Однажды в России - Константин Столяров

Судебное следствие повторилось с удручившей Лену тождественностью, разве что Сергей давал показания не твердым голосом, как в тот раз, а нехотя, будто через силу, да добавились два новых свидетеля - Лара, бойко рассказавшая, как проходил обыск в отделе товароведения ЦНИИСЭ, и представитель УБХСС, щуплый блондин в очках с металлической оправой, по-военному доложивший, что выезжал по заданию органов следствия в командировку в город-курорт Палангу Литовской ССР, где установил пять школьных учителей с именем Витаутас, ни один из которых, как показала оперативная проверка, не появлялся в Ленинграде за период с февраля по март прошлого года.

Прения сторон начались речью обвинительницы, страстно обличившей такое позорное явление нашей действительности, как стяжательство. Когда весь советский народ под водительством Михаила Сергеевича Горбачева перестраивает экономику, ускоряя поступательное движение вперед, к светлым вершинам, находятся отдельные отщепенцы вроде подсудимого, грубо попирающие законы Родины. Потом, поумерив ораторский пафос, она проанализировала доводы обвинительного заключения, признав версию подсудимого об обмене финифти несостоятельной, а его ссылку на родителей, деда и прадеда, якобы собиравших антиквариат, - голословной. А в заключение, ни словом не упомянув о винтовочных патронах, заговорила человеческим тоном: подсудимый прежде ни в чем предосудительном замечен не был, имеет на иждивении приемную дочь, Тихонову Наталью, 1976 года рождения, перенес инфаркт и, в силу перечисленных причин, не представляет существенной опасности для общества, вследствие чего она от лица государственного обвинения просит суд назначить гражданину Тизенгаузу наказание, не связанное с лишением свободы, в виде исправительных работ сроком на два года с удержанием 20% заработка в доход государства и с конфискацией имущества.

Лена взволнованно сжала ладонь подруги, но та никак не отреагировала. Понурив голову, Марина беззвучно роняла слезы - для нее любое наказание Андрея Святославовича означало вопиющую несправедливость.

В противовес выступлению обвинительницы старый адвокат рокочущим басом заговорил о том, что следствие не удосужилось проверить заявление его подзащитного относительно предметов антиквариата, доставшихся ему по наследству, из чего вытекает, что у суда нет веских оснований усомниться в их добросовестном происхождении. Не выдерживает критики и аргумент обвинителя, утверждавшего, что литовец Витаутас - плод фантазии подсудимого, ибо свидетельские показания старшего оперуполномоченного УБХСС Пичугина о безрезультатных поисках учителя из Паланги не основаны на законе, так как получены оперативным путем, а в комментарии к статье 68 Уголовно-процессуального кодекса ясно сказано, что оперативно-розыскные мероприятия имеют ориентирующее значение для разработки и проверки версий, но не могут заменять доказательств. Столь же безосновательным является и утверждение обвинителя о необъективности показаний свидетельницы Рябокобылко из-за того, что последняя якобы расположена к подсудимому. Нельзя умолчать и о том, что показания свидетелей Коростовцева, Однополенко, Холмогорова, Потери и Цымбаревич по-разному указывают на искусственный характер обеих сделок с финифтью, вызывая мотивированные подозрения в провокации, жертвой которой стал его подзащитный. На это же непреложно указывают и боевые припасы, якобы хранившиеся им в служебном сейфе. Перечисленные обстоятельства, на взгляд защиты, настолько убедительны, что суд, тщательно взвесив и обсудив все, вместе взятое, а также руководствуясь пунктом 2 Постановления Пленума Верховного Суда Союза ССР "О судебном приговоре", обязывающим все сомнения толковать в пользу подсудимого, должен признать Тизенгауза Андрея Святославовича невиновным за отсутствием в его действиях состава преступления.

Выдержав смысловую паузу, адвокат сверху вниз посмотрел на визави и елейным голоском спросил: "Не потому ли уважаемый процессуальный противник рекомендовала вынести наказание мягче минимального по статье 154, часть 3, УК РСФСР, что в глубине души сама не верит в виновность моего подзащитного?"

