Загадка народа-сфинкса. Рассказы о крестьянах и их социокультурные функции в Российской империи до отмены крепостного права - Алексей Владимирович Вдовин

прочность его моральных и религиозных принципов: он должен сопротивляться дурным мыслям, соблазну легкой наживы или бесовскому наваждению. Здесь возможны два сценария развития действия. Рассмотрим каждый из них отдельно.

В рассказах «Честный извозчик» Русанова615, «Мешок с полуимпериалами»616 и «Золото в руках бедной швеи» Бурнашева617 герою/героине совершенно случайно попадает в руки богатство. Такие сюжеты оканчиваются обычно благополучно: герой/героиня возвращает деньги их владельцу, получает награду и обретает душевный покой. Так, в рассказах «Честный извозчик» и «Мешок с полуимпериалами», входящих в более обширный «куст» текстов об искушениях извозчика, возницы оказываются порядочными и не тратят оставленные седоками деньги, за что получают еще большее вознаграждение. В «Золоте в руках бедной швеи» героиня Маша случайно находит золотой империал (эквивалентный 39 рублям) в капоте графини, оставляет его себе, чтобы поставить камень на могилу матери, однако ее начинает мучить совесть, и она, ранее разменяв империал, накапливает 39 целковых, обменивает их на такой же империал и возвращает его графине. Та одаривает ее за это 50 рублями, что значительно превосходит изначальную сумму даровой прибыли.

Как легко заметить, деньги играют особую роль в развитии такого типа сюжетов. Это объясняется тем, что, создавая тексты для «простого народа», писатели исходили из дидактических представлений о богатстве и деньгах, наделенных в фольклоре, религии и литературе негативными коннотациями (поклонение «золотому тельцу» – грех). Конструируемый в тексте для народного чтения субъект предстает как носитель живого религиозного чувства, которое позволяет ему сопротивляться дьявольскому искушению. Социальное дисциплинирование потенциального простонародного читателя, как и в уже проанализированных коллизиях с извозчиками, происходило через сюжеты, прямолинейно объяснявшие, что брать чужое нехорошо. Народные представления о «нечистых» деньгах в данном случае хорошо коррелировали с утверждением сословного status quo и имущественного неравенства.

Второй сценарий развития сюжета направляет его по другой траектории. В той же исходной ситуации герой, терпящий нужду, сталкивается с дьявольским искушением, которое он оказывается не в силах преодолеть, и совершает преступление. Разумеется, в разных обстоятельствах и с последствиями разной степени тяжести. В «Нечистой силе» Соллогуба мужик Тарас, «слабая голова», мечтает разбогатеть и, подговариваемый нечистым, решает убить остановившегося на его дворе купца, чтобы завладеть туго набитым бумажником. Однако вместо купца Тарас убивает топором свою мать, с которой купец поменялся перед сном кроватями. В итоге убийца сходит с ума, и его отправляют на каторгу618. Герой рассказа «Хмель, сон и явь» Даля, плотник Степан Воропаев, так же слаб духом, он сильно пьет и попадает в неприятную историю. Хозяин постоялого двора решает его убить и ограбить, однако Степан, упреждая, сам убивает его и забирает у покойника сто рублей. С тех пор герой зарекается пить, однако продолжает опускаться и чуть было не убивает своего собутыльника, в результате чего сам доносит на себя полиции619.

В отличие от историй о добродетельных простолюдинах, рассказы о преступниках красочно представляли взору читателей уголовные последствия необузданных порывов и греховных страстей. Криминализация зависти, пьянства и алчности, по замыслу авторов, должна была недвусмысленно указать грамотным читателям из народа, насколько грешно, опасно и невыгодно им поддаваться620.

Во время второй волны изданий для народа, в 1859–1861 гг., элементарный сюжет «Искушение» остается актуальным. Отдельной книгой выходит пропагандирующий трезвость рассказ Погосского «Первый винокур» (СПб., 1860), много лет спустя послуживший источником одноименной дидактической пьесы Л. Н. Толстого621, а журнал «Народное чтение» в 1861 г. перепечатывает сокращенную и упрощенную для народа версию повести Кобяковой «Неожиданное богатство» под названием «Легкое богатство». В ней дьячок Василий крадет 10 тысяч рублей из незакрытой шкатулки князя, но затем скоропостижно умирает, перед смертью открыв жене и сыну источник неправедно нажитого богатства.

Читаемые в контексте еще более моралистических коротких историй, практических сельскохозяйственных советов и религиозных наставлений, подобные рассказы, очевидно, должны были воздействовать на крестьян и формировать у них религиозную субъектность правоверных подданных, долженствующих жить по закону и совести. Примечательно, что такая цель коррелировала с позицией православной церкви, транслируемой через сельских священников. Например, один из учеников воскресной школы в 1891 г. рассказывал учительнице о своем священнике, который давал ему читать некую книгу о загробных мучениях, прибавляя: «Такое материальное изображение мучений необходимо для народа, для совсем необразованного человека, которого оно может удержать от дурных поступков»622.

Может сложиться впечатление, что описанные типы сюжетов («Искушение», «Разлука», «Насилие» и др.) не сообщают нам ничего нового и характерного об образах крестьян в обсуждаемых рассказах для народа. Однако сам факт, что такие сюжеты фиксируют очень традиционные и патриархальные модели социального взаимодействия (например, запрет со стороны родителей выходить замуж по любви за бедняка или искушение простолюдина большими деньгами), на самом деле указывает на консервативные патриархальные и патерналистские установки авторов, которые должны были законсервировать жизнь крестьян в беспроблемном и «стерилизованном», едва ли не идиллическом виде.

Сюжет для народа и для детей: случай В. П. Бурнашева

Насколько могли пересекаться и совпадать по установкам и типу сюжета детская литература и книги для народа в 1830–1840‐е гг., хорошо видно на примере популярного детского автора В. П. Бурнашева, который в 1840‐е гг. переключился на тексты для простолюдинов623. Уже современники (Белинский) уличали его в плагиате: Бурнашев мог полностью или частично перепечатывать чужие сочинения, меняя их заглавия и выдавая за свои.

Описанный выше рассказ Бурнашева «Деньги в руках бедной швеи» из «Воскресных посиделок» является сокращенной переделкой его же повести «Империал, или Маленькая швея из модного магазина», вошедшей в сборник 1836 г. «Детский рассказчик»624. Структура элементарного сюжета «Искушение» в текстах для разных аудиторий идентична: главные героини (Малаша Галкина в первой версии и Маша во второй) являются швеями, случайно находят империал, искушаемы огромной суммой, тратят ее часть, но потом, мучимые совестью, работая по ночам, копят потраченные деньги и возвращают их владелице, за что вознаграждаются 50 рублями ассигнациями. Различия касаются частностей сюжета и стиля. Детская версия более пространна, риторична, с вкраплением французских названий магазинов и отступлений о модах Петербурга. В простонародной редакции Бурнашев избавляется от этого антуража, существенно упрощая язык, стиль и реалии. Кардинально различается в сюжете двух версий то, на что героиня тратит деньги. В повести для детей Малаша живет с матерью (офицерской вдовой) и, скрывая от нее деньги, начинает ходить в Александринский театр на балеты. В простонародной редакции Маша тратит всю сумму на памятник покойной матери. Угрызения совести в обеих версиях совпадают, поскольку в понимании Бурнашева работа совести не зависит от сословия и детского возраста: Малаша