Взгляд из угла - Самуил Лурье

А больше ничего, собственно говоря, и не слышно. Поэтому так неинтересно чирикать про внутреннюю политику.

То ли дело - внешняя. Как субъект международного права мы с вами еще о-го-го как можем поразить вселенную. Верней - поразвлечь.

Имидж этого субъекта, когда он появляется на арене, неподражаем. Это элегантный господин, до кончиков нижних ногтей преданный идеалам гуманизма и демократии. Хотя ногтей и не видно под сверкающей кожей штиблет. Само собой, сорочка на нем прекрасна, как его душа, костюм же - как мысли. Почему и не полон. В этом-то и прикол.

Этак со всей прямотой - позвякивая органами по галстуку, безупречно повязанному, - подняться в генассамблее: прошу внимания! Наша нация, совместно с белорусской, суданской и северно-корейской, требует от всех остальных немедленно принять резолюцию против расизма и ксенофобии! В смысле - против эстонского расизма и латышской ксенофобии. Да-с, леди и джентльмены, - согласно дипломатическому этикету, будьте любезны обсуждать инициативу как ни в чем не бывало. Как миленькие. Как если бы все присутствующие были в штанах.

И что вы думаете? Победа по очкам. Пораженные наготой нашей концепции, Америка, Европа и примкнувшая к ним Япония слабо сопротивляются, но прогрессивных стран - большинство, и мы с Суданом в дамках, резолюция принята: да не осмелится никто посягнуть на узбекские права латышского человека!

Дома, в Думе, этот номер (условное название: сан кюлот) вообще идет под хохот с аплодисментами. Прямым официальным текстом под протокол: взгляните, кто тщится насаждать у нас демократию? те самые страны, в которых ее как раз и нет! Давайте-ка прекратим это по-быстрому, доколе, блин, терпеть. Голосуем.

Первое: закрыть правозащитные, благотворительные и прочие некоммерческие лавочки, связанные с заграницей, - как бы временно - только чтобы компетентно прощупать. А там видно будет; некоторые когда-нибудь после откроем снова - понятно, без средств и с другим персоналом.

Второе - срочно выделить полмиллиарда деревянно-нефтяных на демократическую работу везде.

Скажем, в той же Латвии (будь она неладна! провались она совсем! и отчего это место на карте так чешется?) - на мороженое для школьников, прогуливающих уроки местного, якобы гос., языка; или в Приднестровье - на промышленное производство калашей в мирных целях; нельзя не подкинуть и "Молодой гвардии" - верному помощнику "Единой Кормушки". Короче, те, кому положено, распилят всё, как надо. Кто, короче, - за? Принято поистине подавляющим большинством.

Говорю же - потеха. Иудушкина такая злорадная забава: имею, мол, естественную потребность громко утверждать, что черное - это белое; что сучок в чужом глазу - неизлечимое уродство, а бревно в моем - атрибут неотразимой красоты. И что на воре шапка не горит.

Был когда-то авантюрист Хаммер. Ловил себе неводом рыбку в мутной воде первых советских пятилеток: выменивал у большевиков эрмитажную живопись за продукты и карандаши. Большой друг Советского Союза. Страшно разбогател.

Соблазнившись его примером, некто Гаон в 90-е годы то ли сам сунулся к новому нашему начальству, то ли дал себя уговорить. Операция: товар - деньги-товар, или утром - стулья, вечером - деньги, кто его знает. Но пункт про деньги точно был, и это Гаона сгубило, как все равно к одиннадцати - туз. Взял бы, как Хаммер, натурой в порядке предоплаты - ничего бы для него не пожалели в тот момент. А с деньгами его, конечно, кинули. Кто же станет отдавать целый воз валюты чужому дяде? Извините, - сказали, - мистер, - мы не в курсе. Который вам эту бумагу подписывал, больше не работает. И его зам куда-то делся. Ваши с ним дела никого не касаются, катись, покуда цел.

Гаону, конечно, обидно. Все-таки век Интернета. Ткнешь кнопку - на экране список всех мультимиллионеров планеты. С портретами. А на портретах - и тот, чья была подпись. И его зам. И даже пом. зама. А если ткнуть другую кнопку - где калькулятор, - и сложить капиталы - в аккурат выйдет та самая сумма, на которую этот Гаон попал.

И стал он метаться по планете с воплем: отдай миллиард. И делать разные символические жесты. Глупые. Вздорные. Наподобие знаменитой телеграммы одного турецко-подданного: "Графиня изменившимся лицом бежит пруду".

На этой неделе взял и заарестовал в Швейцарии три транзитных фуры с картинами Сезанна и др. Как имущество своего должника - г-жи РФ. На основании решения Стокгольмского арбитража.

