Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Митридат правил северным и южным побережьем Черного моря, а также странами, расположенными далеко в глубь Малой Азии; таким могуществом давно уже не обладал ни один из туземных монархов. Источники его военной силы на суше и на море казались неисчерпаемыми: он вербовал своих воинов на пространстве от устья Дуная до Кавказа и Каспийского моря. Фракийцы, скифы, савроматы, бастарны, колхидцы, иберы (в теперешней Грузии) толпами стекались под его знамена. Главным образом он набирал своих солдат среди храбрых бастарнов. Колхидская сатрапия снабжала его флот льном, пенькой, смолой, воском и превосходнейшим строевым лесом, сплавлявшимся с Кавказских гор. В Финикии и в Сирии нанимались кормчие и офицеры для флота. По рассказам, царь вступил в Каппадокию с 600 боевых колесниц, 1 000 лошадей и 80 000 пехотинцев. А между тем он мобилизовал для этой войны далеко не все, чем мог располагать. При отсутствии римских или других значительных морских сил, понтийский флот, опираясь на Синоп и на гавани Крыма, всецело господствовал на Черном море.

Образ действия римского сената при смене престолонаследия после внезапной смерти Митридата V показывает, что римский сенат по отношению к Понтийскому царству применял свою обычную политику: держать в руках все более или менее зависимые от него государства. У малолетнего наследника Митридата была отнята Великая Фригия, отданная в свое время его отцу за участие в войне против Аристоника, или, вернее, за полученную от него порядочную денежную сумму, и присоединена теперь непосредственно к римской территории 76 . Однако, когда мальчик возмужал, сенат совершенно пассивно отнесся к его захватам и созданию огромной державы, для развития которой потребовалось около двадцати лет. Сенат допустил, что одно из зависимых от него государств стало военной державой с более чем стотысячной армией. Он допустил, чтобы это государство заключило самый тесный союз с новым великим царем Востока, ставшим во главе государств внутренней Азии отчасти с его же, сената, помощью. Сенат допустил, чтобы оно захватывало соседние азиатские царства и княжества под предлогами, которые звучали почти как насмешка над плохо осведомленной и отдаленной державой-покровительницей. Он допустил, наконец, чтобы царь этого государства утвердился даже в Европе и повелевал в качестве царя на Таврическом полуострове, а в качестве покровителя — вплоть до македонско-фракийской границы. Правда, в сенате иногда шла речь об этих делах. Однако в конце концов эта высокая коллегия успокоилась в деле о пафлагонском престолонаследии на том, что Никомед сослался на своего лже-Пилемена; очевидно, она не обращала внимания на обман, а, наоборот, была даже благодарна за всякий предлог, позволявший ей отказаться от серьезного вмешательства. Между тем жалобы становились все многочисленнее и настойчивее. Князья таврических скифов, которых Митридат вытеснил из Крыма, обратились в Рим с просьбой о помощи. Те из сенаторов, кто еще не забыл традиционных принципов римской политики, должны были вспомнить, что некогда при совершенно иных условиях вступление царя Антиоха в Европу и занятие его войсками Херсонеса Фракийского послужило сигналом к азиатской войне (I, 685). Они должны были понять, что теперь еще менее могло быть терпимо занятие Херсонеса Таврического понтийским царем.

Наконец, дело было сдвинуто с мертвой точки ввиду фактического воссоединения Каппадокийского царства под властью Митридата. К тому же Никомед Вифинский, который со своей стороны надеялся завладеть Каппадокией при помощи нового лже-Ариарата, но увидел, что его претендент устранен понтийским претендентом, обратился за помощью к Риму. Сенат постановил, что Митридат должен восстановить скифских князей: инертное правление сената так далеко увлекло его от правильной политической линии, что Рим был вынужден теперь, вместо того чтобы поддерживать эллинов против варваров, помогать скифам против своих соратников по культуре. Пафлагония была объявлена независимым государством, и лже-Пилемену Никомеда предписано было покинуть страну. Поставленному Митридатом лже-Ариарату тоже было предписано удалиться из Каппадокии, а так как представители страны отказались от предложенной им свободы, было решено, что народ сам выберет себе царя.

