Воспоминания (1915–1917). Том 3 - Владимир Джунковский

Пользуясь случаем, от души поздравить Вас с праздником и наступающим Новым годом и пожелать Вам от всего сердца полного здоровья и всякого утешения.

Глубокоуважающий и всецело преданный Вам

С. Долгов».

Письмо Е. В. Ефимова:

«г. Москва. 24 декабря 1916 г.

Глубокоуважаемый Владимир Федорович.

Первая половина учебного года закончилась. 17-го декабря состоялся акт и прошел благополучно. Директорская речь меня очень заботила, так как мне приходилось говорить о том времени в жизни академии, участником которого я не был, с другой стороны – говорить перед аудиторией, которой я не знал и часть которой, заведомо для меня, враждебно была настроена. Но и речь прошла благополучно, судя по многим данным: в совете, между прочим, высказано было настойчивое пожелание, чтобы она была напечатана в будущем отчете.

Мне вообще представляется, что директорская речь 17-го декабря должна иметь не столько отчетный, сколько идейный характер, и даже отчетные данные должны бы освещаться не с точки зрения статистической, а с точки зрения задач, поставленных школе временем. Вот почему большую часть своей речи я посвятил истории коммерческого образования в России, указанию о месте в этой истории академии, о значении даты 17-го декабря, которой впервые была признана общественная инициатива, а ей-то и обязано отечественное коммерческое образование своим расцветом, как под влиянием условий русской действительности коммерческая школа сделалась по преимуществу общеобразовательной и специальная задача ее коммерческого образования осталась не выполненной, а между тем эта задача приобретает теперь характер национальной потребности – победа на фронте обязывает коммерческого образование и академии одержать другую победу – над экономической зависимостью, освобождение от которой невозможно без коммерческого образования. В этом отношении моя речь счастливо совпала о Вашей приветственной телеграммой. Считаю своим долгом дать Вам отчет о своей речи, потому что директорская речь, полагаю, очень ответственный момент в жизни академии, затрагивающий ее руководящие органы. А моя мечта, позвольте мне сознаться, – чтобы академия, старейшая в России коммерческая школа, сделалась бы оплодотворяющим идейно началом по отношению к среднему коммерческому образованию нашей родины, и чтобы потому речи директора академии ждали бы не только в академии, но и за ее стенами.

Что касается внутренних отношений, то с момента моего последнего к вам письма от 21-го ноября не произошло ничего выдающегося. Выпады, инсинуации, клевета – все продолжается по-прежнему, но их личный безыдейный характер стал еще очевиднее. Вот почему у меня родилось полное спокойствие и уверенность за будущий исход – приходится бороться лишь с отвращением, вызываемым постоянным соприкосновением с моральной грязью определенной, очень небольшой кучки.

Из событий учебной жизни позвольте отметить последнее постановление педагогического комитета об увольнении трех учеников VII и VIII классов в виду их исключительно небрежного отношения к своим занятиям, оказывавшего деморализующее влияние на классы. Один из них (Беликов) за все полугодие в школе появился чуть ли не один только раз. Мои приглашения родителей оставались без ответа, так что школа здесь по всем данным служила средством уклонения от воинской повинности. Таким же средством была академия и для другого ученика (Давыдова), очень богатого армянина, совершенно определившегося типа золотой молодежи, в котелке разгуливавшего по Кузнецкому мосту, устраивавшего базары, завсегдатая «Летучей мыши», но редко появлявшегося в школе, но без тетрадей, без книг, и, конечно, без сделанных уроков. Третий ученик (Шерер) – швейцарский подданный, не выдержавший передержки и переведенный с обязательством усиленно заниматься, ничего не делал, так что остался не аттестованным по ряду предметов. По отношению ко всем трем была пройдена вся гамма предупреждений, бесед, увещеваний, вызова родителей, впрочем не являвшихся. Четвертый, которому угрожала такая же опасность, вовремя взялся за дело, так что педагогический комитет сохранил его в школе.

Постановления педагогического комитета, как поворот от прежней традиционной дряблости в сторону требовательности, произвел благоприятное впечатление и в среде педагогов, и в совете. К сожалению, последующее поведение некоторых педагогов было крайне двусмысленное, значительно ослабившее принятую меру. Ученики, хорошо понимая справедливость ее, естественно встревожились. Воспитатель (Грунер) вместо того, чтобы поддержать незыблемость решения педагогического комитета поддержал их ложно понятое чувство товарищества и направил их ко мне с просьбой перерешить постановление. В беседе с ними (VIII и два VII-х класса in corpore[338]), длившейся целый час, я констатировал точную их осведомленность, кто и что говорил в педагогическом комитете. А Казаков, голосовавший за увольнение, обещал им свое содействие и к благоприятному пересмотру постановления так же, как и некоторые другие преподаватели. Я отказал в постановке вопроса на новое обсуждение педагогического комитета. Так как постановление об увольнении восходит на рассмотрение совета, то ученики в день акта обратились со своей просьбой к С. М. Долгову и В. В. Усачеву. После акта состоялось частное совещание совета, единогласно примкнувшего к постановлению педагогического комитета. Ненормальность этого инцидента с точки зрения школьного порядка, авторитета органов и их соотношения, глубоко печальна. Беседа моя с учениками имела широкий принципиальный характер и протекала безукоризненно мирно и корректно. Надеюсь, если не будет стимулов извне, инцидент совершенно будет исчерпан.

На днях состоялся высочайший приказ о моем утверждении в должности директора. На второй день Рождества я собираюсь в Петроград, чтобы побывать в Москве, пробуду там до 30-го. Порядок отпусков директора не предусмотрен ни уставом, ни практикой академии. Вот почему я, чтобы не беспокоить Вас, ввиду краткосрочности моего отсутствия из Москвы, ограничился разрешением С. М. Долгова.

Вчера я навещал А. А. Княжевича. Над этой милой семьей нависла тяжелая туча. А. А. уже шесть недель в постели с очень высокой температурой – очевидно, туберкулезный процесс развивается очень быстро, и это как раз тогда, когда наступает момент проводов Димы в Пажеский корпус. Отпечаток большого горя лежит на всем и, в особенности, на лице Лидии Павловны.

Позвольте мне поздравить Вас с наступающим праздником и пожелать Вам всякого благополучия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});