Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска) - Николай Черкашин

Молодой матрос Семиошко был из электромеханической боевой части, где проходил легководолазную подготовку. А вот Хабибулин из башни пользоваться аппаратом не умел. К тому же от пережитого оба были на грани нервного срыва. И тогда снова неведомо откуда, то ли из затопленного в кубрике динамика, то ли из-за борта — спокойный, обнадеживающий голос.

— Товарищи, — говорил Смирнов в микрофон, — эти аппараты весьма надежны и просты в обращении. Они спасут вам жизнь. Надо только соблюсти порядок включения…

И дальше — все девять пунктов, согласно инструкции… В кромешной тьме, на ощупь, они освоили эти аппараты. Вскоре доложили о готовности к выходу.

— Я сказал им: С богом! — вспоминал Адмирал Флота, — и они пошли…

Едва погрузились, как один из матросов — Хабибулин — потерял сознание и выскользнул из рук водолаза.

«Я руководил спуском по телефону, — пишет Романов, — и когда Онуфриенко доложил, что потерял своего подопечного, сжалось сердце: неужели все бесполезно?

— Поищи его как следует, очень тебя прошу.

Но водолаз и сам старался не за страх, а за совесть. Не железяку ведь потерял — человека.

— Как второй себя чувствует?

— Нормально.

Но кто даст гарантию, что и ему после всех передряг не станет плохо? Лучше одного спасти, чем двоих потерять. Что, если Хабибулин провалился в какую-нибудь шахту? Да и жив ли он?

— Жив! — откликается из недр линкора водолаз. — Нашел голубчика!

Дальше все пошло без приключений. Спасенных передали по цепочке и подняли на борт „Бештау“. Хабибулин был без сознания, он получил баротравму легких. Их обоих поместили в рекомпрессионную камеру, где они прошли полный курс лечения.

Так что всего из корпуса опрокинувшегося линкора сумели выйти только девять счастливцев».

Любая трагедия сплетена из роковых и счастливых случайностей. Одним из немногих счастливых обстоятельств в истории с «Новороссийском» было то, что неподалеку от места катастрофы — в Балаклаве — работала группа ученых-изыскателей из ВНИРО. Ее возглавлял Аркадий Сергеевич Шеин. Увы, мне не удалось с ним поговорить, Шеин умер в 1972 году, совсем еще не старым человеком. Но его ученик и ближайший помощник — радиоинженер-гидроакустик Виктор Михайлович Жестков прекрасно помнил, как их с Шеиным поднял среди ночи тревожный звонок.

Радиоинженер В. М. Жестков:

— В Балаклаве мы работали над созданием подводной беспроводной связи с легководолазами и аквалангистами. Почему-то наши изыскания интересовали больше рыбаков, чем военно-морское ведомство, хотя черноморские подводники во главе с контр-адмиралом Н. И. Смирновым оказывали нам всяческую поддержку.

На сорок пятые сутки, закончив испытания нашей аппаратуры, мы стали готовиться к отъезду домой. Билеты купили на 29 октября. А накануне прощались с морем, гуляли по севастопольскому Примбулю и любовались, как заходил в бухту красавец-линкор, как становился он на бочки…

В три часа ночи нас разбудили военные моряки и предложили немедленно подготовить нашу аппаратуру к работе. Нас спросили: «Что вам нужно?»

Шеин попросил четыре танковых аккумулятора. Их доставили тотчас же. Мы быстро перенесли свои ящики на катер-торпедолов и через час-другой уже входили в Северную бухту Севастополя. Еще издали заметили, как мечутся по воде лучи прожекторов. Подумалось — учения идут. Но вскоре увидели днище опрокинувшегося линкора, толпы людей на береговых откосах, истошный бабий вой, крики и все поняли…

Из воды торчал лишь один скуловой киль. На него и поставили наш излучатель — железный бочонок с касторовым маслом, внутри которого размещалось сегнетовое кольцо — главное изобретение Шеина.

Я включил аппаратуру, довел ее до рабочих параметров. И тогда Николай Иванович Смирнов не без волнения взял микрофон.

Мы работали на связи и день, и два, и три… На третьи сутки прорезался голод. Аркадий Сергеевич попросил меня: «Пошарь по рундукам, может, найдешь чего». На торпедолове, с которого мы не сходили почти две недели, нашлись лишь луковица да полбуханки хлеба. Правда, на следующий день по распоряжению Смирнова нам стали доставлять горячую пищу. Впрочем, что значили все наши неудобства по сравнению с горем, обрушившимся на флот и город?!

