Общественное мнение - Уолтер Липпман

Судья Гэри[404] совершенно искренне утверждает, что его люди получают прекрасную зарплату и не работают сверхурочно, а затем переходит к краткому очерку истории России от Петра Великого до убийства царя. За ним поднимается Уильям Фостер[405] и с такой же искренностью сообщает, что люди подвергаются эксплуатации, а затем переходит к истории освобождения человека от социального гнета от Иисуса из Назарета до Авраама Линкольна. В этот момент председатель обращается к сотрудникам информационной службы, чтобы те предъявили публике сведения по заработной плате и вместо слов «получают прекрасную зарплату» и «подвергаются эксплуатации» показали таблицу с данными о том, как на самом деле оплачиваются работники разных разрядов. Считает ли судья Гэри, что все они действительно хорошо оплачиваются? Да, считает. Считает ли Уильям Фостер, что все они подвергаются эксплуатации? Нет, он считает, что подвергаются эксплуатации разряды C, M и X. Что он имеет в виду под эксплуатацией? Он считает, что их зарплата меньше прожиточного минимума. Тогда как судья Гэри считает, что их зарплата соответствует прожиточному минимуму. «Что человек может купить на такую зарплату?» — спрашивает председатель. «Ничего», — говорит Уильям Фостер. «Все, что ему необходимо», — говорит судья Гэри. Председатель запрашивает правительственные статистические данные по бюджету и ценам[406]. Он провозглашает, что разряд X получает зарплату, соответствующую среднестатистическому потребительскому бюджету, тогда как разряды С и M — нет. Судья Гэри отмечает, что он не считает официальную статистику надежной. Бюджет слишком высок, а цены понизились. Фостер также высказывает свое мнение. Бюджет слишком низок, а цены повысились. Председатель провозглашает, что этот вопрос не входит в юрисдикцию конференции, что официальные цифры остаются в силе и что эксперты судьи Гэри и господина Фостера должны обратиться в постоянный комитет объединенного информационного отдела.

«Тем не менее, — говорит судья Гэри, — мы разоримся, если изменим шкалу заработной платы». «Что вы имеете в виду, когда говорите, что вы разоритесь, — спрашивает председатель, — предъявите свои бухгалтерские книги». «Я не могу этого сделать, — говорит судья Гэри, — это частное дело». «Частные дела нас не интересуют», — говорит председатель и делает заявление, что заработная плата рабочих разрядов С и M является настолько-то ниже официального прожиточного минимума и что судья Гэри отказывается повышать их по причинам, о которых не хочет говорить. После подобной процедуры по этому вопросу может существовать общественное мнение в высоком смысле[407] этого слова.

Ценность посреднической роли экспертов состоит не в формировании мнения, призванного убедить сторонников узкопартийных интересов, а в разрушении самой узкопартийной структуры. Судья Гэри и Уильям Фостер могут остаться при своих мнениях, хотя им придется выступать иначе. Но остальные, кто еще не присоединился к какой-то узкой группировке, этого уже не сделают. Поскольку стереотипы и лозунги, которые привлекают людей в такие группировки, легко развеиваются под воздействием подобной диалектики.

4

Наши впечатления, воспоминания и эмоциональные реакции, касающиеся очень многих вопросов, имеющих большое общественное значение и затрагивающих интересы разных людей, превращаются в нашем сознании в запутанный клубок. Одно и то же слово может означать любое число разных идей: эмоции смещаются от образов, к которым они принадлежат, к именам, которые напоминают имена этих образов. В не подвергаемых критике частях сознания лежит огромное количество ассоциаций, основанных на звуковых ассоциациях, взаимодействии и последовательности. Существуют совершенно случайные эмоциональные связи, существуют имена, которые когда-то были именами, а стали масками. В снах, мечтах и в состоянии паники мы обнаруживаем подобную беспорядочность, которая достаточна для того, чтобы увидеть, как организовано наивное сознание, как оно проявляет себя, когда разбужено осознанными усилиями и внешним сопротивлением. И мы убеждаемся в том, что здесь существует не больше естественного порядка, чем в заброшенной кладовке. Мы наталкиваемся на то же отсутствие соответствия между фактом, идеей и эмоцией, которое можно найти в оперном театре, где нерадивый костюмер сбросил в кучу все костюмы и потому Мадам Баттерфляй, одетая как валькирия, в задумчивости ожидает прихода Фауста. «На Святки, — говорится в колонке редактора одной газеты, — сердце человека смягчается. Мысленно возвращаясь в детство, мы вновь обращаемся к христианскому вероучению. Мир уже не кажется таким плохим, когда мы смотрим на него сквозь туман полувеселых, полугрустных воспоминаний о тех, кого мы любили и кто уже пребывает с Богом. Ни одно сердце не остается не затронутым таинственным воздействием этих чувств… Страна подорвана красной пропагандой, однако у нас достаточно веревок и фонарей… пока мир еще вертится, дух свободы будет гореть в сердцах людей».

