Поднимается ветер… - Татьяна Апраксина

— Зеленое с корсажем, — высунула из гардеробной комнаты острый носик Эстер.

— Какое зеленое? — утомленно спросила Мио. — У меня половина платьев зеленые. И почти все с корсажами.

— Вот это, — через несколько минут Эстер явилась уже с платьем.

— О да, — герцогиня подняла глаза к потолку. — Как раз по погоде…

— Синее с лентами?

— Дура, — не выдержала Мио. — Я что, на похороны иду?

— Коричневое?

— Оно с золотой вышивкой, Эстер, — шикнула Мари. — Его величество…

— Молчу-молчу, — остроносенькая младшая дочь вассала, только третью девятину жившая в доме Мио, покраснела и спряталась. «Замуж выдать к кошкиной матери», подумала герцогиня.

— Если через четверть часа… — тихо сказала Мио, и все четыре бестолочи всполошились, зная, что испытывать терпение герцогини чревато неприятностями. Разумеется, и платье нужное нашли, и плащ, и перчатки, и сапожки к нему подобрали, и прическу догадались сделать правильную — из тех, что не портятся под накинутым на голову капюшоном. Второй день шел мелкий мокрый снег, и о прогулках без капюшона мечтать не приходилось. Мари так зашнуровала корсаж, расшитый листьями винограда, что герцогиня первые минуты не могла вздохнуть; потом, конечно привыкла, зато талия получилась не шире ножки бокала. Руи смеялся, обнимая ее за талию — получалось, что в кольцо, образованное ладонями, можно просунуть палец; смеялся и говорил что-то о несказанном вреде здоровью и цвету лица, потом касался пальцами щеки — словно удивлялся, что, невзирая на туго зашнурованные корсажи, Мио не бледна, а выглядит вполне цветущей. Потом распускал шнуровку и говорил — так-то лучше… Кати закончила втирать в шею и плечи герцогини оливковое масло, смешанное с сандаловым. «Надо сменить состав, — подумала вдруг Мио. — Надоело…». Белоцвет, сандал и ваниль — смесь, которую шутки ради составил для нее герцог Гоэллон, любивший на досуге возиться с эфирными маслами, экстрактами и водами. До этого даже столичные модницы пользовались обычными, простыми ароматами; сочетание целых трех оказалось смелым и, надо признать, удачным новшеством. Запах безуспешно пытались скопировать и другие дамы, но в их вариантах не хватало изящества безупречно подобранных пропорций. Теперь же привычный аромат раздражал. Смешать, что ли пачули и нероли — выйдет и необычно, и совсем иное; пусть дамочки вновь поломают голову.

— Кати, вечером я хочу видеть мэтра Николя.

— Хорошо, герцогиня. Ярко-зеленый, новомодной огандской окраски плащ, подбитый рыжим лисьим мехом — и такой же яркий, но голубой плащ Анны, с подпушкой из почти белой северной лисы. Девица Агайрон не подвела, не забыла давний уговор: носить зимой яркое; а папенька ее, надо понимать, был счастлив. Сам он тоже вырядился; происхождение его кафтанов Мио отлично знала, потому что первый министр ухитрился огорчить Реми, на седмицу заняв любимого портного братца и оставив герцога Алларэ в недоумении: с какой это стати чопорный и старомодный Агайрон заинтересовался мастерской мэтра Кальдини, некогда огандского заговорщика, а теперь процветающего портного.

Плащ и ярко-синее с белыми вставками платье Анны явно были сшиты в мастерской Кальдини, и становилось ясно, за что Реми то грозился повесить Кальдини вместе со всеми его портными, то собирался ссудить ему тысячу сеоринов на расширение дела. Мио вспомнила, что сама рассказала Агайрону о существовании мэтра Кальдини, и хихикнула. Кто же знал, что граф воспользуется советом с присущей ему педантичностью и полностью обновит и свой гардероб, и гардероб дочери!