Единственное, что скрасило те дни, так это удачный выход из корпуса семерых моряков. Аппаратура ЗПС сыграла в их спасении решающую роль. Благодаря ей адмирал Смирнов инструктировал новороссийцев, как пользоваться дыхательными аппаратами. Он же все время, пока они были в корпусе, повторял им: «Мужайтесь! Помощь к вам идет!»

Через 56 часов на поверхность вышли Хабибулин и Семиошко. Для меня эти ребята были как родные.

Потом, когда все закончилось, мы уезжали в Москву. На перроне севастопольского вокзала к нам с Шеиным подошла группа матросов. Один из них кивнул на нас и спросил приятеля:

— Они?

— Они! — ответил тот.

Мы и охнуть не успели, как нас подхватили на руки и внесли в вагон. Матросы сделали это в знак благодарности за нашу помощь в спасении их товарищей.

Нас устроили в одном купе с Хабибулиным и Семиошко. Они ехали в подмосковный флотский санаторий.

В Москве мы пригласили их к директору нашего института, устроили им прием, на котором ребята рассказали все, что выпало им пережить. И конечно же, упомянули при этом, какую веру вселил в них голос из забортных глубин. Кстати, все спасенные из «девятки счастливцев» говорили, что, когда под водой, в темных, полузатопленных, перевернутых помещениях, раздался вдруг уверенный, громкий голос, им показалось, что заработала внутри корабельная трансляция. Во всяком случае, многие из них почувствовали себя гораздо спокойнее.

После сурового экзамена в севастопольской бухте судьба шеинского изобретения была решена раз и навсегда.

Адмирал Флота Н. И. Смирнов:

— Последнее, что я слышал в наушниках гидрофона, — это едва различимое пение. Все, кто был на катере, приникли к выносному динамику.

«Врагу не сдается наш гордый „Варяг“.Пощады никто не желает…»

Умирая, «новороссийцы» пели «Варяга». Такое — не забудешь…

«Их всех можно было спасти!»

И тех, кто боролся после взрыва за жизнь корабля, и тех, кто остался в корпусе после опрокидывания линкора. Так считает бывший офицер технического управления Черноморского флота инженер-капитан 2-го ранга Алексей Федорович Клейносов. Его письмо напоминало кропотливый научный труд, разве что без цифровых выкладок и чертежей.

«Хочу сказать о тех роковых решениях, которые усугубили трагедию моряков „Новороссийска“ и привели к новым жертвам. Я не претендую на то, что мои рассуждения — истина в последней инстанции. Но, как инженер, специалист, офицер, я обязан сказать всю правду, какой бы горькой она ни показалась…

…В начале 2-го часа ночи 29 октября 1955 года я был разбужен в постели взрывом очень большой силы. Этот взрыв мне показался необычным, как бы двойным, то есть следовавшим один за другим с весьма незначительным интервалом. Всматриваясь в ночную темень из окна, обращенного на площадь Революции, я подумал, что это были выстрелы береговой батареи.

Только утром, придя на службу, я узнал от своих товарищей о страшной трагедии… Чуть позже до нас дошла печальная весть, что при опрокидывании корабля, вероятно, погиб и наш начальник — инженер-капитан 1-го ранга Виктор Михайлович Иванов. Вместе с ним был и инженер-капитан 2-го ранга Д. И. Мамонов, которому посчастливилось уцелеть. Вот что он нам рассказал:

— Иванов поднялся на верхнюю палубу вместе со мной и доложил комфлоту, что корабль находится в критическом состоянии, необходимо принять срочные меры по эвакуации личного состава. Этот доклад вызвал у Пархоменко яростный гнев. Он разразился в адрес начальника Техупра грубой бранью за то, что тот покинул ПЭЖ без его ведома, и приказал ему немедленно вернуться на место и продолжать работы по спрямлению корабля.

Пробираться среди множества людей по скособоченной палубе было нелегко. Крен быстро нарастал. Я понял, что корабль вот-вот перевернется. Отстав от Иванова, я вскарабкался на высокий борт. Едва успел перелезть через леера и спуститься к привальному брусу, как полетел в воду вместе со всеми…

Обо всем этом Мамонов рассказал позже. А тогда, в то черное утро, мы вместе с инженер-капитаном 1-го ранга А. С. Жадейко отправились на Графскую пристань. Оттуда нам хорошо было видно, как над водной гладью Северной бухты вздымалась темная громада подводной части перевернувшегося линкора. Мы прикинули высоту его борта — около трех метров… По обширному днищу быстро сновали люди. Несколько газорезчиков со шлангами в руках искали место для безопасной резки. Ступицы гребных винтов и их дейдвуды еще находились над поверхностью моря, так как в воду уходила только нижняя часть лопастей.