Человек, который обнаружил в своем сознании эти фразы, нуждается в помощи. Ему нужен Сократ, который отделил бы слова друг от друга, помог бы дать им определения и поставить в соответствие идеям, то есть сделал бы так, чтобы они обозначали конкретный объект и ничего больше. Поскольку эти несколько слов стихийно связались в его сознании простой мыслью, объединившей его воспоминания о Рождестве, его консервативный гнев против красной пропаганды и его гордость наследника революционной традиции. Иногда этот клубок ассоциаций и впечатлений слишком велик и слишком древен, чтобы можно было его быстро распутать. Иногда, как показывает современная психотерапия, он образуется в результате многочисленных наслоений воспоминаний, восходящих к далекому детству, и все эти наслоения должны быть отделены друг от друга и поименованы.

Последствия именования, например последствия утверждения, что разряды С, М (но не X) получают недостаточную заработную плату, вместо утверждения, что Труд подвергается эксплуатации, иногда резки и болезненны. Воспринимаемые образы идентифицируются, возбуждаемые ими эмоции конкретизируются, поскольку подкрепляются широкими и случайными связями всего со всем, начиная с Рождества и кончая Москвой. Освобожденная из запутанного клубка понятий идея, обретя свое собственное имя и соответствующее эмоциональное сопровождение, намного более открыта корректировке под воздействием новых данных по этой проблеме. Первоначально она встроена в личность в целом, интегрирована в Эго, взятое в его целостности, поэтому на любое сомнение человек отзывается всей душой. После того как идея проходит критический анализ, она уже не является частью Меня, она становится чем-то. Она объективируется, перемещается в область, находящуюся в пределах досягаемости. Ее судьба уже связана не с моей судьбой, но с судьбой внешнего мира, в котором я действую.

5

Образование подобного рода поможет нашему общественному мнению войти в соприкосновение со средой. Таким образом могут быть ликвидированы чрезмерная цензура, стереотипирование и механизм драматизирования событий. Там, где релевантная среда открыта познанию, экспозиция сознания может быть поручена критику, учителю и врачу. Однако там, где среда в равной степени затемнена и для аналитика, и для ученика, одной аналитической техники не достаточно. Необходима работа интеллектуального характера. В проблемах политики и промышленности критик может что-то сделать, но, если он не располагает экспертными данными о состоянии среды, его диалектика будет иметь очень узкую область применения.

Поэтому в этой сфере, как и во многих других, «образование» является в высшей мере важным инструментом, а ценность этого образования будет зависеть от эволюции знания. Но наше знание о человеческих институтах до сих пор является необычайно скудным и импрессионистичным. Получение социального знания является в общем бессистемным. Оно не выступает естественным сопровождением действия. Но когда это произойдет, сбор информации не будет осуществляться во имя высшей цели. Он будет осуществляться потому, что этого требует современный механизм принятия решений. По мере того, как это происходит, аккумулируется корпус данных для политологических обобщений, которые образуют концептуальную картину мира. Когда эта картина обретет форму, гражданское образование сможет обеспечить подготовку для оперирования невидимым окружением.

Когда рабочая модель социальной системы становится доступной учителю, он может использовать ее, чтобы четко показать ученику, как его сознание воспринимает незнакомые факты. До тех пор, пока у него нет такой модели, учитель не может как следует подготовить учеников для взаимодействия с тем миром, с которым им предстоит встретиться. Он может подготовить их лишь к тому, чтобы они, взаимодействуя с миром, обращали побольше внимания на то, как действует их собственное сознание. Наставник может, на примере конкретных случаев, привить своему воспитаннику привычку исследовать доступные ему источники информации. Он может, например, приучить его, читая газету, смотреть, на какой полосе помещено заинтересовавшее его официальное сообщение, имя корреспондента, название пресс-службы, авторитет, со ссылкой на который делается это сообщение, обстоятельства, при которых было сделано данное высказывание. Может научить воспитанника задаваться вопросом, видел ли репортер сам то, что описывает, и как ранее этот репортер описывал другие события. Или рассказать о цензуре и секретности и показать примеры того, как проводилась пропаганда в прошлом. Может, путем корректного использования исторических примеров, подвести его к осознанию стереотипа и воспитать в нем привычку анализировать собственные ассоциации и образы, возникающие под воздействием печатного слова. С помощью курсов сравнительной истории и антропологии он подводит своего воспитанника к пониманию того, как коды накладывают свою систему (pattern) на воображение. Учитель может показать ученику, как он идентифицирует себя с этими аллегориями, как у него возникает интерес и как он выбирает жизненную позицию: героическую, романтическую, экономическую, которой придерживается, следуя определенному мнению.