Люди грозных лет - Илья Маркин

— Да, интересно, очень интересно, — положив трубку, сказал Ванин. — Это начальник разведки докладывал. Взяли в плен немецкого офицера, майора, он рассказывает, что слышал в штабе второй немецкой армии, будто Гитлер учинил фон Боку крупную головомойку. И все из-за Воронежа. Фон Бок самовольно бросил танковые соединения на Воронеж, а Гитлер намеревался использовать их на другом направлении.

— Подождите, подождите, Алексей Сергеевич, — вставая, заговорил Велигуров, — как же так… Самовольно на Воронеж…

— Это меня тогда еще смущало, — словно в раздумье, собирая морщины на лбу и щеках, проговорил Ванин. — Было совершенно непонятно, почему они, развернув наступление на огромном фронте от Азовского моря и до Курска, главную массу танковых и механизированных соединений бросили на Воронеж, то есть сосредоточили на самом крайнем фланге прорыва. Никакой логики. Теперь, кажется, проясняется. Конечно, показания пленного могут быть результатом обычной штабной болтовни. Все же, мне думается, доля истины в них есть, и не малая. Если рассуждать с точки зрения психики фон Бока и его командующих армиями, то можно многое объяснить. Наступление немцы начали с явной целью взять реванш за зимние поражения, вновь захватить инициативу и если не закончить войну этим новым ударом, то хотя бы нанести нам такие поражения, от которых мы не могли бы оправиться. Об этом говорит вся рекламная шумиха немецкой печати и радио. Да и не только немецкой. Наши союзнички тоже вторят им в унисон, а иногда и похлестче. А где шумиха, там и страсти самолюбия разгораются. И тут, как раз там, где наступает фон Бок и его армии, нет ни одного крупного города. Как ни кричи, что взяли Старый Оскол, Новый Оскол, Валуйки, а города-то эти знаем только мы, за границей мало кто слышал о них. Где же она, победа-то? Вдруг недалеко оказывается город, да крупный, известный, исторический. Сам Петр Первый в этом городе русский флот создавал. Ну и решили, видимо, генералы рвануть на этот город. Тем более, что сил достаточно, местность удобная, расстояние небольшое. Рванули и — слава! Фон Бок, или там Готт, или кто другой — герой Воронежа! Это же для фашистской пропаганды хлеб с маслом!

Новый телефонный звонок перебил Ванина, и Велигуров был рад, что кто-то прервал эту спокойную речь, каждое слово которой било Велигурова. Он сидел подавленный и опустошенный, внутренне радуясь, что не написал и не отправил этого злосчастного доклада обстановки. Он сейчас отчетливо представлял, какое впечатление произвел бы его доклад в наркомате. В лучшем случае его бы высмеяли, а в худшем, и наиболее вероятном, назвали недалеким человеком и опять предложили новую должность. И все же, начиная сознавать свою ошибку, Велигуров никак не мог согласиться с тем, что он ошибся. Ему казалось, что произошло какое-то странное недоразумение, что это недоразумение разъяснится и все встанет на свое место.

— Итак, Тарас Петрович, — окончив телефонный разговор, сказал Ванин, — на нашем участке фронта положение улучшилось, а вот там, в излучине Дона, на Сталинградском направлении и под Ростовом туго, так туго, что и представить трудно. Есть отрывочные сведения, что немцы еще две армии подводят — восьмую итальянскую и третью румынскую. Надо полагать, что итальянцы и румыны займут оборону на Дону, а все немецкие дивизии будут переброшены на Сталинградское и Кавказское направления.

Велигуров хотел было спросить, какая же конечная цель наступления немцев, но, не желая выдавать своего смятения, сдержался. Однако Ванина самого мучили сомнения, и он заговорил об этом.

— То, что немцы бьют на Сталинград и на Кавказ — это совершенно ясно, — ероша волосы, задумчиво говорил он, — а вот какова же конечная цель? Вновь захватить инициативу в свои руки, измотать наши силы, обескровить нас и показать всему миру, что немецко-фашистская армия непобедима, — это, конечно, важно во всех отношениях. И все же из-за этого начинать грандиозное наступление безрассудно. В настоящих условиях с точки зрения стратегической — абсурд! Едва ли только этим может довольствоваться Гитлер. Видимо, главная цель этого наступления все-таки экономическая: полностью овладеть промышленным Донбассом, захватить донской и кубанский хлеб, дорваться до майкопской и бакинской нефти и, обеспечив, таким образом, свою экономику, думать, что делать дальше. От этого они очень много выиграют, а мы попадаем в тяжелое положение. Правда, с точки зрения стратегической этот план уязвим. Прорываясь к Волге и на Кавказ, немцы неимоверно растягивают свой фронт, а их главная ударная группировка попадает под наши фланговые удары с севера. Вот поэтому, видимо, они и подтягивают итальянскую и румынскую армии к Воронежу. Для прикрытия своего северного фланга.

