Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1] - Константин Путилин

Прошло несколько дней. Я решил сам еще раз допросить Михаила Иванова.

И вот тут-то, при вторичном допросе, он со­вершенно изменил свое первоначальное показание, на основании которого был арестован Петр Кондратьевич. На этот раз он категорически заявил, что убийство госпожи Миклухо-Маклай и ее прислуги Надежды Торопыгиной совершил он один.

— Как же так, братец, то ты показал, что убивал вместе с Петром Кондратьевичем, то теперь говоришь, что сделал это один. Которое же из твоих показаний верное и справедливое?

— Последнее, ваше превосходительство, потому что я действи­тельно один их убил.

И он принялся рассказывать, как он совершил это злодеяние.

В общих чертах его второй рассказ походил на первый, только с той существенной разницей, что «Петра Кондратьевича» тут уже не существовало.

— А как же ты проник в их квартиру?

— Пришел к Надежде как бы от ее любовника.

— Ну-с, если это справедливо, что убил ты их один, то украденные деньги — процентные бумаги — должны быть у тебя. Так? Где же они?

— Я их зарыл.

— Зарыл? Где же?

— На Мало-Охтинском кладбище. Как украл я из комода пачки, так сразу отправился на это клад­бище и спрятал их там.

— И ты не лжешь? Ты можешь указать то место, где их зарыл?

— Могу. Когда угодно.

Я позвал чиновника Шереметьевского:

— Я вам дам сейчас одно важное поручение.

— Рад стараться, ваше превосходительство.

— Пока уведите его! — приказал я служителям, указывая на Иванова.

Когда мы остались вдвоем, я обратился к Шереметьевскому.

— Вам предстоит сейчас путешествие, которое удивительно смахивает на таинственное похождение из какого-нибудь «страшного» уголовного романа. Дело в том, голубчик, что сейчас Иванов сознался мне, что он один убил госпожу Миклухо-Маклай и ее горничную и похищенные процентные бумаги он зарыл на Мало-Охтинском кладбище. Необходимо, не теряя ни минуты, проверить истинность его показаний, то есть надо отправиться туда и убедиться, действительно ли этот злодей за­рыл бумаги убитой. Я боюсь, не лжет ли он, стараясь еще более запутать это мрачное, темное дело, о котором теперь говорит весь Петербург. И еще вот чего я боюсь: не замыслил ли он, на­рочно сочинив всю эту историю, бежать, надеясь, что это ему удастся в той глухой местности и в этот поздний ночной час. Поэтому будьте предельно осторожны и внимательны. Возьмите с собой двух полицейских надзирателей: Переловича и Ионина. Это бравые, рослые и испытанные ребята. Теперь четверть первого, к часу ночи вы будете там. Вы, конечно, вооружены?

— Не беспокойтесь, ваше превосходительство, не в таких переделках бывал. Постараюсь оправдать ваше доверие.

— Ну, с Богом! Как только вернетесь, немед­ленно ко мне. Я буду вас ждать. Нам надо распутать это дело. Неловко, ведь: вот, скажут, Путилин оказался не на высоте своего дарования... Обидно, голубчик.

Было половина первого ночи, когда из Управления сыскной полиции вышли Шереметьевский, два полицейских надзирателя и преступник Иванов, запятнавший свои руки и душу кровью двух несчастных жертв. На этот раз, как нарочно, несмотря на апрель месяц, темная и холодная ночь нависла над огромным городом, который, точно легендарное чудовище, начинал уже забываться недолгим тревожным сном. Но он, этот город, это чудовище, не мог за­снуть сразу. Он еще глухо стонал и гремел сот­нями своих нестройных звуков. Кое-где раздавался топот лошадей, бьющих железными подковами о камни мостовых, дребезжали ко­леса экипажей, порой доносились шаги запоздалых обывателей, неслись откуда-то, из мрака ночи, разу­далая песнь подгулявшего мастерового и площадная, кабацкая ругань. Чем дальше удалялись они от центра города, тем становилось глуше, безлюднее.

Въехали на Малую Охту, которая тогда представляла собой унылую, пустынную местность. Скоро показалось кладбище.

— К воротам подъезжать? — спросил Шереметьевский Иванова, всю дорогу не проронившего ни одного слова.

— Можно и не к воротам, а объехать кругом.

— Где же вы зарыли бумаги убитой?

— Там... далеко... около седьмого разряда, — бесстрастно ответил Иванов.

Однако Шереметьевский высадился у кладбищенских ворот.

Угрюмый заспанный сторож с удивлением поглядел на приехавших.

— Вам чего, собственно? — начал он. — Ворота за­крыты, батюшка и весь причт[14] спит.

 — Не разговаривай, любезный, а немедленно отпи­рай! — внушительно прикрикнул Шереметьевский. — Не видишь, по важному делу с полицией приехали?

Сторож бросился открывать ворота. С тихим протяжным стоном раскрылись железные кладбищенские ворота, и они вчетвером вошли на кладбище.

Оно было безмолвно и торжественно спокойно, это царство смерти. Ни звука, ни шороха. Сквозь оголенные деревья виднелись бесчисленные ряды памятников и крестов, перед которыми, точно таинственные блуждающие огни, робко светились там и сям огни лампад. Иванов, окруженный надзирателями Иониным и Переловичем, шел быстрой, нервной походкой.

Шереметьевский шел сзади, зорко вглядываясь в окружающую тьму. «Солгал он или нет? — проносилось у него в голове. — Но какая цель лгать? Надеяться на бегство — ребяческая мечта. Не полагал же он, что с ним на это глухое кладбище отправится только один человек?»

А Иванов шел все дальше и дальше. Начались уже одни сплошные кресты, памятников совсем не было. «Покой бедняков... Судя по тому, что он сказал, что зарыл деньги в седьмом разряде, он идет, кажется, верно», — думал Шере­метьевский.

Наконец Иванов остановился.

— Кажется, здесь... Погодите, я осмотрюсь. — сказал он.

Он внимательно стал вглядываться. Шереметьевский, вспомнив о фонаре, быстро зажег его и подал преступнику:

— С огнем скорей увидите.

Иванов, подойдя к осине, отмерил от нее пять шагов и, показывая на промежуток между по­косившейся, осевшей могилой с подгнившим крестом и забором, сказал:

— Здесь.

— Вы сами отроете, или это сделать нам? — спросил Шереметьевский, принимая от Ионина небольшой лом и лопату.

— Давайте... сам. — И он принялся уверенно копать землю лопатой.

Странное зрелище представляла собою эта молчаливая группа людей. Точно могильщики, роющие «богатую» могилу.

Шереметьевский, освещая фонарем место, где рыл Иванов, жадно следил за каждым движением преступника.

— Нате, берите... вот... — тихо промолвил тот.

Шереметьевский нагнулся и взял из ямы узелок.

— Ну, голубчик? — быстро спросил я, лишь только Шереметьевский вошел в тричаса ночи в мой кабинет.

— Вот, ваше превосходительство, — ответил он, подавая мне узелок.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});