Королева Бедлама - Роберт Маккаммон

Мэтью испустил вздох облегчения. Стокли живы и невредимы, а это самое главное.

— Слава Богу, что все закончилось! — сказал Мармадьюк Григсби рядом с Мэтью.

Тут раздался звук, будто бегемот рыгнул, а потом зловещий треск сотен досок. Крыша взметнулась вверх, застыла на секунду, и прямо на глазах у Мэтью просела, как проседает неудачный пирог. Из дома донесся непонятный рев, ударил будто подушкой ветер с пылью, и через несколько секунд лондонский туман заклубился над Бродвеем, превращая людей и животных в серые пугала.

Мэтью наполовину ослеп. Люди шатались, кашляли, отплевывались. На глазах у Мэтью выступили слезы, и он подумал, что это будет гвоздем выпуска в следующей «Уховертке» — не каждый день целый дом ровняет с землей обезумевший бык.

Он пробрался через полумрак к дыре, где было окно, увидел гнутые стропила крыши, потому что ни потолка, ни пола мансарды уже не было. Посреди открывшегося взору разгрома несколько предметов заставили болезненно сжаться его горло: вон сломанная кровать, вон куски одежного шкафа, а это… да. То, что осталось от книжной полки, где снизу были выжжены имя и дата: «Rodrigo de Pallares, Octubre 1690».

От этого зрелища ему стало нехорошо, он попятился прочь, отвернулся — и сквозь пелену пыли увидел глаза девушки. Она смотрела на него.

Шляпку она либо сняла, либо потеряла, и длинные волнистые рыжие пряди хлынули волной на плечи. Она была такой же пыльной, как все прочие, но совершенно не обращала на это внимания. И ничего не говорила, но увидела, наверное, страдание в глазах Мэтью, потому что у нее в глазах тоже отразилась боль. У нее был точеный нос и решительный подбородок, который у девушки пониже или с более мелкими чертами лица казался бы слишком широким или слишком выдающимся, но этой и размера хватало, и черты лица мелкими не были. Она просто смотрела на Мэтью с грустью сквозь висящую между ними и вокруг пыль. Мэтью шагнул вперед и ощутил вдруг, как кружится голова. Он сел — точнее, плюхнулся — прямо на улице и тут обнаружил, что оказываемое ему женское внимание не ограничивается Берил.

Неподалеку сидела Сесили, глядя на него чуть искоса. И уши у нее подергивались. А глазки — эти свиные глазки поблескивали? Умеют ли свиньи улыбаться? Улыбаться так, чтобы слышалось: «Я же тебе говорила? Помнишь?»

— Говорила, — ответил Мэтью, вспоминая пинки под колено и тыкающееся рыло. — Помню.

Вот и случилось несчастье, как предсказывала Сесили. Мэтью послушал затихающие аккорды падающего стекла и вылетающих гвоздей, потом подтянул колени к подбородку и уселся, глядя в пустоту, пока не подошел Хирам Стокли, не взял его за плечо и не помог встать.

Глава двадцать восьмая

Через два часа после разрушения гончарной Стокли Мэтью сидел за столиком в «Галопе» и пил уже третий бокал вина. Перед ним стояла недоеденная тарелка жареного сига, а рядом сидели Мармадьюк и Берри, разделившие с ним и горе, и питье. Посреди стола стояла оловянная чашка, поставленная Феликсом Садбери собирать пожертвования с завсегдатаев таверны, и в ней лежали деньги: три шиллинга, шесть гроатов и четырнадцать дуитов — неплохой улов. Сам Садбери сегодня кормил и поил Мэтью бесплатно, и это утешение, конечно, помогло, но настроение Мэтью все же не поднялось.

Ему было стыдно своей подавленности, потому что он потерял только жилье, а чета Стокли — плоды трудов всей жизни. Ходить по этим развалинам, когда Пейшиенс тихо плакала на плече у Хирама, было просто мукой. Почти все разбилось вдребезги, кроме отдельных чашек и тарелок, и вся мебель Мэтью была разломана в щепки. Он сумел собрать кое-что из одежды, нашел кожаный кошелек со своими сбережениями на сумму фунт и три шиллинга, и все это сейчас стояло рядом с ним на полу в холщовом мешке, которые принесла ему из дома Пейшиенс. Уцелели и некоторые из его драгоценных книг, но их он соберет потом. Его воодушевил обет Хирама — взять собственные отложенные деньги и как можно скорее отстроить гончарную. Не было сомнений, что не пройдет и месяца, как дом начнет восставать из руин.

Но все равно это была жуть. Сиг не укладывался в животе, а вино было недостаточно крепким, чтобы уложить Мэтью спать. Кстати, основной вопрос: где спать?

— А знаете, это я виновата.

