Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

и вполне терпимые приказания старика закипятил воду, отыскал припрятанную в одном из навесных шкафов над столом заварку, засыпал в полулитровую банку из-под кабачковой икры — заварочного чайника не было — и залил кипятком. Разлив чай по кружкам, наконец уселся за стол напротив Кагарлицкого.

— А ничего ты орудуешь своим протезом… наловчился! — сказал старик с некоторой завистью в голосе, которая таковой, конечно же, не была. Скорее, признание нелегкого существования калеки и невольное восхищение совпало с лёгкой завистью по интонации. — Давай, Егор, сушки вот, свежие, с чаем самое то! — похвалил старик изделия из сладкого пшеничной теста, размачивая одну в кипятке. — Хватай! Пробуй! — уговаривал он, будто искренне думал, что Егор отродясь не пробовал их никогда. — Чудо чудное!

— Владимир Ильич, знаете «Кощея», позывной у него такой?

Ильич посмотрел строго, как бы поверх очков и отложил размоченную в чае сушку на край тарелки.

— Ты с этим наркоманом не связывайся, понял! — сказал он, словно отрезал путь для любого возможного в дальнейшем вопроса о «бессмертном». — Ублюдок ещё тот! Личность — маргинальная…

Егор тут же всё понял и уткнулся в чашку с паром, категорично подумав о себе: вот, простофиля, бля… Господи, прости!

— Чего вдруг спросил? — помедлив, сказал Ильич.

— Да так, узнать хотел: из наших, нет? Заходил с утра…

— Таких в батальоне не держат. Этот из местечкового отряда «Донецкие Орки»… Отираются тут, прилипалы… К молодому было дело цеплялись, денег вымогали… к Витьке… но — там обошлось вроде…

Бис задумчиво потупил взгляд: ну и дурак же ты, Егор Владимирович! Столько живёшь, а всё в людей хороших веришь!

— …А чего приходил? — спросил Ильич, не унимаясь ни на секунду. — Денег небось просил? Или наркоту толкал?

Егор внимательно подумал и ответил:

— Нет, такого не было.

— Не связывайся! — заключил Ильич.

После слов Ильича Егор не питал надежд встретить Кощея снова даже случайно или что тот явится с продуктами и спиртным для существующей во всех трудовых коллективах неформальной традиции, и столкнувшись с ним снова нос к носу, сильно удивился. Кощей был не один, с напарником.

— Эй, баклан! — отчётливо услышал Егор, как его обратили в морскую птицу, поняв, что прежде, в силу тугоухости, вероятно принял подобное обращение Костлявого, как «братан». — Поди сюда! — окликнул Кощей, заметив Егора на улице. — Давно ищу… Короче, хавчик я достал, а вот на бухло не хватило — надо бы докинуть?

— Больше нет, — сказал Бис, раздражаясь.

— Да ладно тебе — пошукай в том кармане? — сверкнул Кощей глазами и вздёрнув бровью.

— Сказал же: нет!

— А если найду? — хмыкнул Кощей, распрямив худые руки.

Егор даже не успел подумать, что его разозлило в этот момент сильнее: добровольно отданные впустую деньги, бесцеремонная наглость Кощея и желание запустить в чужой карман клешни или может, что сунулся снова?

Егор изловчился и заученным тренированным движением задвинул Кощею со всего маху ногой по причинному месту, что на языке спецназовцев носило короткое название — «расслабил» — нанёс удар, предшествующий основному приёму или связке ударов с целью отвлечения внимания и нарушения координации, часто направленный в пах; досталось и напарнику, который, впрочем, не ожидая такой прыти и внезапности, попятился прочь и был отправлен наземь бионической ногой в ботинке. Кощей содрогнулся, будто через него пропустили ток, скрючился, как худое дерево на болоте и со скрипом и скрежетом в голосе пал на колени, истошно и пронзительно завыв, как если бы причиндалы ошпарил кипятком.

— А — ааа!.. — скулил бессмертный. — Чего по яйцам лупишь, а? А — ааа!.. Не мужик что ли? — завалился он на бок, поджав колени.

Егор встал коленом на грудь Кощея, сгрёб в свои металлические пальцы его лицо, так что тот едва ли мог видеть сквозь них и надавил большим на зажмуренный глаз.

Вскинувший ногами и сильно ударившийся затылком подручный Кощея завидев такое и явно не рассчитывающий противостоять кому либо, тяжело поднялся и придерживая руками голову, трусливо ретировался. А может, и не был Кощею соратником. Впрочем, Костлявый тоже оказался куда слабее инвалида, чем представлялся с виду.

— У меня нет одной руки, ноги, и напрочь отсутствует желание состязаться с тобой в мужественности! Деньги где?

— Потратил, — сказал Кощей в железную ладонь смятыми губами.

Егор надавил пальцем на глаз. Все его движения были агрессивны, порывисты и расчётливы, и даже то, как он оглянулся по сторонам — проверив, нет ли угрозы со спины, — показалось, были присущи человеку, который профессионально, на возмездной основе, промышлял нанесением тяжких телесных повреждений другим людям, занимаясь этим ежечасно и, пожалуй, с удовольствием.

— Ладно — ладно, — проскулил Кощей, — потратил не все! Только убери с груди колено…

— Давай сюда, — приказал Егор.

— Ты об этом пожалеешь, сука! — болезненно сказал костлявый, извлекая дрожащими сизыми руками из кармана две смятые купюры, и возразил с угрозой. — Я приду за тобой, когда ты не будешь ждать!

Оттолкнувшись, Егор распрямился, впечатав Кощея в асфальт и с такой силой пнул его в лицо, что едва не снёс голову с плеч, будто точно знал, что погибель бессмертного кроется в игле спрятанной в горле и нужно непременно туда попасть, и Егор точно зная, как это сделать.

— Тебе не стоит возвращаться, — сказал Бис, — я буду ждать…

Больше Кощей с земли не возражал.

Где — то через полчаса как из ведра полил дождь. Вытянутый по струнке Кощей, напоминавший «спящего полицейского», элемент принудительного снижения скорости транспортных средств, пролежал на земле недолго и, завладев вниманием прохожих и зевак, вскоре был опознан. Друзья помогли костлявому подняться и, рассыпаясь в смертельных угрозах в адрес того, кто это сделал, затащили злого чародея в подъезд. Бис разглядывал из окна место, где пролилась кровь ополченца с бессмертным именем и искренне мучился сердцем, упрекая себя в излишней жестокости.

«…Откуда во мне эта злость? — думал Егор. — Неужели из-за войны?.. А в мире?.. Из-за таких как я?.. Тогда нет даже крошечной надежды на этот мир. Вообще никакой. Где в этом мире любовь?.. Почему он полон насилия, жестокости, произвола и в нём нет места надежде? Вообще нет надежды!.. Ни на бога, ни в то, что однажды смогу услышать добро в своем сердце…»

— Хорош замышлять абсолютное зло!

Егор вздрогнул.

— Чего заскучал?

Влетевший в квартиру Песков был возбуждён и чем — то взволнован. Свалил два пакета с продуктами на кровать и выписал по воздуху кулаками тройку, злую такую: три прямых удара левой и один акцентированный правой.

«Почтальон передал письмо… — мысленно резюмировал Егор, — правда, передал длинно и коряво…» — это была боксёрская