План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945 - Алан Кларк

Даже Кубе раздражался из-за этого. «Как я могу в таких условиях выполнять свои задания по набору рабочей силы?» – спрашивал он.

Миролюбивый Лозе говорил еще откровеннее:

«Неужели это должно происходить без учета возраста, пола и экономических интересов, например потребности вермахта в квалифицированных работниках на военных заводах?»

СС совершенно не намеревались сидеть сложа руки, «пока несколько безответственных штатских пытаются свалить на них результаты своей неумелости». Передачей своих приказов прямо в ГБА, вместо направления их Гиммлеру на подпись, а оттуда к Заукелю, СС пытались подчеркнуть верховенство своей власти над еще одним чужаком на оккупированной территории. На Рождество 1942 года «Гестапо-Мюллер» написал проект приказа, начальные строчки которого до сих пор леденят кровь:

«В силу причин, связанных с военной необходимостью, которые не нуждаются в дальнейшем пояснении, СС и глава германской полиции приказывают, чтобы к концу января 1943 года, как крайний срок, в концентрационные лагеря было доставлено не менее 35 тысяч физически здоровых людей. Для того чтобы достичь этой цифры, начав немедленно… рабочих, пытавшихся убежать или нарушивших условия их контрактов, без малейших задержек доставлять в ближайший концентрационный лагерь».

«Причинами, связанными с военной необходимостью», было желание получить больше людей для экспериментов. Эти эксперименты носили медицинский характер, и можно предполагать, что 35 тысяч человек более чем истощили все мыслимые фантазии, которые преступные ученые могли придумать для их мучений. Однако к этому времени нехватка рабочей силы стала настолько критической, что ГБА совершенно не желало отдавать такое количество людей, и Заукель попал под огонь со стороны других сфер.

Для практичных людей из ОКХ безжалостные преследования гражданского населения в тыловых районах стали источником постоянного раздражения. К тому же «…если будет продолжаться отбор рабочей силы, может возникнуть опасность того, что не смогут удовлетворяться нужды армии и местной военной экономики. Также необходимо оставлять определенные резервы рабочей силы в районе группы армий для возможного использования на строительстве укреплений».

Клейст зашел так далеко, что составил специальный меморандум, предписывающий направление на работу только на добровольной основе. Это вызвало немедленный вопль протеста со стороны Коха, который вынудил Заукеля послать Гитлеру телеграмму:

«К сожалению, несколько командующих на Востоке запретили направление на работы мужчин и женщин на завоеванных советских территориях – в силу политических причин, как мне сообщил гауляйтер Кох. [Это было ложью.] Мой фюрер! Прошу вас отменить эти приказы, чтобы дать мне возможность выполнять мою задачу».

Разумеется, Заукель не вызывает никакого сочувствия как типичный представитель нацистской породы администраторов, из которых слишком немногие разделили его судьбу – повешение по приговору суда. Но следует признать, что его работа была не легкой. Он испытывал давление с четырех сторон – от Шпеера в министерстве вооружения, от Геринга, от управления четырехлетнего плана, от СС и командующих армиями – и вскоре вышел из фавора при нацистском дворе. В своем дневнике Геббельс записал 24 апреля 1943 года:

«Шпеер приехал после полудня. Он оставался до вечера, что позволило мне детально обсудить с ним общее положение. У него состоялась продолжительная беседа с Герингом, и то, что он рассказал мне об этом, – это хорошо. Геринг до сих пор следовал нашему направлению и намеревается делать это и в будущем. Однако Шпеер также сообщил, что он оставляет впечатление достаточно усталого человека.

Шпеер рассказал мне о так называемом манифесте, который Заукель адресовал своей организации в пределах рейха и на оккупированных территориях. (Этот документ, по-видимому, представляет собой более или менее типичное сочетание напыщенности и жалоб, касающихся достижений ГБА и невозможности выполнить возлагаемые на него задачи…) Этот манифест изложен в помпезном, перегруженном, причудливом стиле. Заукель страдает паранойей. Когда после подписи он заканчивает словами «Написано в день рождения фюрера, в самолете над Россией», это бросается в глаза… Давно пора подрезать ему крылышки».

