Марта из Идар-Оберштайна - Ирина Говоруха

ковыряющийся в носу, неожиданно оживился:

– А вы точно учительница моей мамы?

– Да.

– А вы что, бессмертная?

В тот же вечер раздался звонок. Анна ответила на вызов, а там вместо «алло» зазвучала давно забытая мелодия: «Высоко облака ватные, упаду на траву мятную…» Учительница прослезилась и мысленно сосчитала, что ее первым ученикам уже по двадцать семь лет. Из размышлений ее выдернул бас Антона, устроившего когда-то в туалете потоп:

– Анна Ивановна, вы здесь? Рад вас слышать. Приглашаю на встречу выпускников. Ждем 15 февраля в ресторане «Леонтий».

Женщина снова шмыгнула носом, и Антон быстро нашелся:

– Ну что вы! Не стоит. Давайте лучше расскажу, за что я люблю осень.

Учительница нежно пожурила:

– Антоша, за окном давно зима, – нажала кнопку отбоя, подошла к настенному календарю и обвела дату красным. Опять Сретение.

У входа в ресторан толпился народ. Молодые люди вели себя по-ученически: смеялись, пританцовывали, гримасничали и дурачились. Никто не заходил внутрь, хотя стоял колючий февральский мороз. Учительница немного опаздывала, и, когда мелькнул ее закутанный в мех силуэт, раздался дружный крик:

– Ну, Анна Ивановна, наконец-то! Мы уже отморозили себе зубы, уши и мозги.

Опоздавшая засияла:

– Тогда почему не заходите? На улице минус пятнадцать.

Располневший директор двух станций автосервиса и заправки пробасил:

– А как же наша традиция? – и указал на стену. Там, на криво прицепленном ватмане, зияли две ладошки, две восьмые ноты и красное, чуть сплющенное сердце.

Ана Вана прикрыла варежкой слегка подрагивающий рот, а ее повзрослевшие, возмужавшие, изменившиеся ученики выстроились, как раньше, в длинную очередь. Каждый неизменно прикасался к сердцу и сжимал ее в объятиях. Она двумя широко распахнутыми руками обнимала Мишку, Дину, Галочку и тихонько всхлипывала. Самым последним оказался хулиган Антон. Он включил на мобильном буги-вуги, стукнул кулаком по нотам и пробасил:

– А я наконец-то с вами станцую!

Так с танцами они ввалились в холл ресторана. Рассевшись, предоставили слово классному руководителю, учителю химии, физруку и выпили за педагогов стоя. Анне Ивановне досталось место во главе стола. Она цедила вино, налегала на фаршированный картофель, слушала школьные байки и наблюдала за своими бывшими первоклассниками. Они остались такими же. Мнительная, падающая в обморок после посещения кабинета стоматолога староста Дина постоянно пересчитывала вилки и тарелки с крабовыми салатами, а цыганочка Марина, набирая эсэмэску, стеснительно переспросила:

– Подскажите, в придачу – слитно или раздельно?

В этот момент к ней подсел Антон:

– Хочу с вами выпить.

– Антоша, может, не стоит?

Молодой человек замялся, откашлялся и упрямо придвинул свой стул. Подлил ей и себе вина и начал издалека:

– Вы знаете, я никого и никогда не назвал дураком. Помните, наши запретные слова? А еще перестал есть сырокопченую колбасу. Вот как набрал в прошлом году десять кило, так и отказался. Кроме того, на всю жизнь запомнил множественное число слова «сук»…

Учительница погладила парня по плечу, и на этом светская часть беседы закончилась. Антон перешел к делу:

– Недавно ездил по работе в Германию.

