Царица Армянская - Серо Ханзадян

пусть рухнет мир, только ты не жертвуй собой!..»

Они тогда вдвоем убежали из храма. Помнится, она плакала, а Таги-Усак

ее утешал...

И теперь тоже вдруг стеснило грудь, того и гляди, заплачет. Ведь он

здесь сейчас, Таги-Усак, в Хагтариче! Зачем он здесь, совратитель моего

спокойствия? Отчего не пал от руки разбойников, которыми кишмя кишат все

дороги и тропы?!

Видно, никогда ей не избавиться ни от него, ни от мыслей о нем. Как

ни старается, не может она его возненавидеть... Ну, а этого мятежника, что

сидит перед ней, она разве ненавидит? Не сама ли желает того, чтобы он

стал ее сподвижником? Желать-то желает. Но оковы, которые ее придавили, не

столько душу опутали, сколько ноги. И мешают сделать желаемое

действительным... Почему их нельзя разбить как идолищ в храмах?..

Забывшись, она неожиданно закричала:

— Еще, еще, пусть еще!..

— Что, божественная? — удивился Арбок Перч. — Что — пусть еще? Не

понял тебя, прости неразумного.

Царица бросила на него лихорадочный взгляд.

— О Арбок Перч, ты удивительный человек!.. Что еще?.. Вина я хочу!

Пусть еще...

Она встала. Гордая, непокорная.

— Пора, друг. Надо отправляться. Мы обязаны покарать зло. Слышишь,

отправляемся. Ты поедешь в моей колеснице.

Она стремительно вышла, и Арбок Перч последовал за ней с безучастной

покорностью, как старый бык, которого ведут запрягать.

* * *

Царица выехала из Хагтарича в сопровождении полка своей охраны и

Арбок Перча. Стояла полночь.

— Ты взял голову злосчастной жертвы? — спросила Мари-Луйс у бывшего

военачальника едущего с ними полка.

— Взял, великая царица.

— Мы захороним ее там, где совершилось преступление. Но прежде

разрушим осиное гнездо, именуемое храмом.

Уже светало, когда они добрались до цели. Тихо шелестели тополя, все

поселение еще пребывало в предрассветной дреме.

Но вот залаяли собаки. Потянулось в луга стадо.

Мари-Луйс приказала воинам окружить храм, собрать всех жрецов, будь

то армяне или хетты, и любого, кто окажется в храме.

Жрецы, толпясь у входа, копошились в груде осколков побитых идолов.

На плитах пола близ жертвенника темнели следы засохшей крови.

— Вот здесь, царица, свершилось преступление, — сказал Арбок Перч.

Мари-Луйс тяжело вздохнула.

В храме тем временем поднялся жуткий крик и шум, раскатившийся по

всем ближним улицам. Собралась толпа. Но горожане не осмеливались

приблизиться к царице. И все удивлялись, что при ней Арбок Перч.

Из храма вывели в кровь избитых и растерзанных жрецов. Арванда Бихуни

среди них не было. Когда только, треклятый, успел улизнуть?..

Воины подвели всех поближе к царице.

Жрец-настоятель храма возопил:

— Да будет жизнь твоя вечной, царица! За что нас бьют? Тебе что-то

наговорили. Но что?..

Арбок Перч уже высмотрел того жреца, который совершал преступное

жертвоприношение. Схватив его за шиворот, он бросил нечестивца к ногам

царицы, и тот, падая, дико заорал:

— Сдержи свой гнев, великая царица. Я хетт. Никто не властен

оскорблять чужеземца в святой обители.

Царица ударила его своим скипетром.

— Ты должен сдохнуть, убийца! — крикнула она.

Жрец взвыл и забормотал что-то бессвязное. Но он уже никого не

интересовал. Виновность его не подвергалась сомнению.

По велению царицы разбирались сначала со жрецами-армянами. Всех, кого

нашли виновными, будь то армяне или хетты, поставили к стенке, прямо тут,

у храма.

Мари-Луйс обратилась к собравшимся на площади.

— Слушайте, люди! — сказала она. — Эти лютые хищники осмелились снова

принести в жертву человека и задумали возродить многобожие! Какую

определить им кару? Скажите!..

Толпа гневно заклокотала. Наперебой стали поносить жрецов:

— Всех поубивать! Они опозорили нас и нашу землю!..

— Убить! Камнями закидать насмерть!

И началось. На жрецов обрушился град камней. А воины в свою очередь

разили преступников мечами. И армянских жрецов тоже всех перебили.