На это хаотически переплетенное соперничество чиновников накладываются безумные (но ревностно соблюдаемые) правила расовой пристойности. При таком большом притоке «недочеловеков» в Германию в то время, как армия находилась за пределами страны, нельзя было не считаться с опасностью расового «загрязнения». Привозимые рабочие состояли почти поровну из мужчин и женщин. Девушки в возрасте от 15 до 25 лет (если они выживали после «жестокого обращения» по пути к месту назначения) попадали в сексуальное рабство – или в армейские и эсэсовские бордели, или в «центры отдыха» в рейхе. Других отправляли в концентрационные лагеря, где в зависимости от склонности охранников они подвергались или обычной сексуальной эксплуатации, или «экспериментам», заканчивавшимся смертью. Третьих отдавали в фермерские хозяйства в качестве работниц, где их судьба всецело зависела от прихоти хозяев. Женщин старше 25 лет направляли непосредственно на промышленное производство, где от них ожидалось выполнение двойной роли – рабочих и подруг для иностранного мужского контингента.

Тем не менее оставался риск возможного расового загрязнения германских женщин. Министерство восточных территорий еще в самом начале постановило, что пленные с азиатской внешностью ни в коем случае не должны направляться в Германию в качестве рабочей силы.

Половое сношение с немецкими женщинами каралось смертью. Однако, поскольку обычная шкала наказаний для иностранных рабочих не предусматривала градаций между поркой и лишением пайка на одном конце шкалы и смертью – на другом, неудивительно, что это средство устрашения действовало не всегда. В немецких газетах время от времени появлялись сообщения о «скандальных» случаях.

Германское поражение в операции «Цитадель» овеяно дыханием трагедии. Почти на пороге гибели под Москвой, понеся страшные потери под Сталинградом, эта великолепная армия дважды возрождалась. Теперь, когда ожил ее высокий моральный дух, когда ей дали отдохнуть, оснастили новым грозным оружием, ей было суждено утратить надежды на победу из-за ряда тривиальных ошибок и просчетов, давших в сумме катастрофу. Пусть «трагедия» покажется слишком сильным словом, но ни один наблюдатель не может не пережить чувства безнадежного разочарования от такого бездарного использования этой удивительной машины. И тем более важно помнить, что так же, как нацистский режим покоился на бесчеловечной жестокости и коррупции, так и материальная часть этой армии – ее оружие, которым сражались ее солдаты, все эти «тигры», «пантеры», дымовые приборы, «шмайссеры» – шла из затемненных цехов Круппа и Даймлер-Бенца, где пригнанные рабочие трудились, как рабы, по 18 часов в день, сжимаясь под хлыстом надсмотрщика, коротая ночь в конуре площадью 8 квадратных футов на 8 человек, голодая или замерзая до смерти по воле своего охранника.

Глава 17

ВЕЛИЧАЙШАЯ ТАНКОВАЯ БИТВА В ИСТОРИИ

Из всех операций Второй мировой войны ни одна так не вызывает в памяти 1914–1918 годы, как германское наступление против Курского выступа, – злополучная «Цитадель», в середине лета 1943 года. Справедливо названная величайшей танковой битвой в истории – в самый разгар ее на поле боя одновременно находилось почти три тысячи танков, – она была с начала до конца колоссальной битвой на уничтожение, упорной борьбой, где противники то наступали, то отступали на узкой полосе земли, редко превышавшей 15 миль в глубину, где исход больше решали мины, огневая мощь и вес снарядов, чем маневренность и военное искусство. Была и еще одна особенность этого наступления, уничтожившего мощь германских танковых войск и безвозвратно передавшего стратегическую инициативу русским.

Вначале Манштейн планировал нанести удар против Курского выступа сразу после своего успеха под Харьковом в марте. Но из-за приближающейся распутицы и трудностей переговоров с Клюге, чтобы он оказал соответствующее давление с севера, этот проект был отложен. Он снова всплыл в апреле на совещании начальников штабов, которое Цейцлер созвал в штабе ОКХ в Лётцене. К этому времени Манштейн больше склонялся к «удару слева», предусматривавшему уступку всего Донецкого бассейна и проведение главного наступления силами танков в юго-восточном направлении от Харькова. Но Цейцлер решил, что атака на Курск будет менее рискованной, не потребует предварительной уступки территории и «не предъявит таких больших требований к резервам». Меморандум, в котором предлагалась атака по сходящимся направлениям силами Клюге (с 9-й армией Моделя) и Манштейна (с 4-й армией Гота), был представлен Гитлеру 11 апреля. Однако фюрер все не мог принять решения. В меморандуме Цейцлера предусматривалось, что для обеспечения успеха будет довольно 10–12 танковых дивизий с поддержкой пехоты. Гитлер думал, что этого недостаточно, и когда Цейцлер возразил, что для повторного захвата Харькова нужно было только 5 дивизий, Гитлер ответил, что там победу обеспечило применение «тигров», «один батальон которых стоит целой нормальной танковой дивизии». Гитлер твердо решил использовать в весеннем наступлении и «пантер».