Постановления звучали достаточно энергично. Однако плохо было, что вместо того, чтобы отправить армию, сенат поручил выступить в Каппадокии наместнику Киликии, Луцию Сулле, который с горстью солдат сражался в Киликии против разбойников и пиратов. К счастию, память о былой энергии римлян была лучшей защитой римских интересов на Востоке, чем нынешняя политика Рима, а энергия и ловкость наместника восполнили отсутствие этих двух качеств у сената. Митридат воздержался от сражения и ограничился тем, что склонил великого царя Армении Тиграна, более свободного в своем положении по отношению к римлянам, послать войска в Каппадокию. Сулла быстро объединил свои войска с подкреплениями, прибывшими от азиатских союзников, перешел с ними через Тавр и вытеснил из Каппадокии наместника Гордия вместе с пришедшими ему на помощь армянскими войсками. Это подействовало. Митридат уступил во всех отношениях. Гордий принужден был взять на себя вину за каппадокийскую смуту, и лже-Ариарат исчез. Приверженцы понтийского царя тщетно добивались, чтобы царем был избран Гордий; избран был пользовавшийся большим уважением каппадокиец Ариобарзан.

Когда Сулла в своем походе достиг берегов Евфрата, в его волнах впервые отразились значки римских легионов. При этом римляне впервые пришли в соприкосновение с парфянами, которые, ввиду своих напряженных отношений с Тиграном, были заинтересованы в сближении с римлянами. Каждая из сторон, по-видимому, чувствовала, что при этой первой встрече двух великих держав — Запада и Востока — важно было не отказываться от своих притязаний на всемирное владычество. Однако во время свидания именно Сулла, более дерзкий, чем парфянский посол, занял и удержал за собой почетное место между царем Каппадокии и парфянским уполномоченным. Эта прославленная конференция на берегу Евфрата более способствовала славе Суллы, чем его победы на Востоке. Парфянский посол впоследствии поплатился головой перед своим владыкой за то, что Сулла оказался более ловким. Однако в тот момент встреча Рима с парфянами не привела ни к каким дальнейшим результатам. Никомед, надеясь на благосклонность римлян, не очистил Пафлагонию. Впрочем, постановления сената по отношению к Митридату были выполнены; что касается скифских князей, то он во всяком случае обещал восстановить их. Казалось, на Востоке восстановлен прежний status quo (662) [92 г.].

Так было на словах. В действительности же не заметно было восстановления прежних порядков. Лишь только Сулла покинул Азию, царь Великой Армении Тигран напал на нового царя Каппадокии Ариобарзана, изгнал его из страны и восстановил на его месте понтийского претендента Ариарата. В Вифинии после смерти престарелого царя Никомеда II (около 663 г.) [91 г.] народ и римский сенат признали законным царем его сына Никомеда III Филопатора. Однако его младший брат Сократ выступил в качестве претендента на престол и захватил власть в свои руки. Ясно было, что настоящим виновником смут как в Каппадокии, так и в Вифинии является не кто иной, как Митридат, хотя он и воздерживался от всякого открытого участия в них. Всем было известно, что Тигран действует исключительно по его указаниям. Сократ вступил в Вифинию во главе понтийских войск, и жизни законного царя угрожала смерть от руки подосланных Митридатом убийц. Понтийский царь даже и не думал очищать Крым и соседние области, а, наоборот, проникал со своими войсками все дальше.

Цари Ариобарзан и Никомед лично обратились к Риму с просьбой о помощи. Тогда Рим послал в Малую Азию в помощь наместнику Луцию Кассию консуляра Мания Аквилия. Это был офицер, испытанный в войнах с кимврами и в Сицилии. Однако он был отправлен не как полководец во главе армии, а в качестве посла. Азиатским зависимым государствам, в частности Митридату, было предложено оказывать Аквилию в случае надобности вооруженную помощь. Все произошло так же, как два года назад. Римский офицер исполнил возложенное на него поручение с помощью небольшого римского отряда, находившегося в распоряжении наместника провинции Азии, и с помощью ополчения фригийцев и галатов. Царь Никомед и царь Ариобарзан снова заняли свои поколебленные престолы. Митридат, правда, под всякими предлогами уклонялся от посылки требуемых войск, однако не оказывал открытого сопротивления; по его приказанию был даже убит вифинский претендент Сократ (664) [90 г.].

