В огненном плену - Карен Монинг

Но была и еще одна детская мечта, которую мне никак не удавалось осуществить и которую, я знала, мне никогда не перерасти: отправляться туда, куда мне запрещено ходить, и наблюдать за тем, что я не должна была видеть.

Теперь я это могу.

Я невидима.

Я СОВЕРШЕННО НЕВИДИМА!

Невероятно сложно носить в себе нечто разумное и даже гениальное, вот только совершенно недоброе и обладающее способностью до некоторой степени проникать в твой мозг, наблюдать за всем, что ты делаешь, изучать тебя, анализировать и ждать идеального момента для того, чтобы перехватить контроль над ситуацией.

Это хуже, чем спать с врагом, это жизнь с паразитом внутри, который патологически одержим единственной целью: захватить власть, уничтожить твою волю и делать все, что ему заблагорассудится, с тем, что раньше являлось твоим телом. Мы сросшиеся близнецы, вынужденные делить кровь и кислород, ежедневно втайне сражаясь за то, кто контролирует поставки.

Прошлой ночью, когда я стояла в кабинете Ровены и пережидала, пытаясь заставить Книгу спасти нас, я делала только одно.

Блефовала.

Но мой блеф стал убеждением, и, как только он им стал, Книга сделала ход и спасла наши задницы, превратив меня в невидимку.

Я не просто невидима — меня невозможно засечь!

Меня больше не преследуют удушающе вонючие призраки. Прошлой ночью они исчезли, и с тех пор я не видела их уже восемнадцать блаженных часов.

Я все еще материальна — это я проверила первым делом, как только выскочила из кабинета, за секунду до того, как на место установили четвертый камень. Я не оглядывалась. Я бежала быстрее, чем бежал бы из ада демон, которого Цербер хватает за сверкающие пятки. Я бежала, пока не вырвалась через парадный вход аббатства в жаркую, почти тропическую ночь и не остановилась на дорожке, пытаясь отдышаться. Я посмотрела вниз и не увидела ничего, кроме двух небольших углублений в траве, где должны были стоять мои ступни.

Я направилась прямо к фонтану, зачерпнула ладонью воду и облегченно вздохнула, осознав, что это мне удалось. Хотя теплая вода и стала невидимой в тот же момент, как я к ней прикоснулась, я ощущала влагу, могла перелить ее через край ладони и наблюдать, как капли снова становятся видимыми. На миг я испугалась, что стала призраком. Я торопливо дошла до больших стоячих камней и заставила себя прижать ладонь к одной из странных обсидиановых колонн. Камень, однако, не исчез. По всей видимости, исчезали только мелкие предметы.

На долгом обратном пути в Дублин, который я проделала пешком (мне не хотелось брать машину и вызывать подозрения), «Синсар Дабх» настаивала на том, чтобы я покинула этот мир, потому что ши-видящие никогда не прекратят нас преследовать.

Я отказалась.

Мы спорили всю обратную дорогу, занявшую бóльшую часть ночи. Книга угрожала, упрашивала, запугивала, даже пыталась очаровать меня.

Я была непреклонна.

Пока я не вытаскиваю копье, которое провоцирует безумный убийственный амок, только я контролирую свои ноги. И я остаюсь в этом мире, точка, конец.

Я провела линию на песке, и Книге лучше не переступать ее. У нас, безо всяких сомнений, война. Едва теплящаяся в данный момент, но все же война.

И мы установили своего рода перемирие. Книга по собственной воле предлагает мне небольшую помощь, потому что — хоть «Синсар Дабх» довольно жестко дала мне понять, что, если я вытащу копье для убийства, она может заставить меня убивать и других, — прошлой ночью я преподала ей еще более жесткий урок: я готова пожертвовать собой ради спасения мира от того, что я могу с ним сотворить.

Книга никогда подобного не допустит.

Поэтому она сохраняет меня невидимой. Любые небольшие предметы, которые я поднимаю или надеваю, тоже пропадают из поля зрения.

Когда утром я добралась до города, я первым делом проверила границы своей материальности, наорав на двух «увидимся-в-Фейри» девушек, зависавших у «Честерса», и швырнув в их сторону несколько камней. Они меня услышали, они были травмированы моими неожиданно материализовавшимися камнями. Это было потрясающе весело. По возвращении в магазин я продолжала экспериментировать и поняла, что если буду недостаточно осторожна, то могу выдать себя, сидя на мягком стуле или на диване, потому что создаю в них углубления в форме своих ягодиц. Выяснилось, что мелкие предметы становятся невидимыми, когда я к ним прикасаюсь, но с крупными это не работает. Когда я нажимаю слив на унитазе, он остается видимым.

Подозреваю, что, если бы я попыталась себя выдать, Книга приняла бы дальнейшие меры предосторожности. Но я не собиралась этого делать. Я готова пожертвовать собой, если у меня не будет иного выбора, но сознательно искать такой возможности я не буду.

А пока что «Синсар Дабх» решила держать меня скрытой, как клингонский истребитель.

— Мне это подходит, — радостно говорю я, выскакивая из главного входа «Книг и сувениров Бэрронса».

Сейчас два часа дня, то самое время, когда бывший владелец магазина, мужчина, бессменно возглавляющий мой длинный черный список, никогда не появляется поблизости. Я только что приняла душ (и тщательно вытерла плитку, прежде чем спрятать влажные полотенца подальше в шкаф), переоделась (впервые за долгое время выбрав то, что мне нравится, жаль, что никто не увидит этого, включая меня саму, как и милый розовый шарф с черепами, который мне больше не надо оберегать от желтой пыли и вони), натянула ботинки на бесшумной подошве и захватила несколько протеиновых батончиков из своих припасов. Я оказалась достаточно глупой, чтобы посмотреться в зеркало, собираясь нанести макияж. Ха. Не выйдет. И прическа мне тоже не понадобится. Вот еда оказалась особо сложным вопросом, поскольку я не могла видеть ни ее, ни себя. Сложно представить, насколько полагаешься на периферическое зрение во время еды, пока не потеряешь этой возможности. Впрочем, несколько раз ткнув себя батончиком в нос и подбородок (я решила не умываться второй раз — если на мне и остались шоколадные разводы, никто их не увидит), я приловчилась.

Пришла пора выяснить, что происходит в мире и какие детали я до сих пор упускала. Пришла пора провести давно откладывавшееся расследование.

МакКайла Лейн: суперсыщик, которого невозможно остановить. Круто быть собой впервые за долгие месяцы.

К несчастью, материальность означает, что я, как и все прочие, подвержена воздействию погоды, а в Дублине снова дождит. Весенний ливень хорош для недавно высаженных цветов и деревьев, но для меня это катастрофа.

Как только я берусь за зонт, он тоже становится невидимым, но он же делает меня более крупной незаметной преградой, а зелень не единственное новшество дублинских улиц, там есть люди, они ходят, как и раньше, торопятся, глядя под ноги, пряча лица под шляпами и зонтами.