Последнее слово подсудимого прозвучало в гробовой тишине. Даже пенсионеры слушали, не шелохнувшись. Он не оправдывался, а говорил лишь о том, что во время обыска, вопреки его законным требованиям, работники милиции не включили в опись имущества, например, скрипку Страдивари, хотя в протоколе нашлось место для алюминиевой ложки и шариковой авторучки ценою в 32 копейки. У него изъяли свыше восьми тысяч произведений декоративно-прикладного искусства, тогда как в материалах дела содержатся сведения только о пяти с небольшим тысячах. Куда делись остальные, в том числе все до одного драгоценные камни, скрипка и множество других, поистине бесценных предметов? Где описи коллекций, где систематизированная картотека с фотографиями? Где редкие книги по искусству? Все это вывозилось из квартиры тайно, по ночам, и исчезло, растворилось без следа. А как производились экспертизы? Работники Государственного музея этнографии народов СССР оценили 200 авторских скульптур из янтаря, среди которых было шесть произведений Карла Фаберже, в 670 рублей, то есть по 3-4 рубля за штуку, что дешевле одного необработанного куска янтаря весом 800 граммов, ими же оцененного в 800 рублей! Про часть предметов в трех других актах экспертизы со святой простотой отмечено, что "из-за отсутствия прейскурантов" эти вещи, видите ли, "не имеют стоимости", причем по неуклонно прослеживаемой закономерности это относится к самым лучшим из них. Вдумайтесь, какие могут быть прейскуранты на произведения искусства? Случайна ли эта профессиональная безграмотность? Нет, все от начала и до конца совершалось сознательно, в надежде позднее, после конфискации, безнаказанно разворовать то, что еще чудом сохранилось. Впоследствии, если вдруг обнаружится недостача, воры погасят ее, внеся по 3-4 рубля за предметы, истинная цена которых измеряется тысячами. Неужели это ни о чем не говорит суду?

Тизенгауз перевел дух и безнадежно махнул рукой.

На следствии и на первом суде, вяло, без прежнего подъема продолжал Тизенгауз, он ни словом не обмолвился обо всем этом из боязни побоев, которым он неоднократно подвергался в "Крестах", а теперь ему все равно. Будь что будет, от судьбы не уйдешь! И он без сил опустился на скамью подсудимых, отвернувшись от судей.

Суд удалился в совещательную комнату, а присутствовавшие в зале разбрелись кто куда. Сергей назойливо маячил в дальнем конце коридора, расхаживая кругами, а Лена делала вид, что не замечает его, и пила кофе из термоса, закусывая бутербродами, предусмотрительно захваченными из дому. Бутербродов было шесть, Лена сделала столько с расчетом на Марину и Андрея Святославовича, но они вежливо отказались и отошли к окну, где молча курили в тревожном ожидании.

За время, прошедшее с января по сегодняшний день, Лена ни разу не видела Тизенгауза. Он нигде не работал и после тюрьмы с трудом приходил в себя, попеременно обретаясь то у Марины, в Веселом поселке, то в своей квартире, на Гражданке, и всячески избегая встреч с бывшими коллегами. С Мариной же она дружила по-прежнему, хотя что-то в их дружбе изменилось, причем не в лучшую сторону. Не то чтобы Марина перестала безраздельно доверять Лене, нет, но какой-то налет, а вернее сказать, тонкий ледок отчуждения периодически давал себя знать. Лена не заводила разговоров о будущем Тизенгауза, справляясь только о его здоровье, а Марина, против обыкновения, не стремилась говорить о наболевшем, что Лена не без горечи сочла вполне естественным.

Прошел час, затем еще полчаса, все давно собрались в зале, а судьи не торопились покидать совещательную комнату. Тизенгауз, согнувшись и вобрав голову в плечи, замер на скамье подсудимых, Марина целиком ушла в себя, а Лена рассеянно прислушивалась к спору, разгоревшемуся между адвокатом и обвинительницей. Забыв недавние распри по делу Тизенгауза, они громко обсуждали перипетии парламентского скандала вокруг Гдляна и Иванова, как бы поменявшись ролями: обвинительница рьяно защищала следователей Прокуратуры Союза, называя их народными героями, а старый адвокат с сарказмом утверждал, что в позиции обоих невооруженным глазом прослеживается заведомо обвинительный уклон.

"Встать, суд идет!" - перекрывая шум в зале, звонко прозвучал девичий голосок секретарши, и румяный судья, избегая смотреть на Тизенгауза, с председательского места огласил приговор. Если отбросить многократно повторявшиеся подробности, то сухой остаток выглядел не слишком утешительно для подсудимого.

Суд установил вину Тизенгауза доказанной в том, что он совершил спекуляцию иконами на эмали с целью наживы в особо крупных размерах, а именно в сумме 1450 рублей. Вместе с тем судом не было добыто доказательств того, что винтовочные патроны поместил в сейф подсудимый, а не какое-либо иное лицо. Исходя из оценки личности подсудимого, суд счел возможным избрать более мягкое наказание, чем предусмотрено законом, и именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики приговорил Тизенгауза Андрея Святославовича к двум годам исправительных работ с конфискацией имущества, полностью сняв с него обвинение в незаконном хранении боевых припасов. Мало того, суд простер свое милосердие за границы, очерченные обвинительницей, и освободил осужденного от отбытия назначенного ему наказания, поскольку тот провел в предварительном заключении 9 месяцев и 28 дней, а каждый день содержания под стражей засчитывается за три дня исправительных работ.