Положение было крайне запутано. Митридат был вполне убежден в том, что не в состоянии победить римлян в открытой борьбе и не должен допустить открытого разрыва с ними и войны. Не будь у него такой уверенности, момент для войны был благоприятнее, чем когда-либо. Когда Аквилий вступил в Вифинию и Каппадокию, италийское восстание как раз находилось в зените своей мощи. Это могло даже самым слабым внушить мужество выступить против Рима. Однако Митридат не использовал положения в 664 г. [90 г.]. Тем не менее он с прежним упорством и энергией проводил план расширения своих владений в Малой Азии. Это странное сочетание политики мира любой ценой с политикой захватов не могло быть прочным. Оно лишний раз доказывает, что Митридат не был выдающимся государственным деятелем. Он не умел ни готовиться к борьбе, как царь Филипп, ни покориться, как царь Аттал. Как настоящий султан, он постоянно метался из стороны в сторону, между неутолимой жаждой захватов и чувством собственной слабости. И все же образ действий Митридата станет для нас понятным лишь тогда, когда мы учтем, что двадцатилетний опыт дал Митридату возможность в совершенстве изучить римскую политику. Он знал совершенно точно, что римское правительство меньше всего желало войны. Он знал, что ввиду серьезной опасности, угрожавшей правлению римского сената со стороны каждого выдающегося полководца, оно боится войны едва ли не больше, чем он сам, так как отлично помнит войну с кимврами и Мария. Митридат действовал сообразно с этим. Он не боялся таких выступлений, которые всякому энергичному правительству, не связанному эгоистическими соображениями, доставили бы сотню поводов и предлогов для объявления войны. Но он тщательно избегал открытого разрыва, который принудил бы сенат к объявлению войны. Как только предпринимались серьезные шаги, Митридат отступал перед Суллой и перед Аквилием. Несомненно, он надеялся, что не всегда ему будут противостоять энергичные полководцы, что и ему, подобно Югурте, придется иметь дело с каким-либо новым Скавром или Альбином. Следует признать, что его надежда не была лишена основания, хотя именно пример Югурты показал, что нельзя смешивать подкуп какого-либо одного римского полководца и коррупцию какой-либо одной римской армии с преодолением римского народа. Так, отношения между Митридатом и Римом были крайне неопределенны: ни мир, ни война. Подобное состояние могло продолжаться еще долго. Однако Аквилий не намеревался терпеть это. Так как он не мог добиться от своего правительства объявления войны Митридату, он использовал для этой цели царя Никомеда. Никомед и без того был отдан в распоряжение римского полководца; кроме того он был должником последнего как по военным издержкам, так по обещанным ему лично суммам. Поэтому Никомед не мог отказаться от предложения Аквилия вступить в войну против Митридата. Вифиния объявила войну Митридату. Но даже тогда, когда суда Никомеда отрезали понтийским кораблям вход в Боспор, а его войска вступили в пограничные понтийские владения и опустошали окрестности Амастриды, Митридат непоколебимо придерживался своей политики мира. Вместо того чтобы оттеснить вифинцев за пределы своих владений, Митридат обратился с жалобой к римскому посольству и просил, чтобы Рим или вступился за него или разрешил ему защищаться собственными силами. Аквилий ответил ему, что он должен при всех обстоятельствах воздержаться от войны против Никомеда. Этот ответ был ясен. Точно такую же политику Рим применял по отношению к Карфагену. Рим направлял свою свору против заранее обреченной жертвы и запрещал последней защищаться. Митридат, так же как карфагеняне, считал себя погибшим. Но финикияне в отчаянии сдались, а царь Синопа поступил иначе: он созвал свои войска и флот и, как передают, обратился к ним с такой речью: «Разве тот, кто обречен на гибель, не защищается все же против разбойников?». Своему сыну Ариобарзану он дал приказ вступить в Каппадокию. Митридат еще раз отправил к римским послам уполномоченных с заявлением, что царь действует в интересах самозащиты, и потребовал окончательных объяснений. Ответ был таков, какого и следовало ожидать. Хотя ни римский сенат, ни царь Митридат, ни царь Никомед не желали разрыва, Аквилий желал его, и война началась (конец 665 г.) [89 г.].