Флёр - Синтия Хэррод-Иглз

— Я об этом не думала.

Милочка рассмеялась.

— Да не для вас! Вы ему не подходите, вы слишком для него красивы. К тому же вы очень серьезная женщина, вам не пристало выходить замуж за вертопраха, ведь он такой легкомысленный, не правда ли? Я имею в виду для меня. Я подумываю о браке с ним.

— Неужели? И он намекал о своем желании сделать вам предложение? Или вы считаете, что его мнение не в счет?

— Ах, Флер, дорогая, не язвите. Конечно, он мне ничего не говорил — это было бы неприлично. Просто мне хочется знать, подходит ли он мне.

— Милочка, мне кажется, граф, оказывая вам знаки внимания, не имеет в виду ничего серьезного, — ответила Флер, смутившись, что попала в такую пикантную ситуацию. Она сама очутилась в плену своих тщеславных замыслов в отношении этой семьи, и теперь на душе у нее стало грустно. — Не думаю, что он захочет жениться на вас, — преодолевая себя, проговорила Флер.

Милочка сильно удивилась.

— Почему бы и нет?

Но как поделикатнее ей все объяснить?

— Потому что он вращается в совершенно другом мире. Это — иной пласт общества.

Милочка на мгновение призадумалась, но потом личико ее просветлело.

— Ах, да вы же англичанка и не понимаете, что это не имеет ровным счетом никакого значения. Мой папа страшно богат, а богатство в Петербурге самое главное. Я только не могу разобраться, нравится ли он мне или нет. Иногда он мне кажется таким глупым. А вы что скажете?

— Вокруг вас столько молодых людей. К чему такая спешка? На вашем месте я подождала бы, пока вы не встретите человека, которого полюбите всем сердцем.

Милочка задумалась.

— Да, наверное, я смогу. Но беда в том, что никто не вызывает у меня глубоких чувств. Думаю, все равно, за кого выходить. У вас бывают такие чувства?

— Я не собираюсь выходить замуж, — твердо сказала Флер. — Поэтому у меня нет таких проблем.

— Ах, вон оно что! — Милочка опять надолго погрузилась в размышления, положив кончик подбородка на колени. Светло-каштановые волосы шатром закрывали ее хрупкую фигурку, Вылитый ангелочек! Ей только не хватало двух крылышек за спиной. — Мне нравится и ваш брат, даже очень. Он такой романтичный, и такой же красивый, как и вы. Просто прелесть! Но, насколько я знаю, осенью он возвращается в Англию, а мне не нравится тамошняя жизнь. Папа рассказывал, что вы не хотите выходить замуж. Ничего себе — отдать все свои деньги вместе со всеми своими законными правами мужу! — Вдруг Милочку осенила счастливая мысль. — Знаете что? Вам нужно выйти замуж здесь, в России, и остаться у нас! Может быть, в конце концов вы выйдете замуж за Петра Карева. Мне кажется, с годами он остепенится и станет посерьезнее.

— Ах, любовь моя, если только вы мне его уступите.

— Опять подтруниваете надо мной. Ну да ладно. Мне кажется, он нам не подходит, ни мне, ни вам! — Милочка зевнула. — Кажется, пора спать. Нюшка думает, что я давно в кровати. Она всегда отсылает меня в спальню очень рано, если только ничего необычного в доме не происходит. Будто можно выспаться впрок!

Она развернула одеяло с присущей ей грацией, спустила на пол красивые длинные ноги и, наклонившись к Флер, подставила щеку для поцелуя. Это был очаровательный жест, свидетельствовавший об импульсивном доверии человека, которому никогда не отказывают в его капризах.

— Спокойной ночи, Флерушка! Нас ждет грандиозный бал — и что-то волнующее там обязательно произойдет. Я нутром это чувствую, как говорит Нюшка!

Дворец Каревых сиял не хуже Гросвенор-хауз, когда к длинной очереди экипажей у парадного крыльца подкатила карета Полоцких. Перед домом собралась порядочная толпа зевак, а небольшой отряд солдат, сдерживая любопытных, прокладывал среди них дорогу для вновь прибывших гостей. Они поднялись по белым каменным ступеням в великолепный холл. Слуги в ливреях приняли верхнюю одежду, а один, самый дородный, проводил к широкой главной лестнице.

Несмотря на утешительные слова Нюшки и на удачно сшитое Катей платье — оно было из бледно-желтого шелка, отделанное самыми изысканными кружевами и узкими шелковыми ленточками, — Флер очень волновалась. У нее кружилась голова, но она объясняла это жарой.

Чуть приподняв юбки кончиками пальцев, Флер начала подниматься по лестнице позади Полоцких, но впереди Людмилы, опираясь на руку Ричарда. Из-за пышных юбок приходилось идти медленно, быть все время очень внимательной, чтобы не оступиться. Флер казалось, что ее окружила плотная стена шума, — несколько сотен человек разговаривали одновременно, к тому же из далекого бального зала доносились звуки оркестра.

На каждой ступеньке с обеих сторон стояли слуги в вишневого цвета ливреях, в белых панталонах, чулках и перчатках. Поднимаясь по лестнице, Флер то и дело поглядывала на них, но у слуг были неподвижные непроницаемые лица, а глаза устремлены в одну точку впереди себя. Сумели бы они подхватить гостя, если тот нечаянно споткнется или даже покатится вниз по длинной лестнице? Они закрывали вид по обеим сторонам, а впереди нескончаемой вереницей шли приглашенные. Флер оказалась в замкнутом пространстве, она ничего не видела и не слышала, а сзади ее подталкивали другие гости. Ей показалось, что сейчас она похожа на чрезвычайно довольного юного помощника трубочиста, которому оказали честь слазить в дымоход.

Ну вот наконец и верхняя площадка. Сердце у нее в груди билось словно птичка в клетке, из-за тесной шнуровки корсета, и она очень обрадовалась минутному отдыху, чтобы перевести дух. Потом все снова двинулись вперед. Флер услыхала, как мажордом, коверкая, произнес ее имя вместе с именами Ричарда и Полоцких. Они подошли к встречавшим гостей хозяевам.

Хозяйка, миниатюрная — женщина в несколько странном для ее возраста девичьем платье, с поседевшими волосами, украшенными живыми цветами, встретила их с застывшим на изможденном красивом лице выражением обиженного ребенка. У нее было удивительное лицо, на которое можно было смотреть, смотреть не отрываясь, но у Флер для этого не было времени. Рядом с Марией Васильевной стоял сам хозяин — граф Карев-старший.

Флер подняла на него испуганные глаза, и в то же мгновение все, казалось, поблекло, рассеялось — шум, яркий свет, гости, — и она осталась наедине с ним, словно на вершине одинокой горы, а над ними было только небо. Они пристально смотрели друг другу в лицо, и вдруг ей показалось, что двух прошедших лет не было, что она рассталась с ним вчера.

Все ее страдания, ее борьба с самой собой, ее решимость забыть о нем, а также вошедшее в поговорку целительное воздействие времени теперь ничего не значили. В это мгновение звенящей в ушах тишины они были с ним вдвоем, только они одни, они стояли рядом, уверенные в себе, и Флер знала, что ничего в ней к нему не изменилось и вряд ли когда-нибудь изменится.