Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1] - Константин Путилин

— Позвольте, — спросил я Евреинова, — как же это: то вы говорите, что передали деньги Галумову, то Мальцеву?

— Я... я мог забыть, — ответил Евреинов.

— Странная забывчивость в столь важном деле... Скажите, присутствовал ли при передаче вами денег Мальцеву ваш брат, с которым вы, как объяс­няете, вместе ездили в банк?

Увы, и на этот вопрос Евреинов предпочел не давать прямого ответа.

Теперь для меня стало очевидным, что блестящий капитан, «аристократ», друг флигель-адъютанта Мальцева играет в этой темной трагикомедии весьма неприглядную роль. Для меня не оставалось сомнений, что Мальцев стал жертвой мошеннической проделки двух джентльменов, из которых один — плут по профессии, а другой — плут по призванию. В своих последующих показаниях Евреинов старался еще больше запутать это темное дело. Так, он вдруг высказал уверенность в том, что Мальцев израсходовал инкриминируемые 370 тысяч рублей отчасти на уплату 60-тысячного долга своей матери, отчасти на другие личные потребности. Через день — новая версия: Мальцев сам передал деньги Галумову.

Пришлось устроить очную ставку Евреинова с Мальцевым.

— Вы говорите, — обратился Мальцев к своему вероломному другу, — что передали мне деньги в двенадцать часов дня. Как же это могло быть, если я тотчас после написания чека уехал с одиннадцатичасовым поездом в Царское Село?

Евреинов смутился ненадолго.

— Pardon, я ошибся... Я передал вам деньги не в двенадцать часов дня, а между часом и двумя часами дня. Я забыл.

Чтобы окончательно уличить Евреинова во лживости его показаний, я получил от Управления Царско­сельской железной дороги справку. Управление, справившись по своим поездным ведомостям, дало официальное удостоверение, что Мальцев действительно 21 марта уехал из Петербурга в Царское Село с 11-часовым поездом, как это неоспоримо доказы­вается отметкой его билета в означенных ведомостях. Чтобы быть вполне уверенным в справедли­вости удостоверения Царскосельской железной дороги, я лично весьма тщательно осмотрел поездные ведомости, в них никаких подчисток или поправок не оказалось. Таким образом, сомневаться в истине этого удостоверения, воочию изобличающего лживость показаний Евреинова, не было ни малейшего основания. Когда я предоставил Евреинову эту документальную справку о часе отъезда из Петербурга Мальцева, он заметно смутился. Блестящий капитан, кажется, понял, что он попал в сети, из которых ему не так-то легко будет выпутаться.

Лично я нисколько теперь не сомневался в том, что единственно верным показанием Евреинова было его первое, в котором он сообщил, что 370 тысяч рублей были им переданы Галумову. Но почему же Евреинов вдруг поспешил отказаться от этого справедливого показания? Какие дела, какие тайные побуждения стали им руководить?

Тут было возможно лишь одно логическое объяснение: влияние Галумова на Евреинова. Галумов, задавшись сам упорным молчанием, связанным с запутыванием всех наиболее важных обстоятельств дела, советовал, вероятно, и Евреинову, своему доблестному сообщнику, путать по возможности истинные факты с вымыслом, чтобы скрыть следы исчезновения 370 тысяч рублей и сбить следствие с истинного пути.

Было ясно для меня и желание сих господ замести следы исчезновения 370 тысяч рублей, которыми они, очевидно, поделились. Как-никак, а Галумову не совсем удобно было официально признаться, что он «за комиссию» содрал с бедняги Мальцева такую громад­ную сумму. Неловко, конечно, было и Евреинову, бле­стящему офицеру, содравшему тоже мзду за «друже­ское» сведение приятеля с лощеным ростовщиком.

Сбить на допросах Галумова было куда труднее, чем Евреинова. Передо мной стоял блестящий тип дельца новейшей формации, ловкий, хитрый... Все его показания были крайне сдержанны, неопределенны. Когда же я, что называется, собирался «припереть» его к стене, он хладнокровно заявлял, что это — забыл, то — не помнит.

— Удивительная вещь, — обратился я к нему. Вы — человек коммерческих дел и всевозможных финансовых операций, делец, и вдруг страдаете такой болезненной забывчивостью... Насколько мне известно, у людей вашей профессии обыкновенно бывает особенно острая память.

— Нет правил без исключений, — с саркасти­ческой улыбкой ответил он. — К тому же у меня слишком много дел...

— И все таких же прибыльных? Таких «комиссий», за которые вы получаете чуть не по четыреста тысяч? — быстро спросил я, надеясь захватить его врасплох.

— Я не получал от Мальцева таких денег, — отпарировал он мой выпад.

Далее он рассказал, что Мальцев с Евреиновым действительно приезжали к нему 21 марта на квартиру, что они сидели вдвоем в одном из его кабинетов, но писал ли там Мальцев чек или нет, он не знает. Относительно своего вознаграждения он показал, что получил по этому делу всего 40 тысяч, но от кого именно — от Мальцева или от Евреинова — не помнит.

— Опять не помните! Неужели для вас, господин Галумов, сорок тысяч — такие гроши, что вы не помните даже, кто вам их вручил?

— Я вообще считаю себя неудовлетворенным по этой операции, — продолжал ловкий делец, увиливая от ответа на мой вопрос. — Сначала я предполагал устроить Мальцеву под залог его заводов заем из частных банков до семи миллионов рублей и по­лучить десять процентов с этой суммы, тоесть семьсот тысяч рублей. Настоящий заем в Тульском банке я считаю обстоятельством побочным, эти сорок тысяч меня мало интересовали.

— Куда же, по вашему, могли деться эти таин­ственные?

— Право, не знаю. Очень может быть, что все триста семьдесят тысяч рублей, за исключением полученных мною сорока тысяч, остались у Евреинова. Впрочем, имейте в виду, что я этого не утверждаю, а только высказываю предположение, ибо у меня нет на это неоспоримых фактов, данных.

Этот ловкий маневр входил, конечно, в общий план, выработанный сообща двумя героями этой эпи­ческой драмы. Прямо они не обвиняли друг друга, а только весьма мудро и хитро высказывали порознь подозрения друг на друга и даже, как уже известно, на Мальцева — жертву их мошеннического финансового гения.

— Скажите, — обратился я к Галумову, — на каком же основании Мальцев обратился к вам через Евреинова с просьбой дать ему расписку в полу­чении вами трехсот семидесяти тысяч? Ведь если бы Мальцев этих денег не уплачивал, он не мог бы требовать и расписки.

— Опять-таки на это может ответить Евреинов. Я вам говорил, что эти деньги могли остаться у него...

— Вы лжете! — вырвалось у меня, разозленного наглой, нахальной ложью плута-дельца. — Вы сами на первом допросе не отрицали того, что когда Евреинов потребовал от имени Мальцева у вас расписку, вы отказались выдать ее только на том осно­вании, что, дескать, удобнее было бы предъявить рас­писку, составленную в третьем лице. Так какую же расписку «в третьем лице» вы согласны были вы­дать, если вы не получили в действительности этих трехсот семидесяти тысяч рублей?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});