Кроме шуток - Сара Нович

отвечала. Чарли посмотрела на бабушку.

По сути, да, – сказала бабушка.

Но его вытащили? Со мной все будет в порядке?

Еще одна салфетка.

Да, – написала ее мать. – Его больше нет.

Вернулся ее отец, но, к большому ужасу Чарли, вместо переводчика за его спиной стоял Остин. Она хотела пригладить волосы, но ее рука наткнулась на комок марли, и она вскрикнула. Мать, бабушка и отец вздрогнули, а Остин прикусил щеку, когда увидел рану, но Чарли заставила себя улыбнуться, и он улыбнулся в ответ.

Я очень беспокоился о тебе, – сказал он.

Что ты здесь делаешь?

Я очень беспокоился о тебе.

Ты был здесь все это время?

Появилась медсестра в лавандовом халате, наклонилась слишком близко и что‐то сказала Чарли, шевеля губами так утрированно, что они с Остином оба аж скривились.

НУ СМОТРИТЕ, КТО ПРОСНУЛСЯ, – сказала она.

Сегодня недолго. Я заходил вчера.

Вчера?

Медсестра просунула свой стетоскоп под рубашку Чарли, и холод металла на груди заставил ее ахнуть. Она закрыла глаза – не могла смотреть на Остина, когда руки этой женщины были у нее под рубашкой. Потом медсестра выпрямилась, показала Чарли поднятый большой палец и начала возиться с пакетом с жидкостью на стойке, делая пометки на маркерной доске.

Ты была без сознания два дня.

Жесть.

ГОЛОДНАЯ? – спросила медсестра, театрально изображая, как ест ложкой.

Немного, – ответила Чарли, стараясь не смеяться над идиотским выражением ее лица.

Как ты себя чувствуешь?

Сейчас о-к. Я думаю, здесь какие‐то обезболивающие.

Она постучала по капельнице, спускающейся к ее руке.

Весело.

Я ПРИНЕСУ МЕНЮ, – сказала медсестра.

Все в школе меня ненавидят?

Ненавидят? Нет! Почему?

Я испортила спектакль.

Это был самый интересный финал “Питера Пэна” за всю историю.

Чарли улыбнулась.

Габриэлла разозлилась?

О, она просто взбесилась. Приятный бонус.

Остин быстро набрал сообщение на своем телефоне и сунул его обратно в карман. Чарли рассмеялась, потом поморщилась. Телефон Остина вспыхнул, и он посмотрел на него с досадой.

Мама приехала. Мне пора идти.

Иди, – сказала она, подгоняя его к двери.

Напишешь мне, когда зарядишь телефон?

Она огляделась, недоумевая, где все ее вещи, и заметила висящий на дальней стене пластиковый пакет с логотипом больницы, из которого торчала одна штанина ее черных джинсов.

Напишу.

Остин наклонился и прямо у всех на глазах поцеловал ее в губы, потом помахал ее семье и ушел. Ее мать начала демонстративно раскладывать вещи, чтобы привлечь к себе внимание. Наконец Чарли перевела на нее взгляд.

Что это было? – спросила мать.

Что?

Она кивнула в сторону двери.

Мама, ты с ним уже знакома.

Да, но…

Но что? То, что я встречаюсь с глухим парнем, мешает тебе жить в мире твоих фантазий?

Мать покраснела, и Чарли подняла руку, не давая ей ответить, что бы она ни собиралась сказать.

Нет, больше никаких разговоров об этом, пока я не узнаю у врача, насколько сильно поджарились мои мозги.

Нашли переводчика? – спросила она отца, который опять вошел в палату.

Мать резко откинулась на спинку стула, как будто ее толкнули.

Думаю, с твоими мозгами все в порядке, – сказал отец.

Не благодаря тебе, подумала Чарли, хотя и понимала, что он, скорее всего, прав: сейчас ей все стало яснее, чем когда‐либо прежде. Старые битвы продолжали бушевать, и отец не мог ее защитить. Никто не мог.

Фебруари была в душе, когда ее разоблачили. Она стояла под пульсирующими струями, готовя речь, с которой выступит на собрании, когда Мэл просунула голову в наполненную паром ванную и сообщила почти ласково:

Пришел риелтор, который хочет сделать фотографии нашего дома для продажи. Он говорит, что его прислал школьный округ. Не хочешь это прокомментировать?

Фебруари закрыла воду и с потерянным видом выбралась из душа. Неудивительно, что приторный тон Мэл никак не сочетался с выражением ее лица.

Я…

Фебруари потянулась за полотенцем, которое висело на крючке на внутренней стороне двери. У нее на руке была мыльная пена, и она вытерла ее.

Что за хрень происходит?

Фебруари опустила голову.

Извини, Мэл.

На кой хрен мне твои извинения? Что происходит?

Ривер-Вэлли закрывается. Я не знала, как тебе сказать.

Не знала как?

Я пыталась! Я просто не справилась.

“Справляться” надо было, рассказав своей жене жизненно важную новость.

Да, ты права.

Или, по крайней мере, надо было проявить элементарное уважение и сообщить мне, что меня вышвыривают из моего собственного дома!

Ты права.

Как давно ты знаешь? – спросила Мэл.

Фебруари содрогнулась.

С окружного совещания, – сказала она, хотя на самом деле знала еще раньше.

Господи боже. С декабря?

Прости меня, милая. Пожалуйста.

Кто еще знает?

Никто. Фил. И Генри. Он переводил на совещании.

А ваши учителя?

Фебруари покачала головой.

Мы с Суоллом должны рассказать им об этом завтра на собрании педсостава.

Ванда?

Она смотрела себе под ноги, но чувствовала тяжесть взгляда Мэл.

Я…

Да чтоб тебя, – сказала Мэл.

Выходя, она хлопнула дверью ванной. Фебруари поспешила накинуть халат и бросилась за ней, но, когда она спустилась вниз, там был только растерянный мужчина с рулеткой и фотоаппаратом в руках.

Мэм? Если сейчас неподходящее время, я могу вернуться позже.

Нет, прошу вас, – сказала Фебруари с яростью в голосе и широким жестом указала на гостиную. – Сейчас просто идеальное время.

После того, как риелтор ушел, Фебруари написала Мэл длинное и путаное сообщение, в котором извинилась, объяснила, что собирается пока пожить в Старой резиденции, чтобы дать Мэл время, пока та не будет готова поговорить, и извинилась еще раз. Трудно было сказать, воспримет это Мэл как любезность или как еще один эгоистичный поступок, но Фебруари не знала, что еще сделать. В понедельник ей предстояло разбираться со своими учителями, и она не могла вести войну на два фронта. Она собрала чемодан и покатила его по улице в сторону кампуса.

Глухого в президенты

Большинство из вас, вероятно, видели эту фразу, но что вы знаете о движении “Глухого в президенты”? Несмотря на то, что Галлодет был первым университетом для глухих в мире, раньше у него никогда не было глухого президента, и в марте 1988 года