Ну, наш субъект ему показал арбитраж. Без единой репетиции - как дружно, с каким блеском разыграли мы последнее действие из драмы Шекспира "Шейлок, или Венецианский еврей"! Любо-дорого было смотреть. В порыве страсти к импрессионизму один даже размечтался послать к берегам Швейцарии наш авианосец.

Как упоительны в России наглецы! Как обаятельны - для тех, кто понимает.

28/11/2005

Ресурс жизни

Очень круглая дата: со дня рождения Александра Блока - ровно 125. Стало быть, согласно лит. святцам, полагается ему лит. акафист или вроде того.

Сам бы я, чего доброго, мог и запамятовать. Но тут как раз прибыл в наше захолустье один столичный режиссер человеческих душ. Привез в подарок, за что ему большое спасибо, очередную разгадку смерти Сталина. И, зазывая публику на свой медиумический сеанс (вот увидите, нам явится Он! Я надеюсь, друзья, мы с вами ощутим Его присутствие!), мимоходом обронил в местный микрофон словечко-другое про автора поэмы "Двенадцать". Дескать, вот чья смерть - не бином Ньютона. Дескать, понял человек, что написал не то, - ну и поставил боты в угол, дело житейское.

А написал бы, значит, то - надо полагать, не умер бы? Ай, браво.

Пошлоглупость такого накала действует освежающе. Легкий такой озноб, как от сквозняка. Действительно же, думаешь, ноябрь, а Блок у нас 1880-го г.р., и какой это уважительный предлог увильнуть от политики, переменить разговор.

Да только не особенно переменишь. Потому что все эти персонажи, которые, ясно уже, ни за что не позволят нашей стране жить по законам здравого смысла и доброй воли, - все эти государственники, они же державники, они же патриоты, православные коммунисты, монархисты-ленинцы, красные черносотенцы - воплощают спектр свойств человека советского. Новая, прочная, уже неистребимая порода, специально выведенная Сталиным для нужд госбезопасности. Это существа, которые легко, по первому же сигналу (обычно - в пубертатном возрасте) расстаются с т.н. душой и в дальнейшем обходятся без нее до глубокой старости.

А на Блоке русская культура поставила эксперимент свой: дала ему - и только ему - высказать жизнь этой самой т.н. души (конечно, его собственной, личной) практически от начала до конца, без помарок и помех. Чтобы она вся превратилась в записанный голос. Его снабдили огромным талантом, солидным культурным багажом, некоторым достатком и почти неограниченным запасом досуга. Окружили любовью, доставили славу. Будь маменькин сынок, тетенькин племянник, баловень барышень - будь свободен совсем, от всего; никого не слушай, кроме души, но за ней записывай буквально.

Получился, как известно, роман. В котором иные - многие - страницы прекрасны, вероятно, навсегда; но очень многие - уже темны либо угасают, причем стремительно. Словно воздух превращается в гипс.

Боюсь, никто уже не прочитает, волнуясь, всё, от корки до корки. Это жаль, потому что Сталин и Блок в пространстве сознания несовместимы. Как мещанский текст - и текст трагический.

Хотя стихи состоят всего лишь из неистовой тревоги, по-разному окрашенной. И трактуют один мотив: отвращения к пресловутому счастью - простому человеческому, реальному, земному; оно - не настоящее; а другого не дано, да и не бывает, а раз так, лети все в тартарары. А все как раз туда и летит - что и есть единственный смысл судьбы. "Будьте ж довольны жизнью своей,/ Тише воды, ниже травы!/ О, если б знали, дети, вы,/ Холод и мрак грядущих дней!"

Такой взгляд на вещи легко пародировать, не будь он передан интонациями, которые усваиваются мгновенно, словно их-то вашему голосу и не хватало.

Но все равно: стихи Блока больше ни для кого не являются ресурсом жизни. Блок уходит. Сталин возвращается. Мещанин победил, - и, должно быть, с концами.

Не могу забыть, как тысячу лет назад (точнее - сорок) сидел в гостях у одной старушки. У вдовы того человека, сестре которого Блок посвятил "Под насыпью, во рву некошеном...". Тесная такая комнатка в коммунальной квартире на Карповке. Шестой, кажется, этаж. Абажур. Печка. Духота. Нищета. "Александр Александрович всегда садился вот на этот стул..." Стулья пошатывались, шевелился абажур, шевелились фотографии на стенах. Я подумал: голова кружится, - потом пригляделся: по всем поверхностям передвигались полчища клопов.

Теперь у Александра Блока есть две могилы (на Смоленском и Волковом) и опрятный музей, - чего еще надо? Опять же, интимная его переписка доступна любому, кому не лень почитать. С научной, разумеется, целью: интересно же, по какому курсу он конвертировал свою жизнь в стихи, пока не доигрался до дефолта.