Посланники Великого Альмы (Книга 1) - Михаил Нестеров

Аницу слегка повернула к ней голову, и Джулия впервые услышала её голос - красивый и мелодичный.

- А моя мама, сестры и братья - они тоже совершили грех?.. Я просто хочу присоединиться к ним. Если они совершили грех и Бог покарал их, я хочу разделить их участь.

- Знаешь, девочка, это большая проблема. Бог все видит, и это не было самоубийством. Это он сам позвал их.

- Но я чувствую, что Бог зовет и меня.

- Тебя зовет не Бог, тебя зовет дьявол. Ты только представь себе: вот ты ушла из жизни - мы только представляем это, - и встретила на небесах свою мать, и она тебя спрашивает: "Что там? Ты сделала то, о чем просил нас вождь? Ты сумела спасти род альмаеков своим женским началом?" А ведь это была воля не только вождя, его устами говорил Господь. Вас осталось мало, и вам во сто крат будет тяжелее, но от этого и славен будет ваш род, будет могуч, если из жалкого, угасающего уголька вы вновь запылаете. И ваши дети и внуки будут гордиться вами. А если ты уйдешь из жизни, тебе не простят этот поступок здесь и уж конечно там.

Джулия незаметно перевела дух, стараясь не выдавать внутренней дрожи.

- Ты простила свою мать, поняла ее?

- Да.

- Вот видишь, значит, ей, мученице, уготовано двойное прощение - тобой здесь, на земле, и Богом - на небесах. А кто простит тебя?.. Тебя будут жалеть, поминая слабоволием, а твоя мать останется в сердцах как сильная, гордая женщина. Вот различие между двумя самоубийствами. Если тебе жалко только себя, что ж, уходи. А если тебе жалко остальных - ещё меньших, чем ты, детей, то ты останешься.

- Но ведь они все узнают, будут жалеть меня.

- Нет, девочка. Они будут гордиться тобой, твоим сильным характером, зная, что ты не сломалась. Зная, как тебе тяжело и больно. Они будут любить тебя и почитать как сильную девочку.

- Похоже, ты все знаешь, - вздохнула Аницу и решилась взглянуть на Великую Богиню Дилу.

Джулия приняла её в свои объятия, тихо раскачиваясь из стороны в сторону. После долгой дороги она даже не умылась, но слезы, хлынувшие из глаз, исправили положение, ручейками смывая со щек въевшуюся пыль.

Аницу ладонью вытерла ей лицо.

- А ты правда жена Альмы?

- Нет, дитя, у меня другой муж, его зовут Самуэль.

- А он - Бог?

- О, да! - сквозь слезы улыбнулась Джулия, взяв девочку за руки. Знаешь, я что-то проголодалась. Не составишь мне компанию?

- Можно, я ещё немного посижу здесь?

- Конечно, можно.

Джулия поцеловала Аницу в лоб и кивнула Тепосо: "Пошли".

Отозвав в сторону Лори, она положила ей на плечо руку.

- Лори, я тебе больше не командир, и ты вправе вот с этого момента не подчиняться моим приказам.

- Можешь не продолжать, Джу, я - ясновидящая.

- Вот поэтому я к тебе и обращаюсь. Я тебе и слова не скажу, если узнаю, что за сегодняшнюю ночь ты перебьешь весь гарнизон в городе. Я равнодушно пройду мимо трупов, но... Лори, один из них должен остаться жив, и ты приведешь его ко мне. Это условие.

- Послушай, Джу, я хочу рассказать тебе одну историю. Дело было ещё до знакомства с тобой. Один маньяк взял заложников в шахте и - вот мерзавец! обещал взорвать и затопить шахту. Я взяла его, Джу, хотя мне пришлось спуститься за ним под землю на полкилометра.

- В прошлый раз это было двести метров.

- Да?.. Ну может быть. Так я что, уже рассказывала?

- А кроме того, не было никакой шахты.

- Ты не веришь мне, Джу?!

- И не было маньяка.

- Но он мог там быть, понимаешь?

- Понимаю. Просто ты хотела сказать, что достанешь этого подонка из-под земли.

- Точно. Я его достану, ты уж поверь мне. Я вернусь в будущее, я приволоку с собой бурильную установку, я привяжусь к буру, я...

- Я верю тебе, Лори.

- Ты дашь мне одного человека?

- Его не дам. Возьми Дороти или Паолу.

- Договорились. А пока не стемнело, мы с Сарой прогуляемся минут десять-пятнадцать. Мы с ней тут разговаривали, и меня беспокоит одна мысль.

2

- Здравствуй, Муньос. - Антоньо огляделся вокруг, хотя в храме, кроме него самого и стражника, никого не было.

- Здравствуйте, сеньор.

- Вас ещё не сменили?

- Нет еще. Жду с минуты на минуту.

Муньос явно нервничал и чувствовал себя под холодным взглядом Руиса неспокойно.

- Значит, у вас есть минута-другая, чтобы рассказать мне кое о чем.

- Не знаю, сеньор Руис, о чем это вы?

- Я могу вам помочь. Для начала спрошу: куда делся один из пленников? Я имею в виду девочку, самую старшую из них.

Муньос сглотнул и потянулся к кружке с водой. Смочив горло, он, глядя в ноги Антоньо, постарался напустить в голос нотки удивления.

