Ужасное сияние - Мэй Платт

умер.

«Поэтому я убил тех парней. Они меня не пускали к Кэрролу. Я хотел его спасти».

В результате ничего не получилось. Айка давала команды через взломанные системы: беги, у тебя не будет второго шанса. Я помогу выбраться из города, Интакт не такой уж «неприкосновенный», несмотря на название. Ты сумеешь спуститься к Пологим Землям и выжить.

Это сработало настолько, что вскоре она присоединилась к нему; Рысь помогла в этом. Шон почти поверил, будто неуязвим — на него охотились, но даже у Дрейка Норта, предателя-альбиноса, ничего не вышло.

Синие Вараны точно не виноваты ни в чём. Настоящие дикари, обычные рейдеры, которых набирали из тех деревенских, что похрабрее.

Как будто Интакту есть дело до таких мелочей. Как будто люди не разные — и человеческие жизни, — по ценности.

Возможно, к Синим Варанам привели ещё одного «монстра» — настоящего, вроде той штуки, которая убила Дрейка Норта. Рацу наверняка надоело экспериментировать со своими игрушками в лабораторной стерильности, где необходимо следовать протоколам безопасности и помнить, что вокруг люди. Настоящие люди, не какие-то там паршивые рейдеры.

Злость поднялась откуда-то из нутра, из кишок или лёгких. Зелёные полосы загорелись ярче, расширились. На мгновение Шон вообразил: он лопнет, его разорвёт прямо тут, а изнутри выйдут алады.

Это невозможно, но шмякнула же его о камни и бесплотную траву та штука с третьей рукой, верно?

Зелёная искра разгоралась ярче. В голове зазвучали слова того типа — Вереша, кажется: «Покажи свой свет». Оттенок перетекал от насыщенного салатового к почти голубоватому; постепенно Шону начало мерещиться, будто кожа сползает клочьями, словно на теле давешнего порождения интактовой научной мысли, обескоженная мускулатура мелькает поперечно-полосатыми, заточенными в резервуары фасций, из суставов по каплям выделяется синовиальная жидкость. Боли Шон не испытывал; наоборот — эта штука исцеляла его. Кости расплавились паром, а потом снова затвердели кальциевыми образованиями. Кровь поднялась облаком и оросила дождём, обновлённая. Шон тонул в собственном свете, таком пронзительном, что он был громче крика — и в приступе синестезии он действительно мог расслышать надрывное «отзовись» в собственном полыхании.

— Прекрати, — Айка вынырнула из тьмы и схватила за плечи.

Шон рухнул на землю. В спину упёрлись мелкие камни, позволяя поверить: это реально, Айка — тоже. Галлюцинация, игры разума. Видение. Он поморгал, отчасти дико страшась, что та действительно пропадёт, и Шон вновь останется наедине с собой, потерянный и совершенно не представляющий, как жить дальше. Сияние погасло в одну секунду.

— Прекрати, я здесь. Прости, только сейчас решилась выглянуть.

«Что?»

Теперь уровня освещённости не хватало. Было темно, а луна давала только слабое и блёклое подобие даже самых паршивых светильников-вонючек. Всё же Шон сумел разглядеть, что Айка вся покрыта ссадинами, волосы мокрые, слиплись и взъерошены, одежда порвана. От неё пахло грязью, тиной и немного кровью.

Она приложила палец к губам Шона, и он заметил большой пузырь ожога. Тот едва не лопнул от слишком резкого жеста.

— Прекрати и молчи, окей? Всё и так паршиво, не хочу, чтобы она нас заметила.

«Она». Шон моргнул.