Сидевший напротив в карете виновник переживаний Реми поймал взгляд Мио и тоже попытался улыбнуться. Лучше б не пробовал. Графу шло его серьезное выражение лица, мрачный взгляд заставлял думать, что перед герцогиней — государственный муж, озабоченный великими делами, и это внушало невольное уважение, а вот улыбаться он совершенно не умел. Статуи, и те лучше улыбаются.

— О чем вы думаете, герцогиня?

«О тебе, — хотела сказать Мио, — о тебе и о том, что как ты ни рядись, все же никогда не станешь похож ни на Реми, ни на Руи, ни даже на Урриана Скоринга…».

— Я думаю о том, сколько огорчений вы доставили моему брату, господин граф, — кокетливо улыбнулась Мио.

— Герцогиня?.. — Мать Оамна, ну нельзя же принимать всерьез каждую безобидную шутку?!

— Ах, граф, вы удивляетесь так, словно не вы оккупировали мастерскую мэтра Кальдини, — рассмеялась Мио. — Реми был вне себя, он остался без нового наряда к приему. Представляете, он послал за Кальдини, а из мастерской ответили, что время мэтра на три седмицы расписано по часам, и герцогу придется ждать своей очереди.

— Какая дерзость! — покачал головой граф. — Эти огандские портные позволяют себе невесть что!

— А вы, граф, всемерно способствуете их дерзости, — щебетала Мио. — Я знаю, что вы предложили Кальдини тройную плату, не отнекивайтесь…

— Неужели герцог Алларэ не смог переубедить портного? — Агайрон расцветал на глазах: видать, и впрямь гордился тем, что увел лучшего мастера из-под носа Реми. Ну и молодец! — Если бы я знал, что так огорчаю господина второго советника…

— Неужели уступили бы?

— Отнюдь нет, но позаботился бы о заказах и на весну. Как говорят в Агайрэ, готовь телегу зимой.

— Браво, граф! — герцогиня опять рассмеялась. — Коли дуэли запрещены, остается фехтовать на кафтанах и плащах. Это не так опасно, но куда более увлекательно! «Интересно, какие вороны и селедки подменили графа Агайрона? — подумала Мио.

— Прямо-таки не верится, что это все тот же давно знакомый сухарь… Неужели влюбился? Пригласить его в гости, или подождать пока?». Анна сидела молча, сложив руки на коленях. Герцогиня Алларэ знала, что дурочка волнуется — как же, приглашена к королю. Король, конечно, может казнить и миловать, он командует армиями и управляет державой, но и король — мужчина, а значит, не так уж трудно с ним совладать. Улыбаться, восхищаться, задавать правильные вопросы, вовремя опустить глаза, вовремя поднять… Совсем не сложно.

Как Мио и предполагала, выбирая платье, король пожелал прогуляться — и мокрый снег, и лужи под ногами ему не мешали. Герцогиня шла по левую руку от Анны, та шла под руку с его величеством, позади тащились королевские секретари, гвардейцы и прочая придворная публика, среди них остался и граф Агайрон. Вся эта пестрая толпа почтительно держалась на расстоянии шагов тридцати, а Ивеллион вел под руку юную девицу, беседуя о всякой ерунде. Мио шла рядом, готовая вмешаться, если Анна допустит какую-то оплошность, но пока что графская дочка была безупречна. Сама почтительность, само обаяние — легкий трепет невинности, море восхищения и бездна внимания ко всему, что изволил изрекать король. Наконец-то король соизволил присесть на скамейку, усадил дам вокруг себя, шуганул пажа, подбежавшего с зонтом. Блеклые голубые глаза все чаще останавливались на герцогине Алларэ, и та изображала то смущение, то восторг. Король рассказывал о военной кампании, в которой участвовал в молодости — вот уж нашел тему, но зато охать, ахать и восхищаться его мужеству можно было вдоволь. Прогулка, надо понимать, удалась: прощаясь, его величество пригласил дам посетить его еще через седмицу. Кивнув в ответ на глубокие реверансы, его величество подозвал пажа и отправился вдаль по дорожке. Дамы остались стоять, ожидая министра. Мио с облегчением взяла подругу под руку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});