Воспоминания (1915–1917). Том 3 - Владимир Джунковский

Обо всем этом я сообщил С. М. Позвольте оставить пока бюджет, который для меня в значительной еще мере terra incognita[334] – я обратил внимание на те его стороны, которые бросились в глаза, другие требуют еще разработки.

Что касается внутренней школьной работы, то атмосфера здесь очень и очень не легкая. Я, как педагог и администратор, выяснил, и все, а их большинство, кто привык смотреть на академию как на «кормление», почувствовал в себе тревогу, не настал ли этому порядку конец? Хотя я и не давал повод к таким тревогам, но самочувствие их не обманывает. Такое самочувствие представляет благоприятную почву для организаторской работы, которая и ведется настойчиво и неуклонно. Moe молчание по поводу прибавки преподавателям дало основание пустить лозунг – «директор против прибавки».

Наблюдая очень частое удаление учеников из класса преподавателем, так называемый «выгон из классов» по очень несерьезным поводам, повальную постановку учеников у стены – «в угол» и притом совершенно механически, когда ученик сам молча и при полном молчании преподавателя становится у стены на весь урок, я счел нужным побеседовать с одной преподавательницей (немкой), именно побеседовать в слишком даже мягкой форме, пущен был другой лозунг – «директор делает замечания». Однажды дети 1-го класса массой встретили меня с поднятыми руками. Когда я спросил, в чем дело, они стали говорить, что преподаватель обругал их товарища подлецом за то, что тот не снял фуражки в трамвае, не зная, что он преподаватель в академии (этот преподаватель, действительно, не преподает в их классе). Я их успокоил, прошел день (праздник), и только тогда осторожно выяснил обстоятельства дела. Оказалось все этой правдой и притом тяжелой правдой. В беседе с этим преподавателем он подтвердил эти факты и мне с трудом удалось убедить его, что такая брань не допустима. При других условиях я тотчас предложил бы ему подать в отставку, я же ограничился лишь просьбой не делать этого впредь. Но моему акту был придан другой характер – «директор раздувает историю». Преподаватель этот – Ковалев.

Я очень прошу Вас не смотреть на мое сообщение как на основание для проявления власти попечителя, а лишь как на иллюстрацию нравов академии и уровня педагогического персонала. Я пришел к твердому убеждению, что без обновления этого персонала никакая органическая работа в академии не возможна. Я буду счастлив Вашему приезду, чтобы обо всем переговорить и наметить план действий. Вот почему мне казалось, что внести в эту атмосферу немного гласности через родительскую организацию было бы хорошо. Бюджетные вопросы не дали мне возможности побеседовать на эту тему с С. М. Долговым, но я воспользуюсь первым удобным случаем, чтобы это сделать. Позвольте мне здесь горячо поблагодарить Вас за доверие ко мне: оно меня окрыляет, но вместе с тем и обостряет сознание ответственности за все, что я делаю. Ставя вопрос о введении родительской организации, я не перестаю придумывать доводы за и против него в связи со всеми своеобразными условиями, в каких живет академия и мне кажется, что доводов за в значительной мере больше.

С. М. Долгов передал мне Ваш вопрос, чем объясняется представление к ордену Грунера и Вильтона. Последний – англичанин: я успел познакомиться с его преподаванием и высоко ценю его. Когда я решал вопрос о Грунере, то предо мной действительно встала мысль о его происхождении, но я поборол ее. Мое национальное чувство глубоко задето властвованием немецкого в академии, но ведь это – целая система, с нею и нужно бороться, а не с отдельной личностью, делать ответственной систему, а не личность за систему. Может быть, я ошибаюсь с точки зрения принятых обыкновений награждения орденами, но совершенно откровенно признаюсь, что с этим я имею дело первый раз в жизни. Но ошибку сделал я и очень прошу извинения за нее.

Что касается немецкого языка, то в данный момент я, с одной стороны, зондирую почву в среде Общества любителей коммерческих знаний, с другой – пропагандирую там мысль об ослаблении немецкого языка. Признаюсь, мне бы хотелось, чтобы инициатива была бы заявлена оттуда как непосредственно заинтересованных в школе. Здесь опять могла бы помочь родительская организация. Ваш приезд в Москву сделает возможным решение и этого больного вопроса.

Был у меня с ответным визитом Круглый, полный благожелательности. Он почему-то радуется, что я – юрист. В Москве, кажется, также относятся благожелательно и тоже довольны, что я – юрист. Эти сведения я имею от своего нового помощника, который ездил туда отчасти по своим делам, отчасти по моему поручению. Самым важным вопросом был вопрос о порядке утверждения штатных преподавателей. По уставу – это всецело Ваша прерогатива, но я встретил случаи направления в министерство, несогласные с уставом. В министерстве согласились, что это принадлежит всецело попечителю академии, охотно отступаются спокойные, что мною, как юристом, не будут допущены отступления от закона. Мною отправлен отчет о манкировках, составленный инспектором Казаковым по установившемуся параграфу, он не передает действительной жизни школы. Наболевшее место – манкировки старших классов. С ними я борюсь с первых же шагов, но здесь приходится иметь дело с психологией, воспитанной десятилетиями. Справиться с нею сразу нельзя, хотя кое-что удалось уже сделать, а именно родилось сознание, что делать это теперь не просто и не так легко.

Разрешите мне коснуться отчетов специально в особом письме, а теперь засвидетельствовать глубокое уважение и искреннюю преданность

Евгений Ефимов».

В первых числах ноября мне удалось получить 3-х недельный отпуск, что дало мне возможность побывать и в Москве, чтобы посетить академию и познакомиться с новым директором. Он произвел на меня очень хорошее впечатление своей прямотой, честностью; с ним было легко говорить, т. к. каждое его слово звучало искренностью, в беседе же с Реформатским я этой искренности никогда не чувствовал, и это всегда бывало очень тяжело.

В сопровождении членов Совета и директора обошел я все классы, затем приказал собрать всех воспитанников в актовом зале, куда собрались и все преподаватели с инспектором Казаковым во главе.

Когда я вошел в залу, меня трогательно встретили, я обратился с несколькими словами привета к воспитанникам и приказал их освободить от занятий на три дня. Это конечно вызвало гром аплодисментов. Когда ученики разошлись, я обошел весь педагогический персонал, беседуя с каждым отдельно, многие, как мне показалось, чувствовали себя неловко, смотрели на меня как-то виновато. Затем я, на виду у всех, отозвал инспектора Казакова в сторону и довольно долго беседовал с ним, откровенно высказав ему свое недовольство, что он уклонился от правильного пути и пошел на поводу у отрицательного меньшинства состава преподавателей, что я жду от него поддержки новому директору и не сомневаюсь, что интересы академии он поставит выше своих личных.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});