Невская битва - Александр СЕГЕНЬ

—    Более ста, — был ответ.

—    И всех казнить хотите?

—    Всих!

Отдавать жестокий приказ было трудно, но Алек­сандр прекрасно понимал, что совсем никого не каз­нить нельзя. Вот они стояли перед ним на коленях в снегу, связанные, с отчаянием в лицах, жалкие… Но это были изменники, желавшие немецкой власти. И он вдруг четко осознал, что они хуже и папежников, и Батыевой саранчи. Пришедшие с востока сыроядцы были и нехристь, и нерусь. Они не знали Христовой правды, не ведали света Крещения. И ходили слухи, что даже в отношениях друг с другом они не знали до­бра и ласки. Чего же можно было ждать от такого гру­бого племени! Немцы называли себя христианами, хо­тя исказили Христову истину и поступали, как нехри­сти. Но что и с них взять — нерусь!

Но вот изменники заслуживали большей ненависти, чем немцы и язычники Батыя, потому что они-то были русскими, их вскормили русские матери, напитавшие их любовью и лаской; они были православными, кре­щенными в нашей русской церкви, они ходили к испо­веди и святому причастию, но при этом смогли пойти на такое предательство. А стало быть, они — нелюдь!

И сделавшись каменным, Александр промолвил:

—   Андрея Чернаша, Романа Брудько и Евстратия Жидиславича… Этих трех бояр-изменников предать повешению. Остальных крамольников бить по двад­цать раз плетью и после этого оставить в узилищах до того дня и часа, когда не останется немцев на землях

новгородских и псковских.

—   Никак не можно сие, княже! — возроптали множеством голосов новгородцы. — Требно усих каз­нить смертию!

—   Що аз сказах — сказах! — отвечал Александр, впервые за полгода произнося это новгородское «що».

—   Буди же ты проклят! Щоб тоби… — закричал Брудько, но ему успели заткнуть разбитый до крови рот.

И уже на другой день казнь крамольников стала причиной первой новой ссоры Александра с Новгоро­дом, ибо его приказ они презрели, перевешав больше половины обвиняемых, а многих еще при этом истяза­ли, отрезая носы и уши, прежде чем вздернуть. Узнав о совершаемом непослушании, Александр успел спас­ти жизни тридцати изменников, а потом собрался вместе с Андреем уезжать из Новгорода, в котором так и не научились ему подчиняться. С огромным трудом удалось отговорить его. Только то, что и княгиня Александра на сей раз заступилась за новгородцев, спасло их от княжьего гнева. Он согласился остаться, но при условии, что все его приказы будут выполнять­ся безукоризненно. Андрей отправился во Владимир один. Феодосия вновь'поселилась в Юрьевом монасты­ре при останках старшего сына.

Саночку тронуло то, что за время их отсутствия новгородцы полностью подновили Городище, убрали обветшалые постройки, возведя на их месте новые, ук­расили помещения, наполнили их новой утварью. Ос­талось и для нее где приложить руку, но это было толь­ко в радость. Как всякая молодая женщина, она обо­жала новшества, перестановки, подновления.

Искоренив крамолу, Александр потребовал от бо­ярской господы много денег и оружия, все получил сполна и приступил к изгнанию немцев из Русских зе­мель. Собрал сильное войско из новгородцев, ладо-жан, ижорцев, которые даже корелу привели на служ­бу к Александру. Первым же делом он отвоевал ближ­ние рубежи — Тесов да Оредежу, потом броском ринулся к алатырьским берегам, на крепость Копорье, где немцы сосредоточили большие силы. Свежая твер­дыня ордена недолго держалась. Еще Великий пост не начался, а она уже рухнула. И здесь князь явил всем, что изменники хуже врагов. Взятых в плен немцев он пощадил — одних велел отправить в Новгород, а дру­гих и вовсе отпустил, чтоб передали своему местеру, как силен русский архистратиг. Но новгородцев, во-жан и чухонцев, оказавшихся на стороне немцев, Яро-славич карал сурово.

— Сие суть выродки, — сказал он, — и, предавши однажды, предадут многажды много раз. Не будь их, не было бы немцам так вольготно грабить нашу зем­лю. Казня изменников, мы не месть творим, но обере­гаем себя от них, аки от бешеных псов.

Уничтожив Копорье, срыв его до основания, Алек­сандр быстро освободил всю Водскую пятину и берега Луги. К Пасхе Христовой он возвратился в Новгород победителем, и на сей раз никто не оспаривал у него славу. Не было ни одного человечка, который бы по­смел возвысить голос в пользу Ратибора Клуксовича, или Домаша Твердиславича, или Романа Болдыжеви-ча — главных новгородских воевод. Славная была Па­сха! Во всем стало ладно, да и будущее сулило надеж­ды на то, что беды покидают истерзанную Русь.