Все время, пока в раздумье, словно рассуждая сам с собой, говорил Ванин, Велигуров сидел, не шевелясь, и ловил каждое его слово. Впервые в жизни почувствовал он великую силу аналитического ума и позавидовал умению так логично и так последовательно рассуждать о сложных, запутанных явлениях. Так же впервые в жизни у него зародилось сомнение, что сам он очень многого не знает и очень многого не понимает. Вместе с этим в его сознании все возмущалось и восставало против этого сомнения. Подавленный, сидел он, слушая Ванина, и сам не замечал, как менялся весь прежний строй его мыслей. Теперь и он верил, что не Воронеж был главным в немецком наступлении, что Донбасс, Кубань и Кавказ были их главной целью наступления. То, что Ванин сказал как предположение, требующее новых раздумий и уточнений, для Велигурова было уже абсолютной истиной, такой же очевидной и несомненной, как несомненно то, что сидел он в кабинете начальника штаба фронта и разговаривал с Ваниным. Он уже хотел было идти к себе и писать доклад в Генеральный штаб, но Ванин остановил его.

— Тарас Петрович, — сказал он, доставая из сейфа объемистую папку, — мне звонил Васильев и просил передать вам одно поручение. Там, в Наркомате обороны разработали проект нового Боевого устава пехоты и прислали нам для обсуждения. Все свои десять экземпляров я отправил в армии. От них уже начинают поступать замечания. Васильев просил вас поручить Бочарову обобщить все мнения о проекте устава и подготовить общие замечания и предложения. И я, Тарас Петрович, также прошу вас освободить Бочарова на неделю от всех дел и поручить ему эту работу. У меня нет ни одного свободного человека.

— Да, да! Это мы сделаем, — только и мог сказать Велигуров. Он опять испытывал то гнетущее чувство оскорбления и обиды, которое с трудом преодолел во время спора с Бочаровым, и, взяв у Ванина папку с проектом устава, поспешно распрощался, усилием воли сохраняя самообладание. Сам Васильев такую важную и ответственную работу через его голову поручал этому выскочке, гордецу, который так вызывающе и нагло ведет себя с ним, с заслуженным боевым генералом Велигуровым. Конечно, все эти просьбы, чтобы он сам поручил работу Бочарову, были только любезностью и Васильева и Ванина. Теперь и разговор с Ваниным представлялся Велигурову совсем в ином свете. В самом деле, он же все время говорил сам, говорил поучающе, наставительно, не давая ничего высказать ему, Велигурову.

Раздраженный и подавленный вернулся Велигуров к себе. Расстегнув китель, он в изнеможении прилег на постель и долго не мог отдышаться. В груди все время что-то давило, хрипело, и удушливый кашель потрясал все тело.

«Нет! Нет! Избавиться, навсегда избавиться от этого Бочарова, — в перерывах между приступами кашля раздраженно думал он, — это ему я обязан таким оскорблением от самого Васильева».

Но тут же он подумал, что вместо Бочарова пришлют другого полковника и что разрыв с Бочаровым может быть истолкован и Васильевым и другими как желание избавиться от неугодного помощника, да и сам Бочаров так просто не уйдет, а наверняка будет жаловаться и уж в крайнем случае своим друзьям скажет, что он, Велигуров, выжил его, а это сплетней распространится и в штабе фронта, и в наркомате, и в этой сплетне он, Велигуров, конечно, будет выставлен в самом неприглядном виде.

Эти мысли подняли Велигурова с постели. Он хотел было послать ординарца за Бочаровым, но раздумал и, застегнув китель, старческой походкой направился к Бочарову.

Когда он, собрав все силы и приняв гордый, независимый вид, вошел в низенький однокомнатный домик, занимаемый Бочаровым, тот был так удивлен его приходом, что даже забыл предложить стул генералу.

— Вот что, Андрей Николаевич, — заговорил Велигуров, стараясь открыто и просто смотреть на Бочарова, — новую работку подвалили нам. Придется зам все дела отложить в сторону и на недельку засесть за нее. Закрывайтесь, изолируйтесь от всего и жмите. Все остальное я возьму на себя.

Бочаров с трудом оправился от смущения и, слушая Велигурова, понял, каких усилий стоил генералу этот приход к нему. Он видел, как тяжело, с хрипом дышал Велигуров, как до синевы налилось кровью его лицо, как нервно дрожали его пальцы, и ему стало жаль этого пожилого, самолюбивого человека.