У подножия Копетдага - Ата Каушутов

Заманова, почти вовсе не стало и сплетен в колхозе, а если изредка и возникали какие-нибудь грязные пересуды, то все знали, что исходят они от Аллалы.

— Пока у Аллалы рот на месте, сплетни не переведутся, — сказал однажды Вюши.

— Да кто его болтовню слушает, — заметил Курбанли, — собака лает, а караван мимо проходит.

Однако не только за злобную болтовню не любили здесь Аллалы, но и за отказ вступить в артель. Да и жил он замкнуто, почти ни с кем не знался. Раньше, говорят, случалось, Елли к нему захаживал; видно, связывали их какие-то грязные делишки, но даже соседям толком об этом ничего не было известно. Так же как не ведали люди, что делается в прокопченной кибитке старика, не ведали они и какие мыслишки ворочаются в его голове.

Поведение Аллалы казалось весьма подозрительным. Он целыми днями бродил по дорогам и собирал навоз, а вечером складывал его в кучу, поджигал, чтобы разогнать комаров, и заваливался спать тут же, у зловонного костра, завернувшись в грязное, рваное одеяло и не снимая папахи с головы. За последнее время он стал чаще наведываться в город. Навьючит осла и отправляется. А чем навьючит, никому не ведомо…

Однажды, в знойный летний день, когда все кругом дышало жаром, Нурберды-ага обходил сады. Он шел меж длинных рядов виноградника, спокойно и чинно оглядывая колхозные владения. Тяжелые, сочные гроздья радовали глаз старого садовода. Вдруг Нурберды-ага остановился, что-то привлекло его внимание. Почему спутаны лозы? Почему виноград разбросан по земле?

— Кто-то протянул сюда свою грязную руку, — проворчал старик и созвал сторожей.

— Проспали, окаянные! — кричал Нурберды-ага. — Вора упустили! Так-то вы колхозное добро стережете!

Сторожа оправдывались и клялись, что глаз всю ночь не смыкали.

— Два года не было у нас никаких безобразий, — покачивая седой головой, говорил садовод. — Догадываюсь я, чьих это рук дело, нет среди нас жуликов, кроме одного, да и тот в колхозе не состоит, — заключил он и установил ночное дежурство возле кибитки Аллалы.

Три ночи подряд сторожа и сам Нурберды-ага прятались невдалеке от лачуги старика, но так ничего и не выследили. Завернувшись в одеяло и нахлобучив папаху на голову, Аллалы безмятежно спал, и никто не видел, чтобы он хоть раз поднялся ночью. А по утрам снова то в одной стороне сада, то в другой сторожа находили обобранные кусты винограда.

Когда Нурберды-ага рассказал обо всем Покгену, башлык тоже решил, что это дело рук Аллалы, и накричал на сторожей. Но теперь старый садовод взял их под защиту, говоря, что он вместе с ними три ночи подряд неотступно следил за обитателем грязной кибитки.

— Ты знаешь, Покген-ага, — сказал садовод, — может, на этот раз мы напрасно Аллалы подозреваем. Украдено винограду немного, больше по земле раскидано, и лозы перепутаны, скорее на шакала похоже, нежели на человека.

— Аллалы хитрый вор, — возразил председатель, — он нарочно перепутал лозы и рассыпал виноград по земле, чтобы навести таких вот легковерных людей, как ты, на ложный след. Но кто бы ни был этот вор, пусть шакал, пусть даже сам тигр, его надо поймать, — заключил башлык.

Несколько дней сторожа провели в хлопотах. Всюду, где только можно, они расставили капканы, да и сами по ночам обходили сады. Но вор не попадался.

В один из таких дней, когда только что стала спускаться вечерняя мгла, все они по обыкновению собрались на крыше сторожки, и Нурберды-ага, который был тут же, стал распределять посты.

Примерно через час колхозники начнут укладываться спать, жилье теперь далеко, здесь никого не останется, так что каждый шорох будет отчетливо слышен. А пока что можно поговорить и покурить, время еще есть…

Внезапно с другой стороны сада послышались какие-то голоса. Может, это только показалось? Но нет…

— Держи вора! — крикнул кто-то вдалеке, и сразу же раздался выстрел.

Все попрыгали с крыши и бросились на выстрел.

Пусть они бегут, а мы посмотрим, что делается в новом поселке и что вообще произошло в колхозе за эти несколько дней.

Невдалеке от полустанка когда-то одиноко стояли два домика, где жили семьи путевого обходчика и железнодорожного мастера.

Три-четыре деревца, незасеянное и заросшее сорняками поле, а дальше пески и пески, — это все, что было вокруг.

Никто и подумать не мог, что здесь когда-нибудь вырастет красивый поселок и протянутся прямые, как ружейный ствол, широкие улицы. Неузнаваемы стали эти места. По обеим сторонам улиц журчат арыки, вдоль которых зеленеют тутовые и плодовые деревья. Во дворах, размеченных строго по плану, стоят кирпичные дома. В самом центре поселка возвышается двухэтажное здание школы-десятилетки.

Строительство гидростанции пока еще не закончено, но движок уже освещает правление, животноводческую ферму, червоводню, гараж, школу, колхозные склады, клуб, баню, перекрестки улиц, а также и некоторые дома. Днем поселок не получает света, потому что движок обслуживает колхозную мельницу.

На одной из новых улиц находится и дом агронома, расположенный неподалеку от дома председателя.

Солнце уже клонилось к закату, когда вернувшийся с плантаций Хошгельды толкнул маленькую калитку, вошел во двор и поднялся на широкую веранду, обнесенную резным деревянным барьером. Отсюда вели в дом две двери: одна — в комнату Хошгельды, другая в комнату его родителей.

В углу двора, под навесом для скотины, хлопотала Нязик-эдже. А Орсгельды, облокотившись на подушку, устроился на ковре, устилающем веранду, и пил зеленый чай.

— Покген присылал за тобой, просил тебя заглянуть сегодня, — сказал Орсгельды сыну, как только тот появился.

— Схожу немного погодя, — проговорил Хошгельды.

Он постоял, подумал, потом взял большие садовые ножницы, спустился с веранды и стал аккуратно подрезать посаженные перед домом розы. Как раз в это время во двор зашла изящно одетая девушка с книгой подмышкой. Это была Нартач.

— Желаю удачи, дядюшка садовод! — приветливо улыбнулась она агроному.

— А я тебе долгой жизни желаю! — ответил он. — Что это за книга у тебя? Может так, для видимости носишь, смотрите, мол, какая я культурная — книги читаю.

— А что же, я, по-твоему, ничего не читаю? — обиделась девушка. — Просто иду из библиотеки и не успела еще книгу домой занести.

— Ну, раз читаешь, значит молодец, — примирительно сказал агроном. — Садись вот сюда, — добавил он и пододвинул девушке маленькую скамеечку.

— Я зашла к тебе, Хошгельды, по просьбе Бахар. У нее сегодня той, и она просила тебя непременно придти.

— Что еще за той? Замуж ее выдают, что ли?

— Нет, просто у нее собирается молодежь по случаю окончания института. Там будет не так уж много народу — Аман с Гозель, Вюши с Таджигюль, Овез с Акчагюль, ну,