Акбар Наме. Том 4 - Абу-л Фазл Аллами

способный исправить67 начертанное смятенным духом и стереть предложения, заменяя их словами, и выявить их смысл. Если бы Время позволило хоть это, оказались бы нужны люди, умеющие блеском своей просвещенности и силой мужества

увидеть ошибки. Принимая во внимание, что в тайники сердца моего закралось преумножающееся с каждым днем беспокойство за свободу, и поскольку присутствовало некоторое соперничество, внешние дела довлели надо мной, а доверенный и любящий друг пребывал по ту сторону завесы, как оценить то, что сердце сообщало рукам, а последние — перу? Поскольку мысли мои оставались ясными, благодарность Господу возрастала, преданность рождалась искренней, а гений Шахиншаха оказывал помощь, то свет судьбы бросил луч во тьму борьбы и наделил [меня] активной силой.

То, что в сердце моем —

Монета несметной духовности.

Я не сам заработал богатство то вечное, Взгляд покровителя дал мне его.

385

В первый день азара, Божественного месяца, 40-го [года правления Акбара] (примерно 11 ноября 1595 г.), я затворил дверь дома своих мучений68. С виду я был поглощен, помимо всего прочего, написанием благородной истории, но про себя я взывал к Несравненному Дарителю и молил о лампе для омраченного сердца. Я склонил чело просьбы у порога Божественного величия и просил осуществить желаемое. Внезапно заря судьбы показала свой лик, и луч света озарил каморку без окон. После некоторых размышлений удивление прошло (букв. «прекратилось»), и утренняя слава коснулась моего пера. Великая радость и дивный восторг охватили меня. Мое больное и опаленное тело69 облачилось в весенние одежды, и явился проводник для смелого предприятия. Сердце вновь обрело силу, а бесполезное (букв. «безголовое и безногое») перо начертало чудный узор. Смотрители славы подвигли свадебного певца к мистическому танцу70. Вскоре я превратился в богатую сокровищницу красноречия, и меня наградили возвышенной грамотой. Я получил титулы На-дир-аль-Калами7 (чудо велеречивости) и Шамс-и-пештак-и-гояи72 (светило галереи речи). Несколько восхитительных высказываний записал (Акбар). Благодарность была выражена за милости, драгоценный труд пришел к завершению [и стал] подарком искателям истины и просвещенным людям. Была дарована великая удача, и [зажегся] свет лика.

Удача ринулась и распахнула дверь успеха, Она мне подарила больше того, чем желал я. Соловей речи вылетел из розы моего ума, Покров таинственный кончиком пера оказался порван. Я окружен был воинствами духов, Незваные и призванные, они прошли сквозь двери. Идолы сердца двинулись вперед.

Перо мое их пригласило мелодичным шепотом73.

Теперь следовало бы раздаться мелодии радости и шепоту восторга. Но как тот, чья решимость привязана к созданию хроники череды циклов, сорвет замок написанием рассказа об одном из них? Какая пища насытит его сердце и доставит наслаждение? Особенно в день, когда по велению небес рассудок мой в смятении, и другая мысль посетила мой встревоженный разум? Тело — город (то есть склонно к общению), а душа — степь; здесь звучит мысль о последнем путешествии, которое порвет связи. У многих моих современников языки произносят речи, а души хранят молчание. С каждым днем растет беспокойство относительно написания книги судьбы (Икбалнама, то есть «Акбар-наме»).

Увы! Гора (кох) печали на соломинку (ках) обрушилась, В луну влюбился крошка муравей.

Необычайное событие случилось —

Убогий попрошайка полюбил царя.

Единственное желание мыслей моих заключается в том, чтобы, после описания чудес нескольких циклов и после того как будет надлежащим образом отдан долг благодарности, я смог бы с Божьей помощью покинуть ряды служителей мира и полностью посвятить себя служению Богу. Да выйду я из ущелья связей и отношений и обрету покой на возвышенном пути просветления! Да перестану стремиться к разрушающей душу обители дэвов и наслажусь счастьем в священных палатах вечности!

386

Забери свое добро из караван-сарая,

Ибо крыша вся в дырах, а тучи громадны и бурей грозят.

В этой каморке не можешь ты оставаться, Будь тебе десять, сто или тысяча лет.

Завесу сорви, чтоб внести было можно

Божественный Паланкин на (сердца) помост.

Однако в атмосфере сей возвышенной неприступной крепости крылья мужества высоко летящего [мужа] полей познания ослабевают, так как же чувствуют себя земные и себялюбивые люди? Расскажу ли о тернистом и опасном пути? Или сошлюсь на печаль тех, кто из-за греховности воров пропитанной злом пустыни не достиг своих целей? Или поведаю о боли, причиняемой малодушием эгоистичных спутников? В ослепительном постоялом дворе естественного существования Мудрость ютится в углу презрения, а своеволие восседает на возвышении бахвальства. Всевозможные фантасмагории внешнего мира охотятся на душу, а небесный целитель укрылся за завесой. Последнее зло — истязание души нечестивцами. Одни сладкими речами, а другие с помощью молчания торгуют лихом (никухидиги) под видом добра (некукари) и в одеждах проводников занимаются грабежами (дар либас рахнамуни рахзани кананд). Большинство тех, кто сам уже подвергся обману, дурят остальных и считают причинение вреда людям — что уж тут говорить о животных — поводом для похвальбы. Не счесть и тех, что подчинили свои сердца льстивым речам распутника (мира), обирающего мудрых и разрушающего силу, подобную той, что была у Рустама. Как перечислить плутовство и обман служителей беззакония? Древнейшим из всего этого является низость нрава, скованная залогом в любви к умерщвляющему друзей и помогающему врагам (миру). Благодаря процветанию этого волнующегося, подобно ртути, миража (низменное побуждение) вкушает триумф праздности (харсанди) и радость беззаботности. От напасти этого пшеничного ливня, торговца ячменем, не почувствует ли оно себя затоптанным стопой сожаления и истощенным печалью? В связи с этим мудрые и красноречивые при определении тайн нарекают одного отцом сего бренного шарлатана (мира). Второго же — глупцом, который в случае прихода старого дурака хватается за нить рассудительности и соображения и приходит в замешательство от радости или печали. Его голод не утоляется кажущимися и несущественны-

ми лакомствами, а желания не утихают. Осиротевший74 живот не наполняется иллюзорностью и на деле остается пустым, а стопа желаний не хромеет. Иносказательно его (глупца) называют сыном своенравного пьяницы (мира). Третий — недальновидный и низкий человек, который из-за былых ошибок не шествует по пути истины, преследуя желания мира, дошедшего до места яростных разрушительных взрывов. Однако он доверяет никчемным снадобьям обманчивого века, и помещает свою длань на подол обмана и мошенничества, и думает добраться до безопасного берега собственными средствами (дастан сарай). Великие мужи иносказательно именуют такого рабом чернокнижника с тысячью хитростей. Четвертый — сонный, запутавшийся человек, сбившийся с пути от толчеи желаний и