Надобно было идти на Псков, но Александр чувст­вовал, что пока не время, что сил у него хватит лишь на то, чтобы овладеть городом, а следовало бы после этого дать большое сражение и надолго отбить у нем­цев охоту зариться на нас. Хорошо бы получить попол­нение от отца, но для этого надо было знать, что умы­шляет Батый, идет ли он на Русские земли. Всю весну он разорял Галицию, взял Владимир Волынский, за­тем овладел и Галичем. Потом пришли очень хорошие вести — Батый двинулся дальше на запад, в Польшу и Венгрию. А немцев отвлекала война против литвы и земгалы. И летом, к огромной радости Брячислав-ны, Александр вместе с ней и Васей отправился в Пе-реяславль, оставив в Новгороде свою дружину под на­чалом боярина Гаврилы Олексича. Князя и княгиню сопровождал небольшой отряд, отроки Савва и Рати-свет да Сбыслав Якунович.

И вновь они насладились жизнью в родном Перея-славле, только теперь это было лето, а не зима. Съез­див во Владимир и договорившись с отцом о войске, Александр вернулся домой и несколько седмиц посвя­тил своему любимому занятию — соколиной и ястре­биной ловле. Свадебные подарки тестя продолжали его радовать. Все они пребывали в полном здравии и силе, за исключением сокола Патроклоса, который почему-то ослеп. Саночкин любимчик Столбик радо­вал глаз стремительным полетом, головокружитель­ными взлетами под самые облака и падениями оттуда, столь отвесными, что замирало сердце. Соколица Кня­гиня носила жирных уток. Кречет Льстец налавливал голубей, а Белобока давала горностая. В отличие от не­мецких местеров, сокол Местер приносил русским лю­дям пользу, добывая в несметных количествах кули­ков. Ястребы тоже службу свою хорошо исполняли, Клевец снабжал тетеревами, а Индрик — перепелами. Да еще Савва раздобыл во Владимире особенного яс­требка, который в перепелином лове соревновался с Индриком. Савва утверждал, что сей ястребок, име­нем Пернач, происходил из племени того самого зна­менитого владимирского ястреба Живогуба, который якобы до семидесяти перепелов на дню бил. Правда, Пернач ни разу больше двадцати не осилил. Но и то — замечательный показатель.

А среди ястребих соревновались Катуня и Львица, добывали и лису, и зайца, и тетерева, но только в состя­зании друг с другом старались они, а оставь одну дома и возьми на ловы другую, эта другая и клювом не пове­дет, будет себе парить по небу без толку. Катуня не­сколько раз приносила молочных кабанчиков. Тогда Львица, решив оправдать свое прозвище, набралась му­жества и забила кабана-подростка. Это был самый уди­вительный улов за все время птичьих забав тем летом.

Хорошо было в Переяславле летом! Ничуть не хуже, чем зимой. А то и лучше. И даже такие дни случались, когда князь Александр совсем забывал про то, что очень скоро надобно будет идти воевать с немцем, с алч­ными римлянами. У Брячиславны в животе вновь обна­ружилось новоселье, и решено было, что осенью она с Васей и утробничком останется тут, в Переяславле, здесь и рожать будет, нечего теперь уж ее трясти.

В самом конце лета брат Андрей привел от отца из Владимира полностью оснащенные полки, собранные в Муроме, Нижнем Новгороде, Гороховце, Суздале, Москве, в самом Владимире, в Ростове, Ярославле, Ко­строме и других городах великого княжества Влади-миро-Суздальского. Хорошее войско пришло — почти восемь тысяч крепких и бодрых кметей. Теперь мож­но было идти на Псков и далее. Но осенью вдруг заря­дили дожди, да такие, что Клещино озеро из берегов вышло, затопив пристани и набережные. Дороги рас­кисли так, что ни о каком походе пока и думать было нечего — лошади бы по брюхо в грязи утопали.

Саночка радовалась, и каждое утро, подойдя к ок­ну, весело смеялась, видя, что и сегодня опять дождь.

— Да ты не колдунья ли? — в шутку возмущался Александр. — Не ты ли дождь наворожила своею косою?

Так, в сплошных дождях, прошли сентябрь и ок­тябрь. Лишь в середине ноября стало через день дож­дить. У Брячиславны в животе новосел уже вовсю брыкался.

— Вот дождешься, Леско, когда он на свет появит­ся, тогда и пойдешь в полки на немца, — говорила княгиня.

Но того дня ждать было, по меньшей мере, не рань­ше как в феврале, а перед Рождеством Христовым на­конец-то ударили морозы и выпал запоздалый снег. Встретив Божий праздник, Александр простился с бе­ременной супругой и двухлетним сыном Васенькой. Шел веселый легкий снежок, ветер нес его на запад, в ту сторону, куда потянулось доброе и крепкое рус­ское воинство.