Рассвет пламенеет - Борис Беленков

— Ступайте! — зарычал он, выпрямившись.

Адъютант продолжал стоять, сгорбившись, словно ожидая выстрела. Его тонкие губы дрожали. Косточкой скрюченного пальца он указал на слово: «Расстрелять!».

— Кровь арийцев, мой генерал… — прошептал он, с трудом пересиливая судорогу, сдавившую ему горло. Он умолчал, что первый по списку был его племянником.

— В-вы!.. — пронзительно вскрикнул командующий. — Пригните шею, чтобы вашей головы не коснулась веревка!

Адъютант знал — в порыве бешенства Клейст требовал от своих подчиненных слепого выполнения его воли, которая всегда находилась в страшной зависимости от удач или провалов его планов.

Плотнее сжав губы, адъютант поспешно вышел из кабинета, чувствуя, как дрожит у него рука, в которой он нет три смерти.

VIII

Выслушав рапорт командующего 1-й танковой армией, Клейст подал ему руку и сразу же вытянул свои длинные, с пожелтевшей кожей пальцы из потной и липкой ладони Макензена.

— Прошу, генерал, — Клейст указал на глубокое кресло, обитое кожей.

— Я так торопился, чтобы не опоздать к указанному вами часу, — с подчеркнутой почтительностью проговорил Макензен.

— Да, на сей раз вы оказались пунктуальным.

Макензен насторожился. Они оба помолчали с минуту, в упор разглядывая друг друга.

— Вам подали машину на аэродром? Как вас встретили? — спросил Клейст, по-видимому, только для того, чтобы у командующего танковой армией рассеялись недобрые предчувствия.

— Благодарю вас, — слегка поклонившись, проговорил Макензен, заметив, как вздрагивают у Клейста уголки хищного рта. — «Затаил колючий вопрос и держит за зубами». — Я доволен приемом, — ответил он спокойно.

— Я давно вас не вижу, — продолжал Клейст. — Вы, безусловно, понимаете, что я не могу не интересоваться жизнью вверенной вам армии. Она была мне родным детищем. Я нередко вспоминаю наших общих друзей, энтузиастов-солдат, генерал.

— Прежний изумительный энтузиазм наших солдат неузнаваемо видоизменился.

— Когда я передавал вам свою танковую армию, — продолжал Клейст, — я считал вас тогда достойным преемником…

Покраснев, Макензен спросил:

— Есть ли основания для сомнений в этом?

— Да, безусловно, — неопределенно произнес Клейст. — Мы можем разговаривать вполне откровенно, как люди, одинаково влюбленные в одно и то же знакомое им дело. Мы с вами профессионалы-танкисты. Скажите мне, генерал, — постукивая карандашом по карте, разостланной на столе, продолжал он, — будут ли взяты Эльхотовские ворота? Когда, наконец, это дьявольское ущелье будет превращено в дорогу славы отечества?

— Славы? — рассеянно произнес Макензен, отводя взгляд. — Все это очень печально, но на пути через Эльхотовские ворота мы очень далеки от славы.

Клейст насторожился. Он терпеливо ждал чего-то. И только когда он положил в пепельницу недокуренную сигарету, еле заметное подергивание пальцев выдало его раздражение.

— Кстати, — тихо продолжал Макензен, глянув на него, — подобный вопрос следовало бы ставить одновременно как передо мной, так и перед генералом Клеппом, командиром стрелковой дивизии.

— Я продолжаю настаивать на своей прежней точке зрения, — возразил Клейст. — Терская операция прежде всего должна быть осуществлена действиями танковой армии. Вся операция будет танковой, — повторил он. — Поставленная мной задача ведь раньше для вас была ясна!

«Вежливо отрезать путь к отступлению, — подумал Макензен. — Лишает меня права ссылаться на бездействие пехотных частей».

— Позвольте мне, насколько могу, нарисовать ту картину боев, которую я наблюдал?

Лицо Клейста оставалось неподвижным. Но все-таки Макензен заметил, как увеличились морщинистые складки на его выбритом подбородке, покоившемся на жестком воротнике зеленоватого мундира.

— После взятия селения Эльхотова…

— Это было двадцать седьмого сентября, — с иронией подсказал Клейст. — Вас не смущает, что это было очень давно?

— Да, — согласился Макензен. — В садах и на огородах мы установили батареи и некоторую часть танков. С восьми утра мы начинаем свой ежедневный, методичный обстрел противника…

— Этот «обстрел» вы продолжаете уже месяц!