Мэтью посмотрел через стол в лицо Берри. Пыль она смыла ведром воды, и при свете настольной лампы стали видны веснушки на загорелой коже щек и переносицы. Рыжие волосы светились на медном свету, локон свисал на невыщипанную бровь. У девушки были ясные выразительные глаза того же оттенка синевы, что у ее деда, и она не отворачивалась от взгляда Мэтью. Он уже решил, что она скорее вполне земная молочница, нежели возвышенная учительница. Запросто можно было себе представить, как она кидает вилами сено в сарае или обдирает початки со стеблей кукурузы. Хорошенькая девушка, если кому нравится такой сметанно-творожный тип. Вышла в мир, чтобы найти в нем свой путь, немножко авантюристка, немножко дикарка и наверняка глуповата. И вот эти расставленные со щелью передние зубы, которые она не показывает после той первой улыбки под шляпой, но он уже их видел и все ждал, что они вылезут снова. Что же еще в ней напоминает ее деда? Мэтью не хотелось об этом думать.

— Вы виноваты? — спросил он и отпил еще вина. — Это как?

— Моя невезуха. Он вам не говорил? — Она кивком указала на Мармадьюка.

— Да чушь, — поморщился Григсби. — Со всяким иногда случается.

— Со всяким — иногда, а вот со мной — всегда. И с другими тоже, когда я рядом. — Она взяла бокал и сделала такой глоток, что и Грейтхаузу не стыдно было бы. — Вот как с тем проповедником на «Саре Эмбри».

— Не начинай снова, — сказал… нет, взмолился Григсби. — Я тебе говорил, что другие пассажиры подтвердили. Это был несчастный случай, и если уж кого тут винить, так самого капитана.

— Не так. Мыло уронила я. А если бы я не уронила, проповедник бы не свалился за борт.

— Хорошо. — Пусть Мэтью устал и был подавлен горем, но никто никогда не скажет, что хороший спор не оживил его дух. — Допустим, вы действительно обладательница невезения. Допустим, вы носите его с собой и рассыпаете, как фея — волшебную пыльцу с крылышек. Допустим, одно ваше присутствие на месте заставило быка взбеситься, но тогда придется забыть про кошку и двух собак. И о том, что бык увидел в стекле свое отражение. Не знаю подробностей других случаев, но мне кажется, что вы склонны принимать стечение обстоятельств за дурной глаз, поскольку… — Он пожал плечами.

— Поскольку что? — спросила она с вызовом, и Мэтью подумал, не слишком ли он эту рыжеволосую разозлил.

— Поскольку, — сказал он, намеренно идя в ловушку, — стечение обстоятельств — вещь скучная. Это ежедневная рутина, которая вдруг разражается несчастьем. А вот если сказать, что у тебя глаз дурной — это тебя сразу ставит над толпой, выносит в царство…

Он снова ощутил, что где-то рядом — зыбучий песок, под которым происходит какая-то вулканическая деятельность, и потому заткнулся.

— Давайте лучше еще выпьем! — торопливо предложил Григсби.

— В царство чего? — прозвучал резкий вопрос.

Мэтью посмотрел на нее в упор, демонстративно.

— В царство разреженного воздуха, мисс, где обитают обладатели особой смеси жалости к себе и магических сил. И то, и другое привлекает людей как магнит.

Берри не ответила. У нее разгорелись щеки или это загар? Мэтью показалось, что глаза ее блеснули — как блик на рапире Грейтхауза, когда тот наносил удар. Он понял, что напротив него сидит девушка, понимающая толк в хорошей перебранке.

— Спокойнее, спокойнее, — вполголоса сказал Григсби прямо в стакан.

— Могу вас заверить, сэр, — начала Берри, и в мимолетной улыбке мелькнула щель между зубами, — что у меня нет ни жалости к себе, ни магических сил. Я просто вам рассказываю известную мне правду. Всю жизнь за мной — или за окружающими меня? — тянется это проклятие: несчастные случаи. Сколько их было — десять, двадцать, тридцать? Одного хватило бы, можете мне поверить. Пожары, опрокинутые кареты, кто-то ломает ногу, кто-то чуть не тонет, а проповедник — без всякого «чуть не»… все это и еще больше. Сегодняшний случай — это опять я рассыпаю «пыльцу фей», как вы столь красноречиво выразились. Кстати, этой пыльцы у вас до сих пор в волосах полно.

— К сожалению, у меня не было сегодня возможности помыться. Извините, что оскорбляю вашу чувствительность.

— Деточки, — вмешался Григсби, — я очень рад, что мы тут так хорошо во всем друг с другом согласны, но нам надо хотя бы на секунду вернуться на грешную землю. Мэтью, где ты сегодня будешь ночевать?

Хороший вопрос, но Мэтью пожал плечами, чтобы скрыть, насколько он сам этого не знает.

— Найду что-нибудь. В каком-нибудь пансионе, или мистер Садбери мне разрешит одну ночь провести здесь в чулане.