Марта из Идар-Оберштайна - Ирина Говоруха

в результате чего их связь крепчала, обрастала кораллами, водорослями и традициями.

Захар не собирался уходить из семьи, но вел себя как муж. Являлся с полезными продуктами и снабжал в январе желтыми помидорами. Анна стояла с пакетом томатов, наблюдала затяжную метель и вспоминала, как, впервые увидев этот овощ, задала вопрос:

– Это что?

– Помидор!

– А почему он апельсин?

Он ежемесячно оставлял на холодильнике деньги, возил в большой город на концерты слепого Андреа Бочелли и абсолютно зрячего Сафины, в дорогие дома отдыха и за границу. Присылал ко дню рождения корзины цветов. Оплачивал юбилеи матери и отца. Уважал ее чувства, снимал перед подъездом обручальное кольцо и прятал в портмоне. Прощался тоже оригинально. С нежностью прижимал к себе, спускался на первый этаж и тут же поднимался для новых, еще более лихорадочных поцелуев. Приехав домой и поставив машину в гараж, отчитывался, что добрался и невыносимо скучает.

О жене никогда особо не вспоминал, лишь изредка подчеркивал общий центр тяжести в виде детей, бизнеса, котов, собак, лошадей, гор движимого и недвижимого имущества. Маскировал союз под партнерский, не имеющий к любви никакого отношения. К Анне, напротив, относился со всей душой. Вычислил, что голова болит на полнолуние, перед месячными, после шести уроков, бокала красного сухого, шоколадного «Брауни» и неудобного учительского стола, который в скорости заменил на модерновый. Уяснил, что мигрень начинается со вспышек, пятен, клякс и проплешин. Свозил на консультацию к лучшему неврологу и снабжал итальянскими лекарствами. Изучил молекулу, запускающую приступ мигрени, как «Отче наш», и следил за новыми разработками. Все ждал окончания клинических исследований, чтобы предложить любимой ежемесячные подкожные инъекции. Вычитал в модном журнале, что, когда испытывающих боль просят что-нибудь нарисовать, они точь-в-точь повторяют работу Пикассо «Плачущая женщина», и интересовался, когда же Анна создаст свой шедевр.

В один из дней проходили тему семейных традиций, и Анна задала домашнее задание подготовить рассказ об обычаях своей семьи. На следующем уроке первым изъявил желание выступить его сын, и поведанное мальчиком повергло учительницу в шок. Она рассчитывала на отсутствие традиций и факт обоюдной отчужденности, что мама с папой – абсолютно чужие люди, практически соседи, спящие в разных комнатах, обедающие за разными столами, бесконечно ругающиеся и отдыхающие порознь. На самом деле оказалось, что мама прикрепляет с помощью дворников к лобовому стеклу милые записки и устраивает воскресные обеды с варениками-сюрпризами, а папа по пятницам дарит жене цветы. Этот обычай родился двадцать лет назад, когда родители делали в бизнесе первые шаги и работали по шестнадцать часов в сутки. Именно тогда в конце каждой бесконечно энергозатратной рабочей недели он стал презентовать жене герберы с благодарностью за поддержку. После Егора говорили другие дети, но Анна их почти не слышала, переваривая сказанное. С трудом пыталась сфокусироваться на чьих-то воскресных пловах, семейных советах, квестах, вечерах комплиментов, выращивании на подоконниках трав и пряностей, совместной лепке пельменей и праздновании Масленицы. В висках стучал большой пестрый дятел, и в местах проколов разливалась липкая вязкая отравляющая боль.

Анна Ивановна с трудом дождалась звонка и вытерла дочиста доску. За окном шел январский дождь, погружающий мир в меланхолию. Рёва-зима метила крыши, шишковатые тротуары и пожарную часть, словно кошка свою территорию. Планета выкрасилась в ливерный. Заиленная река – в цвет парижской грязи. Камыши, обрамляющие берега, – в экрю[49]. Учительница захлопнула журнал, выключила в классе свет и долго смотрела в окно. Наблюдала канитель старых, плохо воспитанных машин, из-под колес которых вырывались то длинные, то кургузые брызги. Прошлась по классу взад-вперед, обдумывая, как завершить эти отношения. Расписала на доске плюсы и минусы. Прервалась, чтобы поговорить с отцом о будущем празднике Крещения и договориться о купании и сборе целебного снега.

Возвращаться домой не хотелось. Там всюду он. В коридоре – зонт и тапочки. В кресле – забытый шарф. На днях привычно вернулся, накинул его на шею, притянул к себе и зацеловал до вспухших губ. Ушел, хлопнув дверью, а она так и осталась в его клетчатом кашне, пахнущем специями, табаком и сливовым джемом. В тумбочке хранились припасенные на всякий случай тонкие, как спагетти, шнурки. Захар всегда сидел до последнего, а потом рьяно натягивал ботинки, обрывая концы. В такие минуты девушка усаживалась на пол, зажимала между ног его туфлю и ловко шнуровала лестницей. Он это делал по старинке – крестом.

Классную тишину нарушало соло настенных часов. Они шли куда глаза глядят, поминутно наступая себе на пятки. По пятничным коридорам никто никого не догонял и не кричал: «Стой, придурок». Разве что шаркала шваброй техничка. Впереди два дня выходных с предсказуемым сценарием. В субботу – генеральная уборка, в воскресенье – конспекты на всю неделю. На одном из подоконников вдруг заметила вазу с парочкой вишневых веток. Дети в день Катерины решили для учительницы погадать. Срезали пару веточек, окунули в воду и затаились в ожидании. Если до старого Нового года расцветут, любимая учительница вскорости выйдет замуж. Анна присмотрелась и хмыкнула. Наивная вишня настроилась цвести. Осталось дело за малым – найти жениха. Затем, поддавшись сиюминутному порыву, достала телефон и вывела: «Так больше продолжаться не может. Слишком все перемешалось: ты, я, твой сын, твоя жена. Я выхожу из этого многоугольника».

Отправила сообщение и выключила звук. Посидела, как в воду опущенная. Оживила телефон, оделась, бросила его в карман шубы. Снова достала, выключила, опустила на дно сумки, привалила тетрадями, сочниками, купленными в школьной столовой, и закрыла двери класса.

Домой шла, цепляясь ногой за ногу и намеренно уродуя шаги. С преувеличенным интересом рассматривала магазинные витрины, пересчитывала в хлебном батоны, в цветочном – розы, в табачном – сигариллы. Всеми силами оттягивала момент, когда переступит порог и окажется в квартире, в которой он на протяжении долгого времени ел, спал, любил, и отследит на полке кусачки, в баре – недопитый коньяк, в юбилейной коробке – недоеденные конфеты. Журнал автолюбителя, пепельницу, старенькое портмоне с курчавыми выстиранными нитками. Спотыкалась, хваталась пальцами и глазами за всевозможные крючки, сколы, трещины. С болью отметила, что давно не было писем от Константина, зато от Алекса – в аккурат вчера. Тот сбрил усы, сменил машину и прислал дурацкое фото на фоне бампера.

В ее квартире горел на кухне свет. Анна с опаской провернула ключ и нос к носу столкнулась с Захаром. Тот был не в духе:

– Что случилось? Я тебя спрашиваю, что случилось? Откуда такие мысли? Выводы? Какая муха тебя укусила? У меня было важное производственное совещание, мы обсуждали новый проект, и тут я получаю твое сообщение. И все. Я уничтожен. Убит. Ни один из