— Мы бросаем танковые батальоны на лобовой штурм. Но увы!.. Русскими пристреляно каждое дерево, каждый камень. Наши войска терпят поражение за поражением. 13-я дивизия истекает кровью…

Шумно поднявшись, Клейст произнес:

— Все, о чем вы говорите, известно давным-давно. Скажите мне, генерал, что вы думаете по поводу возможности и целесообразности дальнейшего штурма этих «ворот»?

«Вот он, этот вопрос», — мучительно думал Макензен. Он смотрел на Клейста немигающими глазами. Однако характеру генерала была присуща некоторая лихость. И он не заставил генерал-полковника хмурить и без того насупленные брови.

— Татартупское ущелье уже поглотило вагоны боеприпасов, десятки танков, сотни солдат.

— Да? — равнодушно проговорил Клейст.

— Я опасаюсь, что дальнейший штурм не принесет тех результатов, на которые мы рассчитываем.

— Что же вы предлагаете?

Генерал Макензен произнес неуверенно:

— Цель не стоит затраченных средств.

— Вот как! — лицо Клейста выразило изумление. — А задумывались вы над тем, какими средствами должна будет располагать немецкая армия, чтобы одолеть путь от Сталинграда до Москвы?

На этот раз в тоне Клейста генерал Макензен расслышал тоску всеми покинутого человека. И это вызвало у Макензена злорадное чувство: «Слопал же ты фельдмаршала Листа, а почему я должен заботиться о твоем настроении?» — подумал он. Хотя основной целью гитлеровской армии был поход на Москву, но Макензена больше всего интересовали грозненские нефтепромыслы, в которых он лично был заинтересован. Он сказал:

— Средство для дальнейшей войны — нефть. Но чем дольше мы будем идти этим путем, тем дальше мы будем от цели.

— Я вынужден, генерал, повторить прежний вопрос: что же вы посоветуете мне?

— Наше упорство достойно лучшего применения, — осмелев, откровенно сказал Макензен. — Нужно искать новых путей прорыва к Грозному.

— Подскажите! — предложил Клейст почти рассеянно, так как в эти самые минуты у него дозревало твердое убеждение, что сражение за Эльхотовские ворота проиграно. — Я охотно уступаю вам инициативу выбора нового пути прорыва к Владикавказу. Если предложение ваше окажется разумным, можете рассчитывать на крест с дубовыми листьями.

Макензен выслушал эти слова с чувством неловкости.

Мысленно он ответил: «Не сулите мне лавры, не такой уж я дурак, чтобы в случае неудачи часть ответственности взять на себя». Склонив голову, он молчал.

Поняв, что у Макензена происходит внутренняя борьба между желанием отличиться и страхом, Клейст спросил прямо:

— Вы опасаетесь ответственности?

От воспаленных глаз по всему лицу Клейста побежали насмешливые морщинки. Помолчав некоторое время, он сказал:

— То, чего вы боитесь, гипнотизирует вас!

— Нет, я не настолько слабоволен, однако я обескуражен нашими неудачами, — сказал Макензен голосом робкого протеста.

Брови Клейста сошлись у переносицы.

— Я полагаю, вы сознаете, генерал, что у меня есть основания исправить вашу обмолвку: «Наши неудачи!..». Это неудачи ваши! — И, желая смягчить эту резкость, добавил: — Но все это вы значительно преувеличиваете…

Он встал и, выпрямившись, отступил на шаг. С дряблого лица исчезла тень усмешки. Генерал Макензен, потный и красный, вытянулся перед ним.

— Я принял решение, — строго продолжал Клейст. — Прорыв обороны русских произвести правее Эльхотовских ворот. — Он подошел к столу, указывая на карту. — Смотрите! Узкая полоса междугорья. Она простирается у подножья черных Кавказских гор. Этот коридор из Кабарды выведет ваши 13-ю и 23-ю танковые дивизии в районы Алагир, Ардон, Саниба и, наконец, к осетинскому населенному пункту — Гизель. А впереди — шесть километров ровной низменности до Владикавказа. Считая верхний Терек, это будет последний рубеж перед Грозным. Ваше мнение, генерал?

Генерал Макензен чувствовал непрочность рискованного замысла Клейста. Он не терял из виду той реальной мощи русских, которая затормозила движение танковой армии. Но на что-то надо было решаться, наконец.

— Вы исключительно точно предначертали путь нашей победы! — почти воскликнул он. — Но позвольте сделать замечание?

— Да, я слушаю вас, — самодовольно разрешил Клейст.

— А если русские выйдут из Татартупского ущелья, ударят нам с тыла и закроют коридор прорыва? Отрежут наши тылы? Тогда…

— Чепуха! Выход из ущелья закроет дивизия Клеппа. К тому же у русских недостаточно средств, чтобы рискнуть на такой шаг. Они не успеют перегруппировать свои войска. Подобно раскаленному железу мы вонзимся в город Владикавказ.