— Рысь помогла мне, она тоже выжила. Единственная, кстати. Ну, кроме меня. Нам повезло. Слушай, надо много чего рассказать, мы прятались во-он там, дальше по руслу. Залегли в ряске. Хорошо ещё, она не особенно хорошо умеет искать, да и вообще…

— Что…

Всё-таки выдохнул. Айка покачала головой. Большая рана-ожог красовалась на её левом бедре, наскоро перевязанная какой-то тряпкой. Комбинезон держался чудом, на нитках. Айка как будто бежала от огня, а потом катилась или пыталась ползти, разрывая одежду, кожу и плоть об острые камни — что всё-таки лучше, чем хрустеть чёрно-серым пепелищем или мокнуть непропечёнными внутренностями.

— Девчонка Хезер. Это она устроила. Она настоящее чудовище, — Айка хмыкнула, произнеся слово «чудовище» с запинкой, едва не заставив Шона «Монстра» Роули заржать в ответ. Это было бы неуместно и чересчур громко. — Какая-то грёбаная живая бомба, ходячий пожар. Она всё ещё где-то здесь.

Шон держал Айку за руку. Кожа была тёплой, привычно-шершавой, вся в мозолях от рукоятей отвёрток, дрелей, разводных ключей и плоскогубцев. Ладонь помещалась в его собственной целиком, а ещё Шон всё время останавливался, чтобы обнять Айку, проверить: она на месте, не галлюцинация, не навеянный каким-нибудь Интактом приступ бреда. Та повторяла — поторопимся, напоминала о девчонке.

Девчонка-чудовище. Кто-то убил её отца. Девчонка устроила что-то вроде пожара или взрыва. Айка не видела вблизи настоящих аладов, не прирученных в лабораториях, но по описанию походило на какой-то атипичный выброс энергии. Алады действительно жгутся, если их схватить голыми руками, но это субъективное ощущение — просто ошарашенные массовой гибелью клетки и нервные окончания так орут о боли; некоторые сравнивали с обморожением, а не ожогом. Алады не поджигают и не устраивают пожары. Коллапсы выглядят иначе.

«Чёрт его знает, что такое».

Шон слушал вполуха, слова рассыпались на отдельные звуки и фонемы. Они двигались в сторону реки, ниже по течению — в противоположную сторону от лагеря. Равнина была спокойной и очень тихой, совсем как территория обрыва трёшек. Наверняка здесь скоро разрастётся аладова трава.

В лунном свете появился знакомый пологий спуск. «Залегли в ряске», — говорила Айка.

— Ты простудишься, — обняв её в очередной раз, Шон понял, что одежда у неё влажная, волосы тоже.

— Лучше, чем поджариться. Девчонка — настоящий запальник.

— «Покажи свой свет», — хмыкнул Шон.

«Кто-то убил её отца».

Из-под рваной подошвы метнулась ящерица. Привыкшие к темноте глаза подсказали: дикий варан, детёныш, людей боится, в отличие от прирученных. Наверняка вылупился совсем недавно, несколько часов назад, и понятия не имеет, где ловить рыбу, насекомых, где искать другую пищу. Страх перед людьми инстинктивный и бессмысленный, и уже поздно ловить — для приручения собирали яйца, но вараны были достаточно заботливыми родителями. Собирателям нередко приходилось уничтожать охраняющую кладку взрослую особь.

— Куда она делась?

Шон остановился и сделал вздох. Боли он не чувствовал, но шагать было всё равно неприятно, ступни успели загрубеть за месяцы «дикой» жизни, но не настолько, чтобы идти по холодной, мокрой и каменистой земле практически босиком.

— Понятия не имею, — Айка поправила прядь волос. — Я сбежала, когда всё началось. В смысле…

Она осеклась, не договорила.

— Короче, не знаю. Но далеко она не могла уйти, ей же девять лет.

— Может, она превратилась в тварь трёх метров ростом и выпростала скорпионий хвост из собственных кишок.

Это вырвалось прежде, чем Шон осознал. Айка обернулась, блестя светлыми, испуганными глазами. Пришлось её снова обнимать, тёплую и дрожащую. Предплечья стали колючими от пупырышек «гусиной кожи».

— Не бойся, —