Рождение бабушки. Когда дочка становится мамой - Анат Гарари

– Это вам только кажется, что на расстоянии все проще! – звенящим от волнения голосом отзывается Орна. – А на самом деле, даже когда вы далеко, у вас в голове все время крутятся различные сценарии, как она может вас обидеть. И, к сожалению, не только в голове! Только что вы рассказали, как она обидела вас по телефону.

Орна обводит взглядом группу.

– Географическое расстояние тут ни при чем, – уверенно заключает она, – не важно, далеко мы или близко, наша связь с дочкой – это всегда и для всех особая тема!

– Я согласна с Орной, – говорит Анна и смотрит на Рут, – я не думаю, что близкое или далекое расстояние что-нибудь меняют. Я думаю, что все эти рассуждения и эмоции связаны с зависимостью, которую упоминала Това. Вы слишком зависите от ваших дочек. Их отношение к вам или их поступки влияют, нет, еще хуже – определяют ваше настроение!

– К сожалению, вы правы, – подтверждает Орна, – именно поэтому весь период беременности Яэль был для меня сплошным мучением. На фоне всех отвратительных дней, которые она тогда переживала, бывали дни еще хуже.

Она улыбается неожиданно получившемуся каламбуру.

– Тогда и я, видя ее, просто впадала в депрессию! Когда же у нее выпадал хороший день, у меня сразу исправлялось настроение. Я превратилась в ее барометр, это было ужасно! Я думаю, Анна права: я завишу от нее, или она зависит от меня – я уже не знаю, что первично!

– Я всегда думала, что в полной семье, где родители живут в согласии, дети не занимают такого места в мыслях и заботах матери, – задумчиво произносит Това, – и причина моего слишком болезненного отношения к детям заключается в том, что я практически одна, что их отец только изредка появляется в кадре.

– Я прекрасно живу с моим теперешним мужем, – откликается Анна, – и я могу вас заверить, что ни он, ни мои дети не заполняют всю мою жизнь. Они – самая важная, любимая и дорогая ее часть, но я не занята только этим. У меня есть моя работа и другие интересные дела. Несомненно, вдвоем гораздо легче; муж придает мне силы, и нам есть к чему стремиться и куда развиваться. Мы хотим ездить, строить планы. Мы не чувствуем, что наша жизнь идет к концу, и поэтому все, что у нас есть, это наши дети. Может, мы и в конце жизни, но мы этого не ощущаем!

Анна усмехается, но сразу посерьезнев, продолжает:

– Мне ясно только одно: дети – не моя собственность, и так же, как я не живу для них, они не живут для меня. Я против зависимости, собственности и принадлежности! Все, что от нас требуется, это отвечать за свою жизнь, за свои отношения со второй половиной или за отсутствие этих отношений и за умение радоваться жизни. Вовсе не все зависит от того, сколько радости они тебе приносят и что происходит с ними или с вашими отношениями в данный определенный момент.

– Вы используете иные понятия, чем «близкие» и «далекие», вы говорите о вашей с дочерью разобщенности, – прерывает ее Нири.

– Правильно, есть разобщенность, но есть также дружба и поддержка, – настаивает Анна, – я тоже считаю, что большинство наших поступков определяются семьей и семейными обязательствами, но на сегодняшний день для меня не менее важны мои взаимоотношения с мужем и моя карьера. Мне кажется, что твоим взрослым детям, которые уже сами становятся родителями, намного полезнее и спокойнее видеть тебя такой, чем изо дня в день быть с родителями, которые силой цепляются за них, как за единственную радость в этой жизни.

– Так вот, я заявляю, – торжественным голосом, окидывая взглядом группу, произносит она, – что все, что происходит сейчас с Наамой, меня очень радует и занимает, но это не единственная, хотя и особенная, ни с чем не сравнимая, радость в моей жизни. По-моему, взаимоотношения в постепенно разрастающейся семье могут стать настоящим подарком, но только если ты не теряешь саму себя. Я постараюсь объяснить. У меня есть подруга, вдова, которая очень хочет познакомиться с мужчиной, но у нее ничего не выходит, и я часто говорю ей, что это из-за того, что в ней самой нет любви к себе. Как тебя может полюбить кто-то другой, если ты сама себя не любишь?! И как ты сама можешь полюбить, если в тебе нет любви? Любовь не возникает из ниоткуда, все создается у нас внутри. То же самое я думаю и по поводу Эллы. Всю свою жизнь она посвятила своей дочке, и когда та отвернулась, выяснилось, что у нее больше ничего нет. Такая зависимость оказалась очень опасной, мы видели, как ее это сломало – она потеряла интерес к жизни. Я не знаю, что происходит с ней сейчас, но если у нее кто-то появился и она, наконец-то, находит в себе силы жить без всякой связи с дочкой – в прямом и переносном смысле – и быть свободной, то, я думаю, она успела спастись буквально в последнюю минуту. Посмотрите на «прежнюю» Эллу и вы увидите, до чего может докатиться каждая из нас!

