Убийство номер двадцать - Сэм Холланд

своего одиннадцатилетнего сына, и грубо усадил за кухонный стол. Толстые скрюченные пальцы впились ему в затылок, щека прижата к дереву… Другой рукой отец схватил его за кисть, и Элайджа закричал от ужаса и боли в заломленных назад пальцах, когда ладонь крепко прихлопнули к столу. Протестующе хрустнули суставы.

И нож с силой опустился вниз.

* * *

Теперь Элайджа слышит шаги, которые становятся все громче, приближаясь к нему. Он садится, опустив босые ноги на пол. Ждет. Тяжелые ботинки останавливаются у его двери. Он слышит, как медленно поворачивается ручка и створка «кормушки» открывается.

– Док, – шепчет чей-то голос с жестким шотландским произношением, и Элайджа улыбается, поднимаясь с койки. Он знал, что все выгорит. Баш на баш. Легко узнаваемые симптомы, опасения, которыми охранник поделился как-то поздно ночью… После обращения к врачу – настоящему врачу – рак быстро диагностировали; его дочь спасена.

И вот теперь цирик делает то, о чем его попросили, – что-то просовывается в открытый проем «кормушки». Коул берет этот предмет, ощущая под пальцами мягкую старую бумагу. Долг, который охотно возвращают вновь и вновь.

– Книга, которую вы хотели, – говорит голос, и вот его обладателя уже нет рядом.

Опять опустившись на койку, Элайджа откидывается к стене и кладет книгу себе на колени. Увесистый, солидный том. «Война и мир» Толстого. Открывает ее посередине и в темноте смутно различает очертания углубления, вырезанного в страницах. В нем что-то есть. Он вынимает оттуда эту штуковину – она довольно старая, не такая, к каким он привык. Откидывает крышку и нажимает кнопку включения. Черный пластиковый кирпичик моментально оживает, заливая его камеру голубоватым сиянием.

Да, вполне сойдет.

Мобильник быстро загружается, и Элайджа сразу набирает номер, который знает наизусть. Отправляет эсэмэску с инструкциями, которым будут досконально следовать. Следующая часть плана уже воплощается в жизнь, и если он настолько хорошо разбирается в человеческом поведении, как ему кажется, то ясно, что произойдет дальше.

Сделав дело, Элайджа прячет телефон обратно в книгу и ложится на кровать. Время для сна – для размышлений, для рефлексий. Его мысли заняты его девочками. Его любимица Грейс Саммерс… Она единственная, к кому он до сих пор питает слабость и о которой чаще всего вспоминает, когда так вот лежит в темноте. Он старик, но у него все еще есть позывы.

Остальные же… они сдались. Он видел, как в глазах у них угасал свет, когда они наконец подчинялись, соглашались на все, чего он хотел. Когда безвольно лежали под ним. Когда тихо плакали, свернувшись в комочек в углу грязного матраса. Они перестали есть и пить. Он не убивал их – они сами хотели уйти, и это был единственный известный им способ. Но Грейс… О, как она боролась, как кричала! Он связывал ее, подвешивал к потолку на несколько дней, а она все равно плевала ему в лицо. Даже когда Грейс истекала кровью, полностью растерзанная снаружи и внутри, он предпочитал ее другим. Чувствовать, как ее кровь смешивается с его спермой, трахнув ее, смотреть, как слезы оставляют светлые дорожки на ее грязном лице, а потом избить ее до потери сознания – это…

Он сохранял ей жизнь дольше всех. Грейс умерла последней. Он присвоил себе эту заслугу, но это был не он. Это была не его ярость, не его рук дело.

Секрет, который он до сих пор тщательно хранит. Вот уже двадцать шесть лет.

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

СУББОТА

Глава 56

Адам просыпается от запаха кофе; открывает глаза, когда Ромилли забирается обратно в постель. Волосы у нее взъерошены и перепутаны, на ней футболка и трусики – по его мнению, она никогда не выглядела лучше. Он проводит рукой по собственным волосам, почесывает многодневную щетину на подбородке, после чего приподнимается и пристраивается рядом с ней, подсунув под спину подушку.

Держа обеими руками кружку с кофе, Ромилли смотрит на него.

– Чем сегодня занимаешься?

Он тянется за своей кружкой и делает глоток – кофе в точности такой, какой он любит. Потом вздыхает.

– Нужно пойти пообщаться с Маршем. Видишь, в какую поганку я влип…

Лицо у нее омрачается.

– Со сколькими женщинами ты вообще переспал? Сколько их у тебя было? – спрашивает Ромилли, покачивая головой. – Понимаю, я не в том положении, чтобы спрашивать, но все-таки хочу знать. Обо всем, чем ты занимался с тех пор, как мы расстались.

– Несколько.

– Несколько?

– Не так уж много. – Адам хмурится. – Послушай, я не знаю. В точности не скажу. Последние несколько лет прошли как в тумане.

Он бросает на нее взгляд, чтобы посмотреть, как она это воспринимает, но ее лицо остается бесстрастным.

– Это не то, чем я горжусь, но я был холостым мужчиной, пытавшимся разобраться кое в чем у себя голове.

– И у тебя это вышло?

– Пожалуй, что нет.

Они пьют кофе в молчании; чудесного момента как не бывало. Адам задается вопросом, уж не пересматривает ли она то, к чему они пришли этой ночью. Их будущее.

А потом Ромилли говорит:

– Мы тогда не были вместе. Это не имеет значения. Важно то, что сейчас ты здесь, и я надеюсь, что ты останешься.

И протягивает ему руку. Он улыбается и прижимает свою ладонь к ее ладони, пальцы их переплетаются. При свете дня все его ночные заботы кажутся не стоящими внимания. Не важно, что произошло тогда. Что важно, так это что она здесь. Сейчас. Адам крепко сжимает ее руку, после чего ставит свою кружку на стол, перегибается через кровать и притягивает ее к себе.

– Пока ты этого хочешь?

Она наклоняется и целует его.

– Да. Но…

– Когда возвращается Фил?

– Завтра. Тогда я ему и скажу.

Адам кивает.

– Прости.

– За что?

– За то, что тебе пришлось это сделать. За то, что мы расстались. За… все это.

– Ты меня тоже прости.

Он не совсем понимает, за что она просит прощения. За интрижку, за то, что продолжала жить собственной жизнью? Но больше ни о чем не спрашивает – просто встает с кровати и голым идет к двери ванной комнаты. Там оборачивается – она наблюдает за ним.

– Не присоединишься? – спрашивает Адам.

* * *

Они вместе принимают душ; он стоит на коленях под струями бьющей в спину горячей воды, ее руки расползаются по мокрому кафелю, когда она кончает. Адам встает, поднимает ее и, быстро войдя в нее сзади, крепко держит за бедра, целует ей шею, спину – ее кожу, скользкую и горячую.

После этого они одеваются