Одесситки - Ольга Приходченко

Леонид Павлович дождался трамвая, пока тот стоял на остановке, под его прикрытием быстро прошел во двор к Дорке. Теперь они часто, как в старые добрые времена, обедали у Дорки всей гурьбой. За несколько минут Дорка отбила дном винной бутылки биточки, здесь же бросила их на раскаленную сковороду. Леонид Павлович сначала отнекивался, но потом быстро поклевал и убежал на дежурство, оставив уютную женскую компанию. Как только за ним закрылась дверь, Дорка здесь же напрямую задала Жанночке вопрос: «Ну, что, как там дела у него дома?» Жанночка покраснела, муж ведь строго-настрого не разрешал ей кому-либо рассказывать: знаю я ваши языки, на всю Ивановскую растрезвоните. Но Жанночка недолго помолчала. Это же все свои, из одного ведра хлебаем, так Дорка любит повторять.

— Ой, девки, даже не знаю, с чего начать... Целый роман можно рассказать, это ещё та семейка. Как говорится, в каждом углу по кому. Случилось это в оккупации, в 43-м. Они очень сильно голодали. Не знаю уж как, но Анька познакомилась с дядькой из пекарни. Похоже, просто попрошайничала, он-то подумал, что перед ним девчонка истощавшая, сунул ей кусок хлеба. Ну, она и вцепилась в него, да так, что он дал ей работу. А она даже ведра поднять не могла. пришла с Лёнькой. Хороший был дядька, пожалел их, поговаривали, что из бывших — поляк, Соцкий да Соцкий. У него накануне войны жену арестовали и трехлетнего сына. Видно, была в чём-то замешена, ведь просто так десять лет ни за что ни про што не дадут. Правда ведь? Похоже, когда Анька отъелась, округлилась, он за ней и приударил. Даже всех их к себе на Коганку перевёз, вместе с детьми. Моего Лёнечку тогда румыны арестовали, но он сбежал, и его успели спустить в катакомбы.

— Как Соцкого звали? — перебила Надежда Ивановна раскрасневшуюся Жанночку.

— Соцкий, просто Соцкий, а никак, его они все только Соцким называют.

— Но имя у него было?

— Конечно, было, но я не знаю, у Лёнечки нужно спросить.

Жанночка запнулась, ещё больше раскраснелась: девочки, он мне не разрешил ничего рассказывать, а я...

— Раз начала, давай до конца выкладывай, — грубо оборвала её Дорка.

— Да что рассказывать, этого Соцкого давно в живых нет. Успел только после войны Аньке Ольку заделать. Её младшая дочь от него, говорят, как две капли воды на него похожа.

— Надя, ты чего? — всполошилась Дорка, рассматривая побледневшую подругу, которая откинулась на спинку дивана.

— Это он, я всё время сердцем чувствовала, что где-то рядом есть он.

Женщины переглянулись между собой.

— Надя, кто он? — не унималась Дорка.

— Соцкий, Соцкий, это же мой Юзек, мой Юзек!

— Надюша, ну ты даёшь! На всю Одессу только один твой Соцкий, что ли.

— Такой один.

— Ну да, один... — усмехнулась Дорка, — я когда на фабрике, ещё до войны, работала, так у моей сменщицы тоже фамилия Соцкая была... Правда, её потом ... — она не договорила.

— Что потом? — Надька вцепилась обеими руками в подругу

— Арестовали, многих тогда посадили, а ее с ребёнком. Я видела того Соцкого, он к начальству на следующий день рвался, требовал сына вернуть.

— И что, вернули?

— Не знаю, не помню. Потом война и всё забылось.

Надежда Ивановна поднялась с дивана, распрямилась, растирая левую грудь, подошла вплотную к Жанночке.

— Аня одежду для Соцкого жены покупала? Она с сыном вернулась?

— Нет, одна, — Жанночка низко опустила голову. — Одна, сына у нее сразу забрали, сказали, что отдали отцу. Наврали, всем наврали. Ребёнок пропал. Лёнечка говорит, если в наш детдом попал, может, успели эвакуировать, а если к немцам, то вряд ли.

Жанночка схватилась за свой живот и разрыдалась.

— Ты что, сдурела, при чём здесь ты. Тебе нельзя волноваться. — Дорка обняла рыдающую Жанночку, показав за спиной кулак Надьке. — Давайте лучше чай пить, а то остыл за вашими воспоминаниями.

— А когда у тебя, подруга, роман-то с этим, как его, Соцким, был? Что-то новенькое, я не припомню.

— Когда, когда, в Первую мировую, — тихо ответила Надежда.

— А счас уже вторая закончилась. Вот память у баб! — Дорка звонко, по-девичьи засмеялась, утирая слёзы, улыбнулась и Жанночка. — В первую империалистическую, ещё скажи при Наполеоне, ой, сейчас помру от смеха.

— Пошли, девки, обед кончился, Вера нас сейчас взгреет. Войны, войны, и когда они уже кончатся?

— Скорее мы подохнем, чем кончатся эти войны. Бабы, а мы назло им будем рожать, как, Жанночка? — Дорка поцеловала Жанночку в солёную щёчку.

— Девочки, мне что-то нехорошо... Ой, стойте, сейчас пройдёт.

Женщины потихоньку довел и Жанночку до магазина, «скорая» подъехала буквально через пару минут и отвезла её в Херсонскую больницу.

Надежда Ивановна, сославшись на нездоровье, закрыла склад пораньше и прямиком направилась на Новый рынок, в мясной корпус. Ещё издали она приметила Анну, которая медленно двигалась вдоль столов с тушами коров и свиней. В одной руке у неё был внушительных размеров нож, а в другой она прижимала к груди прямоугольный лоток с кусочками мяса, взятыми для анализа.

— Анна Павловна, Аня, здравствуйте, вы меня узнаёте? Я Надежда, из магазина, с Короленко, с Софиевской, вы у меня были.

Анна прижала лоток, опустила вниз руку с ножом, слегка улыбнулась и кивнула. Она очень не любила, когда была с таким ножом в руке, отвлекаться, мало ли чего:

— У вас ко мне какое-то дело?

— Да, я хочу с вами поговорить.

Анна поняла, что Жанка уже выболтала, где работает сестра её Лёнечки, и, видно, баба не промах, набивается в очередные клиентки. И так от клиентов отбою нет, а связываться со своими, хуже некуда. Откажу сразу, без обид:

— Подождите, я сейчас только отнесу это и выйду.

Через минуту Анна вышла с ведром и тряпкой, оглянулась по сторонам: идёмте, мне в подвал нужно, по дороге поговорим.

Надежду колотил озноб, Анна несколько раз посмотрела на странную клиентку. Наверное, стесняется, а может, замёрзла, ветер аж свистит, пронизывает насквозь.

— Осторожно, здесь ступеньки, я лёд ещё не отбила.

Анна Павловна долго мучилась с замком, наконец тот поддался, дверь в подвал медленно открылась, и оттуда потянуло омерзительным запахом тухлятины. Непрошеная посетительница отшатнулась, но, глотнув свежего воздуха, стала дальше спускаться по скользким ступеням. Надежда решила действовать без предисловий.

— Аня, как звали Соцкого?

Уж чего-чего, а такого вопроса Анна Павловна никак не ожидала, даже выронила ключи.

— Какого ещё Соцкого, никакого Соцкого я не знаю. Кто вас подослал?

— Никто, Анечка, никто, — и Надежда, стуча себя по груди, залилась слезами, — Аня, я всю жизнь его ждала, Аня, мне ничего не надо, только расскажи мне о нём. Мой ли это Юзек или нет. Как его звали, как? Аня, я всю жизнь...

Она хотела рассказать так много этой совсем чужой женщине, по не смогла, комок в горле застрял, и получались только какие-то всхлипывания. Она схватила обе руки Анны.

— С чего вы всё это взяли? Не знаю я никакого Соцкого, — лицо Анны окаменело.

— Вещи ты ведь для его жены покупала у нас. Аня, только ответь, его Юзеком звали? Соцкий Юзеф Стефанович, да? — Надежда трясла женщину за грязный халат. — Мне ничего не надо, только знать, жив ли он остался и почему мы не встретились.

Анна поправила платок на голове.

— До нас в комнате, где мы сейчас живём, жил когда-то какой-то Соцкий, но он давно умер. И ничем я вам помочь не могу. Жена его приезжала, узнала, что тот давно умер, и уехала. Я даже не знаю куда, меня это не касается. И имя его вовсе не Юзек, так что успокойтесь, это всего-навсего однофамилец, таких сколько хочешь.

— Но дочь у тебя от него?

— С чего вы взяли? У меня две дочери, и ваш Соцкий здесь ни при чем. Уходите, мне работать надо.

Вдруг дверь подвала распахнулась, в проёме показалась девочка, лет десяти, не больше. Беленькие кудряшки выбились из старого выгоревшего бархатного капора.

— Мама, ты здесь? — Девочка сразу замолчала, увидев незнакомую женщину.

— Оля, иди на станцию, в кабинете Федора Павловича пол натирай.

Дверь быстро закрылась, но Надежда продолжала смотреть, как

будто бы сквозь неё. Девочка была похожа на Юзека, такие же ямочки на щёчках, густые ресницы и эти серые круглые глазки. Это могла быть её дочь, она облокотилась на дверь и заплакала. Анна сама еле удержалась на ногах. И некогда ей плакать, своё она уже давно выплакала. Нужно работать, некогда ей заниматься пустыми воспоминаниями. Но странная женщина из магазина, не обращаясь больше к Анне, как бы сама с собой продолжала: «Это Юзека дочь, это его дочь, она так похожа на него». И стала медленно подниматься по скользким ступенькам, бубня себе что-то под нос. Анна обессиленно уселась на замерзшую лавку в подвале: нет, это моя дочь и никого больше. У меня две дочери, и обе мои, только мои. Как она устала! Господи, как я устала! Сил моих больше нет! В этом проклятом подвале все замёрзло, и грязь, и куски вонючего мяса, предназначенного на утиль. Всё сама на себя взвалила, вот и тяни этот воз, никто не поможет, никто.