- Девочка, говорите вы? Мне кажется, все на месте. Вот, может быть, когда они завтракали...

- Послушайте меня, Муньос, вы не кажетесь мне негодяем, вы не могли этого сделать. Вы - беспощадный воин, но я ведь вижу ваши глаза, когда дети выходят наверх, чтобы глотнуть свежего воздуха и съесть ту жалкую порцию пищи, что мы им готовим. Вот вы сейчас напуганы, и я ещё раз спрашиваю: кому вы открывали подземелье и кто связал вас обетом молчания? Вернее, кого вы так боитесь.

- Сеньор Антоньо, зачем вы меня спрашиваете, если и так все знаете?

- Если бы я знал все, я бы не пошел к тебе, а навестил бы того человека, чтобы предложить ему совершить прогулку за ближайшую рощу.

- Вы бы ничего не сделали ему.

- Вот как?

- Да, сеньор, и не спрашивайте меня больше ни о чем.

Антоньо скрестил на груди руки, стоя в двух шагах от стражника.

- Ладно, Муньос, я больше ни о чем не спрошу. Вижу, что ошибался в вас, принимал ваши добрые улыбки в адрес детей за хищные ухмылки гиены, обманывался в ваших глазах, которые теперь напоминают мне глаза шакала. Я ни о чем не спрошу, но выслушать меня вам придется. Сегодня ночью в лесу изнасиловали девочку; над ней измывались. Хищный зверь не делает со своей жертвой такого - он просто убивает её.

- Прошу вас, не говорите мне этого. - Муньос жалобно посмотрел на Антоньо.

Тот сделал шаг и глыбой навис над стражем. Глаза его были страшны.

- Не говорить тебе?! Тебе, соучастнику этого дьявольского деяния?! Руис побледнел, сжимая рукоять даги.

- Я виноват, сеньор, но... - Он понизил голос и спросил: - Она жива?

- К сожалению.

- Да что вы такое говорите!

- К сожалению, она жива, - настойчиво повторил Руис.

- Господи, помоги мне, - стражник перекрестился и посмотрел Антоньо за спину, на яркий прямоугольник входа. - Неужели девочка так плоха?.. Простите, сеньор Антоньо, я что-то не то говорю.

Муньос набрал в легкие побольше воздуха, но выдохнул только одно слово.

Антоньо, казалось, желал услышать только это имя; он даже не вздрогнул. Еще несколько мгновений его глаза смотрели на стражника, затем он быстро покинул помещение.

Остатки благоразумия, вытесненные из него коротким словом, однако, подсказали ему, что сейчас не время встречаться с Кортесом. Стараясь не выдавать волнения, он спокойно покинул город и вернулся на то место, где обнаружил Аницу.

Трава жгла его, прорастая внутрь, давая буйные побеги ненависти к тому, кого он называл другом. Кортес был горяч, яростен, порой - необуздан, но...

"Он сумасшедший", - спокойно подумал Руис. И в кустах ему померещилась окровавленная фигура Аницу. Она покачала головой и сказала голосом Антоньо: "Он - бешеный".

- Ты права, девочка, - прошептал он, прогоняя видение. - Он так часто повторял слова "пес" и "черт", что сам стал и тем и другим. А бешеных псов пристреливают.

Он успокоился, приняв для себя четкое и безоговорочное решение. Где и когда - об этом он не беспокоился: в любую секунду, как только он увидит Кортеса.

"Нет, я приведу его сюда, - наконец определился он, поразмыслив ещё немного, - и убью здесь".

И ещё через пару минут: "Нет, Кортес, тебя приведет сюда твоя же похоть и мстительность".

Антоньо весь день пролежал на траве, но в город не шел, хотя к полудню почувствовал сильный голод.

Солнце, подводя итоги прошедших суток, пылало огненным возмущением, бросая в темнеющее небо последние гневные стрелы.

У ворот города Антоньо напустил на себя беззаботность и блаженство на лицо, мурлыча под нос мотив сентиментальной песенки.

- Слава тебе, Господи, - перекрестился Химено де Сорья, глядя на улыбающегося Антоньо. - А я, грешным делом, думал, что вы никогда не поправитесь. Нашли источник живой воды?

- Да-а, - протянул Антоньо и вдохнул аромат сапфировой ипомеи. - Целое озеро живой воды и купающихся нимф.

- Тебя, старина, снова потянуло на поэзию? - спросил Кортес, норовя повернуться на бок в своем гамаке.

- Да, мой друг, и я сочиню целую поэму. Нет, несколько поэм. Одна будет о прекрасных руках, другую посвящу небу, карему небу. А в третьей воспою вишневый сад сладких губ.

- Что с тобой, Антоньо? - Кортес свесил ноги и наморщил лоб. - Что могло так подействовать на тебя?

- Я устал, Раул, и хочу только одного. Вернее, я хочу две вещи: поесть и лечь спать. Вы мне оставили что-нибудь?

Антоньо схватил со стола грудку жареной индейки и с жадностью впился в неё зубами. Сочное мясо брызнуло влагой на испачканную зеленью травы рубашку. Но он даже не обратил на это внимания. Кортес, напротив, обратил, подозрительно глядя на товарища.