– Чуть помедленнее! – останавливает ее Това. – Не стоит возводить воздушные замки по поводу Эллы, прежде чем перед нами откроется вся картина – что в действительности произошло с ее дочкой и что происходит сейчас. Вы же подгоняете услышанные от Эллы немногочисленные детали под выстроенную вами теорию, которую я, между прочим, принимаю – она звучит логично – хотя и не представляю, как ее можно осуществить. Я не знаю, является ли отсутствие любви к себе причиной всех моих несчастий. Все может быть, не знаю. Мои взаимоотношения с мужем на сто процентов не являлись для меня источником энергии, а до того, как мы пришли к теперешнему статусу, еще и, наоборот, забирали у меня массу сил. Я чувствую, что проблема кроется во мне самой, но не могу ее распознать, а если даже и распознаю, то вряд ли решу: ведь мне уже шестьдесят! Вот я и держусь подальше, чтобы уберечь от нее других. Что из этого улавливает Ширли? Я думаю, в первую очередь, что я не уверена в себе; и это ее очень удивляет. Она так и говорит мне: «Не понимаю, ведь ты так много сделала в жизни!», а я, естественно, думаю про себя, что придет время – и она все отлично поймет. Думаю, но ничего ей не говорю и стараюсь держаться на расстоянии, чтобы не действовать на нее отрицательно, не заразить ее раньше времени.

– Посмотрите, какую силу вы себе приписываете! – глядя на нее исподлобья, замечает Рут.

– Может быть, – задумчиво произносит Това. – Вчера я говорила с Ширли по телефону. В последние дни я очень расстроена, так как мой сын, возможно, переедет жить и работать в Эйлат. У меня сразу возникли мысли, что он встретит там местную и останется там уже навсегда. Я, конечно, не буду пытаться его остановить, я даже пожелаю ему удачи, но это далеко! Я с ней поделилась, что мне тяжело, я переживаю, что из-за расстояния мы будем редко встречаться. Кроме того, ты ведь не поедешь на один день, значит, надо будет «ездить в гости» и «принимать гостей», а это уже совсем другое. Еще мне важно, чтобы дети продолжали дружить между собой, а он не из тех, кто будет часто звонить. На все это она мне сказала: «Во-первых, ты мне сама рассказывала, как именно в этом возрасте уехала учиться в Европу и не особенно думала о родителях; при этом ты была у них одна, и они так и не оправились после смерти твоей сестры». Я тут же ответила, что мои отношения с ними не похожи на те, что с родителями. «Во-вторых, – сказала она, – в определенном возрасте твоя девушка важнее, чем твои родители или сестры. И ничего с этим не поделать. Ты должна молиться, чтобы ему было хорошо. Будем надеяться, что у нас будет достаточно желания и сил, а также денег, чтобы встречаться с ним несколько раз в год, и наша связь не прервется». Очень по-взрослому, очень красиво она все это сказала, но на самом деле мне было сказано: «Мой муж для меня важнее, чем ты».

– Это в точности то, что я как-то здесь уже говорила, – вставляет Рут.

– Да, я помню, – продолжает Това, – и в этом что-то есть. В ее годы я чувствовала то же самое; я, правда, могу ее понять. Может, раньше она считала своим долгом быть со мной, не оставлять меня одну, так как ее отец за границей, а теперь я ее волную гораздо меньше. Как это ни трудно, я вижу это с положительной стороны. Все правильно – она строит свой дом. Но мне как матери это нелегко. Очень нелегко! Может, если бы я не была одна, мне было бы не так тяжко, но все равно намного приятнее знать, что твои дети рядом с тобой. Короче, меня не поймешь: и близко – плохо, и далеко – плохо!

Она замолкает, и вместе с ней задумчиво молчат и остальные.

– Если бы моя дочка уехала, – глядя в окно, нарушает тишину Клодин, – мне бы было дико тяжело. Я без нее не могу! Если я ее не увижу хотя бы раз в неделю, я рехнусь!

– Что значит «рехнетесь»? – улыбается Рут.

Клодин отрывается от окна.

– Я просто должна ее видеть. Если я не вижу ее пару дней, это как у других – месяц. Так я к ней привязана. Я чувствую, как будто я хочу есть… как чувство голода. Мне надо до нее дотронуться, увидеть, что она в порядке. Для меня самое большое наказание – не видеть ее. Когда она училась в Тель-Авиве и муж еще был жив, она приезжала на выходные и ложилась со мной в спальне, а муж спал в другой комнате, и мы болтали всю ночь.