Анна напряглась и стала теребить скатерть. Заглянула в сумку в поиске ключей, монетницы, тетрадей для контрольных по математике или пачки сигарет, хотя никогда в жизни не курила. Антон старательно делал вид, что ничего не замечает и с преувеличенным интересом рассматривал льняную салфетку и подсыхающее винное пятно:

– Ничего так уровень. Все аккуратно: дороги, города, деревеньки. Немцы во всем педанты. Мой коллега, отправляясь за весенним карпом, вооружается линейкой. Вытащив рыбу, непременно ее измеряет и, если окажется, что она больше, чем разрешено, выбрасывает обратно в пруд. Окончил специальные рыбацкие курсы, целых три месяца учился держать удочку и только потом сдал экзамен и получил лицензию.

Анна вымученно улыбнулась, а Антон резко сменил тему:

– В городке ювелиров увиделся с нашим соотечественником. Вы его знаете, он постоянно ждал вас после уроков. Делал нам кормушки и все такое. Я вот о чем… Он ждет вас до сих пор…

Вытер салфеткой резко вспотевший лоб, чокнулся с ее бокалом, осушил одним махом содержимое и достал из портфеля пакет:

– Это вам. Взамен испорченной блузы.

Антон вышел из-за стола, а Анна осталась сидеть, вцепившись пальцами в ткань оттенка дымчатой розы, и наблюдала за стремительным приближением мигрени. Вот она заглянула в ресторанное окно и оставила на нем кружок своего дыхания. Отпечатки трех пальцев и кончика носа. Взбежала по обледеневшим ступенькам, споткнувшись на первой и последней, сдала в гардероб тонкое модельное пальто, послушала местных гитаристов, глотнула из бокала Ани и расцеловала ее виски.

Через час подвыпившие бывшие ученики вывалили на крыльцо покурить. Ана Вана стояла с ними и ждала такси. Домой возвращаться не хотелось. К родителям – тоже. Папа сразу же заметит ее сбивчивое настроение и начнет волноваться, переспрашивать, пить боярышник. Посему решила переночевать в бабушкином доме, благо ехать недалеко. Десять километров по трассе, далее резко в сторону. Полями, полями, пока не покажутся стены недостроенной церкви и перекресток с заковыристым названием Дзей.

Из такси Анна ступила прямо в замерзший сугроб. Мороз дробил воздух не то ножом, не то серпом, а снег в виде детских макарон-звездочек годился лишь для ледяной запеканки. Ветер, резкий, с вшитыми опасными лезвиями, оставлял на щеках порезы. Рвал на куски выдох, вдох, сказанные намедни слова. Березы промерзли насквозь, и казалось, с незначительным усилением ветра сломаются, как цветные карандаши. Кора елей зияла штрихкодами, и на каждом дереве под ватой синтепона можно было рассмотреть исключительный товарный знак.

Дом стоял холодным. Родители жили в нем начиная с мая и до затяжных дождей. Аня наведывалась изредка, но откуда-то помнила, как растапливать печь. Как складывать из дров колодец и пользоваться для растопки берестой. Из закоулков посыпались фразы и затеяли игру в догонялки: «Нельзя шевелить сковородником – заведутся мыши. Грех выбрасывать в огонь скорлупу от пасхальных яиц. Старым девам лежать на печи в Великий пост строго-настрого запрещено. В грозу следует с молитвой закрывать трубу, а то залетит молния».

Анна ловко сложила дрова: два полена вдоль, на них поперек еще два, сверху пять-шесть поленьев – и подожгла. Огонь с жадностью облизал самое ближнее и метнулся дальше. Царапнул плечо ольхи, березы и рассмеялся от удовольствия. Затем женщина села не раздеваясь перед устьем и огляделась по сторонам. Вот здесь дедушка в толстом жилете вязал рыбацкие сети. На этой стене больше пятидесяти лет висели часы. В этом углу на трех цапельных ногах стоял телевизор. Лежала свежая газета «Известия». Грелась миска с блинным тестом. Сушилась марля. Дремал кот. Неожиданно вспомнила, что бабушка хоть и не была верующей, но не разрешала в воскресный день включать телевизор, пока не закончится служба в церкви, а еще хранить в одном альбоме фото мертвых и живых. Шпыняла деда: «Чего ты пошел на базар? Глаза продавать? Нечего шляться