— И поделом! — гремела толпа.

Мари-Луйс внимательно наблюдала за расправой. А в ушах у нее нарастал

звон. Он шел сверху. Словно колесница спускалась с небес на землю. Никак,

знамение?!

— Люди! — воскликнула царица. — Крушите храм и забирайте себе все,

что в нем найдете. Все принадлежит вам! Разрушьте до основания эту обитель

зла и преступления, именуемую храмом!..

Толпа ринулась к распахнутым вратам.

Отрубленную голову жертвы захоронили на том самом месте, где

свершилось убиение...

К вечеру царица и Арбок Перч возвратились в Хагтарич.

— Едем ко мне, — предложила она Арбок Перчу. — Этой ночью я хочу

пировать с тобою. Ты не против?

— Я с удовольствием, божественная.

А темнота уже заволокла все вокруг.

Домочадцы местного старосты, у которого остановилась царица,

счастливые оттого, что она их почтила, сбились с ног, угождая ей во всем.

И сейчас они накрыли стол, достойный их славной гостьи.

Мари-Луйс усадила Арбок Перча напротив себя. Настроение у нее было

буйное. Она пила то вино, то пиво, которое тоже было крепким. Не отставал

от нее и Арбок Перч.

Временами царица заливалась смехом, ерошила густые всклокоченные

волосы своего гостя и подтрунивала над ним.

— Жаль, что твоей Ерес Эпит нету с нами. Когда вернусь домой,

приглашу ее в гости. Сделаю своей наперсницей и буду любить, как родную

дочь. Ведь муж-то ее ты, отважный мятежник. Тоже мною любимый!.. О, тебя

нельзя не любить, Арбок Перч!..

Известно, какая это любовь. С кровавыми всполохами...

Арбок Перч хитро усмехнулся и сказал:

— Неужели царица думает, что я, поддавшись ее сладкоречивым

заверениям, сойду со своего пути?

— Вовсе нет! — Мари-Луйс отхлебнула глоток вина. — Я знаю, что ты

человек твердый. И свет мой богиня Эпит-Анаит не даст соврать, как

неприятны мне мужчины с изменчивым нравом. Таких надо в наказание обряжать

в бабий балахон или оскопить, и пусть ходят в жалких жрецах. У нас в лесах

обитает, говорят, какое-то животное, которое от большой любви к своим

детенышам пожирает их. Ты слыхал такое?.. Поступки властвующей женщины

непредсказуемы. От нее лучше, как от змеи, держаться подальше. Я,

например, получаю удовольствие, когда вижу обезглавленным того, кого

любила!..

Привели музыкантов. Они заиграли, и царица потянула Арбок Перча

танцевать.

Буйный это был танец, полубезумный.

Мари-Луйс скоро устала до изнеможения, но выпила вина и снова

потащила гостя в пляс, при этом еще и запела.

— Ну, Арбок Перч, спасибо! Дай поцелую тебя в лоб! — крикнула она и,

чмокнув его, наконец села.

Но покоя на душе у нее не было.

— Зовите сюда всех, кто есть в доме, — приказала она, — пусть

веселятся, пируют с нами.

Скоро в зале уже яблоку негде было упасть, столько набилось народу. И

все не могли надивиться: с чего это вдруг Арбок Перч восседает за столом у

Мари-Луйс?!

Рассветный луч скользнул в помещение через узкое окно. Царица

рванулась ему навстречу и вдруг остановилась. Лицо стало хмурым. Она

поняла, что опьянела и плохо держится на ногах. Это обозлило ее.

— Темно здесь, дайте света!..

Принесли еще свечей, добавили масла в горящие светильники. В зале все

засияло. Царица наполнила свой кубок вином и протянула его Арбок Перчу:

— Ты очень завидный мужчина, Арбок Перч. Кроме супруга, никто и

никогда не пил из моего кубка. А тебя я, вот видишь, жалую. Из чувства

искренней любви и приязни. И знай, раз твои губы касаются кубка богоравной

царицы, ты удостоишься быть среди бессмертных, когда окончится твоя земная

жизнь. Утешайся этим... И еще знай, что я не имею намерения мешать твоим

деяниям, но скорблю, что им не суждено сбыться... Я люблю тебя, мой раб,

ведь со дна жизни вон куда тебя вытащила. И эта любовь моя... Только моя.

Арбок Перч взял протянутый ему кубок и поцеловал царице руку.

Она сгребла в ладонь его шевелюру и воскликнула: