Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска) - Николай Черкашин

Меня буквально выкинуло из могилы, и я очутился на шлюпке.

Командир шлюпки, гребцы и мы все плакали от радости. Один из нашей семерки спросил:

— И часто у вас такое бывает?

Он, наверное, думал, что это было учение. До меня самого все дошло только через несколько дней, когда я осознал наконец: а ведь могли и погибнуть.

Ну, все остальное как во сне… На берегу нас, „новорожденных“, встречал, наверное, весь Севастополь. Было очень много народа, плакали от радости, а кто от горя и отчаяния.

Нас поместили в казарму Севастопольского экипажа. Были ночные допросы следователей, был концерт артистов из Москвы. Приезжали члены правительства. Потом состоялись похороны — первые — в городе. В землю опустили 149 гробов. Собрался большой траурный митинг, и опять слезы.

Остальных похоронили на Северной стороне. Через несколько дней остатки экипажа построили и зачитали ходатайство командования о представлении „новороссийцев“ к правительственным наградам. Среди прочих был и я».

Но оставим до времени отважную семерку и вернемся в домик на Керченской. В наш разговор вступил сын командира «Карабаха» — капитан 2-го ранга инженер Александр Константинович Ковалюков-младший:

— Я был мальчишкой, но детская память помнит все… Ночью заголосила соседка: «Новороссийск», «Новороссийск». Маме кричали с улицы, что «Новороссийск» опрокинулся и утащил за собой папин буксир. Полуодетые, мы бросились на Хрусталку*. Я выпросил у кого-то бинокль и разглядел силуэт «Карабаха». Папа был жив…

Я с уважением смотрю на флотские погоны Александра. Он стал моряком, несмотря на то что на его глазах разыгралась одна из ужаснейших морских трагедий. Судьба линкора не устрашила его, он выбрал рисковую долю подводника.

— В нашей 4-й школе учился юнга с «Новороссийска», — рассказывает Ковалюков-младший. — На уроки в класс его приводил матрос. Мы всегда смотрели на юнгу с некоторой завистью, хоть он и был сирота. Слишком красиво сидела на нем хорошо подогнанная под мальчишеские плечи морская форма…

При опрокидывании линкора юнга спасся. И сразу же прибежал в школу. Вид у него был такой, что и сейчас сердце сжимается. Лишившись корабля, парнишка осиротел во второй раз. Мы звали его к себе, он жил у нас по очереди… Ладно, батя, прости, что перебил.

Константин Семенович тяжело вздохнул:

— Стоим мы у перевернутого «Новороссийска», и вдруг на «Карабах» прибывает майор-особист. Так, мол, и так, почему вы, товарищ Ковалюков, не выполнили приказ комфлота о буксировке линкора? Я стал объяснять, что мы буксировали, но другим способом… А майор свое гнет, и так получается, что «Новороссийск» именно потому и опрокинулся, что я проявил самоуправство и переиначил приказ Пархоменко. Ну, переиначил, каюсь, но так ведь я ж его на грамотный лад переиначил, сделал так, как положено, а не как сгоряча крикнули. Майор слушать ничего не хочет, переписывает из вахтенного журнала мои команды в свой протокол. Спрашиваю:

— Ну и что ж мне теперь делать?

— Пока оставайтесь на мостике.

— Суд-то хоть будет?

— Суд будет.

Пообещал и уехал. Остался я в таком настроении — хоть стреляйся. А тут новый приказ: поднимать с грунта трупы. И делать это было велено ночью. Днем водолаз обследовал дно, находил тела погибших, подвязывал кончик за поясной ремень, а мы тот кончик крепили к борту, чтобы поднять, когда стемнеет. К вечеру весь борт был в кончиках. Жутко смотреть.

Ночью подошла десантная баржа, и мы стали поднимать тела и перегружать их на борт баржи. Потом их переправили на Инженерную пристань. Затем следующую партию.

Был у нас водолаз-осетин, из студентов. Под воду не идет — ну никак. Мертвецов боится. Вызвал я его, поговорили по-душевному.

«Не могу я!» — «А как же другие? У них что? Нервы из проволоки?» В общем, уговорил. «Только вы, товарищ командир, со мною на связи будьте». «Добро».

Ушел он под воду, выполнил все, что надо, поднимается, снимает на трапе феску с головы — я так и ахнул: волосы седые, все как один. Не думал я, что можно вот так враз поседеть…

Вызывают меня на Правительственную комиссию. Малышев:

— Ваша безграмотная буксировка ускорила катастрофу. Вы что, не понимаете, что нельзя было линкор разворачивать на буксире?!

Стал я объяснять, как мы на самом деле буксировали. Не верят: выкручиваешься, мол. Вижу — майор мой тут сбоку трется.

— А вот, — говорю, — вы у товарища протоколы допроса спросите. Там есть выписки из вахтенного журнала.

Пришлось тому показать. Ну а мне Малышев руку пожал. «Карабах» действовал правильно.

Потом комиссия собралась на спасательном судне «Лайла»: Малышев, Кузнецов, Бутома, Кулагин… Стали держать совет — что делать. Главная задача — не дать линкору погрузиться, уйти в грунт, дать возможность водолазам подлезать снизу.

Бутома, министр судостроения, предложил притопить по бортам линкора два танкера, а потом приподнять на них «Новороссийск», как на понтонах. Но тут выяснилось, что таких стропов, которые могли бы удержать линкор, у нас нет. Да если бы и были, завести их дело непростое и нескорое.

Тогда Малышев предложил поддержать линкор плавучими кранами. Но это было заведомо ложное решение. Грузоподъемность каждого из четырех наших плавкранов не превышала ста тонн. Шутка ли, удержать ими такую махину! И потом, если бы лопнул от перегрузки трос, плавкран сразу бы опрокинулся. Однако приказ был дан, и один из кранов уже двинулся к линкору. К счастью, началось усиление ветра до 4–5 баллов, и Малышев отменил свое решение. Зато на следующий день Пархоменко приказал «Карабаху» буксировать перевернутый линкор к берегу. Распоряжение было явно нелепым. Мачты «Новороссийска» глубоко увязли в иле, и сдвинуть линкор с места было не под силу и десяти «Карабахам». Но спорить не стал, закрепил короткий буксир за массивный баллер линкоровского руля, убрал людей с юта (лопнет трос — убьет) и начал работать осторожными рывками. Мимо шел буксир. Капитан его, мой старый приятель, окликнул меня в мегафон:

— Костя! — И покрутил пальцем у виска.

Я развел руками.

Трос вскоре лопнул.

С прилетом Николая Петровича Чикера вся комиссия притихла. Бог ЭПРОНа. Что скажет?

Чикер заперся в моей каюте на «Карабахе» и просидел в ней над расчетами сутки. Ему только чай носили. К утру он объявил результаты своих вычислений: чтобы поднять линкор, как минимум требовался год. Об этом Чикер доложил в Москве Булганину. Тот — Хрущеву. Хрущев не стал смотреть расчеты, а велел Булганину самому во всем разобраться и решать. Чикер затребовал для своей экспедиции линкор «Севастополь». То был последний линкор на нашем флоте. Ему его дали.

Чикер свое обещание выполнил.

Ну а для нас тихий ад спасательных работ кончился на восьмые сутки. «Карабаху» приказано было идти в Феодосию. Только отошли, как на траверзе Константиновской батареи у нас из-под днища вынырнул труп погибшего «новороссийца». Дали семафор на рейдовый пост. Пришла шлюпка, моряка забрали…

Для моих нервов это было, что называется, последней каплей. Встал под горлом комок — дышать не могу. Спустился в свою каюту. Там, в гальюне, меня вывернуло. А потом хлынули слезы. Умылся. Привел себя в порядок, а через восемь часов повторилось все снова.

* * *

Вышедшая из корпуса опрокинутого линкора семерка внушила спасателям надежду, что удастся спасти и остальных узников подводного лабиринта. О том, как события развивались дальше, поведал в своем письме капитан 2-го ранга запаса В.Ф. Романов, служивший в ту пору лейтенантом — помощником командира по водолазному делу на спасателе подводных лодок «Бештау».

«Наше судно, — пишет Владимир Федорович, — ошвартовалось за гребные винты опрокинувшегося линкора, и мы приступили к спасательным работам.

Одновременно было приказано спустить водолаза в ПЭЖ и спасти, если он жив, начальника технического управления нашего флота капитана 1-го ранга Иванова. Предупредили, что в посту энергетики и живучести Иванов переоделся в рабочий китель с капитан-лейтенантскими погонами и, скорее всего, должен находиться именно в ПЭЖе. Через кормовой люк мичман Капослез (старшина команды водолазов со спасателя подводных лодок „Скалистый“) проник внутрь опрокинутого корпуса. До ПЭЖа Капослез добирался по захламленным коридорам опрокинувшегося корабля, забитым к тому же и трупами, целых семь часов. Его обеспечивали еще три водолаза.

Капитана 1-го ранга Иванова Капослез в ПЭЖе не обнаружил. Там были тела лишь трех матросов.

Потом поступило приказание извлечь из линкора секретные документы и тела погибших. В тот же день мы с инженер-капитан лейтенантом Фридбергом и трюмным мичманом (фамилии не помню) дважды спускались через приваренную камеру, а затем кингстонную трубу внутрь корпуса — перекрывали там клапаны, тщетно искали тело Иванова.