металлические крепления, врезанные в корпус, а покоилось судно на кильблоках. Док этот больше не заполнялся водой, шлюзы его были наглухо закрыты навсегда.

Арнуг не сразу поднялся на борт корабля, которым когда-то командовал. Он застыл, вытянутый в струнку, и обводил сверкающим взглядом мачты, а по его скулам прокатывались бугры: он стискивал челюсти. Онирис с тревогой следила за ним, а матушкин беззаботный вид вызывал у неё негодование.

— Какой величественный корабль! — воскликнула Темань. — Но он мне представлялся почему-то гораздо больше.

— «Победа» — по нынешним меркам не самый большой корабль, — сдержанно проговорил Арнуг. — Сейчас строят и поболее. А знаменитая «Гордость Владычицы», от которой осталась только доска с именем, и того меньше была.

Они взошли на борт. На палубе их встретил отставной офицер-смотритель музея. Арнуга он знал лично и приветствовал с особым почтением.

— «Победа» в полном порядке, хоть сейчас опять на воду спускай, господин корком! — бодро доложил он.

— Увы, старина, она отслужила своё, — проронил Арнуг задумчиво. — Больше ей не бегать по волнам.

Иных посетителей на корабле сейчас не было, семейство Темани оказалось единственным. Офицер-смотритель осведомился:

— Господин корком, прикажешь мне показать гостям корабль или сам осмотр проведёшь?

Арнуг хотел что-то ответить, но Темань его перебила:

— Разумеется, было бы прекрасно, если бы нашим провожатым стал сам господин корком! Правда, Ниэльм?

Онирис в очередной раз скрипнула зубами от матушкиной бесчувственности, а мальчик смотрел на Арнуга выжидательно и вопросительно. Наконец Арнуг протянул ему руку, и тот, просияв, вложил в неё свою.

Сначала они прошлись по верхней палубе. Ниэльму разрешили потрогать рулевое колесо, посидеть в шлюпках и даже вскарабкаться по вантам, но не слишком высоко. Матушка ему сразу закричала:

— Ниэльм, не лезь выше! Хватит!

Мальчик, будь его воля, забрался бы и на марс, по его глазам было видно, как ему хотелось побывать на этой площадке, но матушка, конечно, была против.

— Матушка, ну пожалуйста! — начал умолять Ниэльм. — Я не один полезу, а с господином Арнугом!

— Ну, если с господином Арнугом... Ну, хорошо, — после некоторого колебания милостиво согласилась родительница.

Онирис, задрав голову, наблюдала, как они взбирались на площадку на мачте. Ниэльм лез первым, а Арнуг бережно страховал и поддерживал его снизу. Мальчик глянул вниз, и у него, видимо, закружилась голова, потому что подъём приостановился. Руки Арнуга надёжно придерживали его, и он понемногу освоился, преодолев своё замешательство.

— Осторожнее! Умоляю, осторожнее! — то и дело кричала им матушка.

Наконец они оказались на марсе. Ниэльм встал ногами на площадку, держась за леер — ограждение вокруг неё, состоявшее из стоек и натянутых между ними тросов. С точно такой же площадки вражеского судна стрелок поразил госпожу Аэльгерд выстрелом в позвоночник, обездвижившим её. Выстрел этот был не смертельным, после него навья-флотоводец ещё жила какое-то время и даже героически продолжала командовать сражением.

Пока Ниэльм озирался по сторонам, Арнуг снял шляпу и махнул ею кому-то. Онирис не сразу поняла значения этого жеста, но потом её вдруг поразила догадка: он так приветствовал статую госпожи Аэльгерд на колонне, которая с этой точки обзора была очень хорошо видна.

Ветер обдувал две фигуры на марсе — большую и маленькую, а в Онирис потекла тёплой, а потом и жгучей струёй боль, пробиваясь к глазам волнами солоноватой влаги и собираясь комком в горле. Шея уже затекла и ныла, а плечи свело, но она не могла оторвать взгляда от двух фигур на фоне туч.

Начался спуск: Арнуг снова был внизу, страхуя Ниэльма. Когда до палубы оставалось совсем немного, мальчик вдруг судорожно вцепился в ванты и не мог разжать руки.

— Всё хорошо, ты