Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер

– Я остаюсь при своем, – ворчал старый магистр. – Что-то мне в тебе не нравится. И я еще выясню, что это.

Когда Иоганн проходил мимо него в свою убогую комнату, он чувствовал, как Партшнайдер буравит его взглядом – словно знает, кто он такой на самом деле.

Обыкновенный шпильман и мошенник.

В первую же неделю Иоганн сдружился с одним из пяти бедных студентов, с которым делил комнату, – Валентином Брандером, тщедушным парнем с сутулыми плечами. Вид у него всегда был какой-то запуганный, но глаза светились умом и юношеским задором. Валентин был сыном простого монастырского кузнеца. Он принадлежал к доминиканской епархии, и тамошний аббат лично рекомендовал его к обучению в университете.

Поскольку студенты из богатых семей как чумы избегали обитателей дионисианума, по вечерам Иоганн и Валентин часто сидели одни за шахматной доской. Валентин объяснил Иоганну правила, и игра увлекла того с первых же часов. Ему нравилось выдумывать дьявольские комбинации. Игра помогала ему сбежать от мира и отрешиться от всех мыслей.

Он забывал даже о Маргарите.

Но потом мысли о ней возвращались и поражали его словно гром среди ясного неба. В такие минуты Иоганн тупо смотрел перед собой и забывал обо всем на свете.

– Что с тобой опять? – шепнул как-то Валентин во время лекции. – Ты один из лучших студентов первого семестра, знаешь все на свете – и вдруг таращишься, как безмозглый теленок… Смотри, чтобы Партшнайдер тебя не поймал.

Иоганн встряхнул головой и вновь погрузился в учение. Вообще-то он хотел с первого же дня заняться поисками Маргариты. Но на него разом свалилось столько нового, что он так и не нашел на это времени. Праздник летнего солнцестояния также прошел для него незамеченным. Университет был подобен гигантскому всепоглощающему Молоху.

* * *

Так пролетали недели. Иоганн долбил дисциплины тривия: грамматику, диалектику и риторику. Кое-что он уже усвоил, когда учился у Арчибальда и Тонио. Но ему по-прежнему казалось, что все это – ничтожные крохи. Во время лекций он старательно записывал, отвечал на вопросы лекторов, выдвигал встречные аргументы, между тем как многие другие студенты лишь клевали носом после очередной попойки. Их засылали сюда богатые папаши. В большинстве своем они покидали университет, проучившись два года и заполучив титул бакалавра. Некоторые бросали учебу еще раньше. Иоганн был не таким – он жаждал знаний. Он был умен и до крайности честолюбив, что явно не делало его всеобщим любимцем. Ему порой и самому становилось невдомек, как это происходит: он с ходу запоминал все, что прочитывал. Это граничило с чудом. Иоганн еще в детстве замечал такое за собой, но казалось, что за последние два года эта способность возросла – с тех пор, как он познакомился с Тонио.

Но то была не единственная причина, почему другие студенты избегали его. Казалось, что-то темное, таинственное окутывало Иоганна, как ядовитое облако, и лишь немногим удавалось пробиться сквозь него. Магистр Партшнайдер не один чувствовал эту зловещую ауру.

По утрам, просыпаясь на мокрых от пота простынях, юноша понимал, что ему снова снился распятый Арчибальд.

Арчибальд и Маргарита.

Иоганн уже пытался разузнать в библиотеках о таинственном Жиле де Ре, но не нашел о нем никаких записей. Фраза Homo Deus est также нигде не встречалась, а спрашивать о ней преподавателей Иоганн не осмеливался. Арчибальд и синьор Барбарезе ясно дали ему понять, что эту фразу окутывает некая тайна, и его даже могут обвинить в сношениях с еретиками. Поэтому он гнал из памяти мрачные воспоминания, и они лишь иногда мучили его в кошмарах. И поиски Маргариты юноша то и дело откладывал. Ему страшно было представить, чем это может обернуться. Захочет ли она его видеть, или прогонит прочь, бросив в лицо проклятие?

Иоганн вспоминал последние слова, которые услышал из уст Маргариты в Книтлингене.

Ты дьявол…

Иоганн даже не заметил, как пролетело лето. Как-то вечером, когда они с Валентином в очередной раз сидели над шахматной доской, Иоганн вновь погрузился в раздумья. Однокашник посмотрел на него с тревогой.

– Что с тобой такое? Не сказал бы, что ты любишь поболтать, но в последние дни из тебя слова не вытянешь. Я ведь вижу, тебя что-то гложет! Это все потому, что вчера на занятиях у тебя стянули записи?

– Да какое мне дело до этих олухов! – Иоганн тряхнул головой и атаковал ладьей одного из коней Валентина. – Эти швабы ничуть не умнее свиней. Нет смысла затевать с ними спор. Но я бы не советовал им попадаться мне в темном переулке, – добавил он мрачно.

– Ты бы поостерегся, этот Ганс Альтмайер и так точит на тебя зуб. Против дюжины швабов даже у прославленного Иоганна Фаустуса нет шансов.

Валентин с наигранной строгостью погрозил пальцем. Даже ему, единственному другу среди студентов, Иоганн не назвал своего настоящего имени. Ему действительно уже довелось несколько раз повздорить кое с кем из студентов. Чтобы не рисковать, он оставлял нож в комнате. Все равно оружие, вроде кинжалов и мечей, в университете было под запретом. Но Иоганну хватало и кулаков. Однажды юноша даже вызволил из неприятностей Валентина. Он слыл скверным противником, и его обходили стороной. Некоторые студенты уважали его, другие завидовали его сообразительности и познаниям – но никто его не любил. Никто не подсаживался к нему за стол в трактире, да и сам он не искал чужого общества. Валентин был исключением.

В отличие от Иоганна, высокого и крепко сложенного, тот был скорее щуплым. И хотя ему едва стукнуло семнадцать, у него уже редели волосы. Подобно Иоганну, он был умен и любознателен, но слишком чувствителен, что нередко оборачивалось для него плачевно. На лекциях друзья всегда сидели вместе.

– Если тебя беспокоит не Альтмайер, тогда что? – допытывался Валентин.

Иоганн вздохнул и отодвинул шахматную доску. Почему бы не поделиться с другом своими заботами? Может, ему известно, как разыскать замужнюю девушку, которую он не видел почти два года и знал лишь ее имя…

– Я полюбил одну девицу, – неуверенно начал он. – И это не просто увлечение. Боюсь… это любовь всей моей жизни. И началась она еще в детстве…

Иоганн рассказал другу о Маргарите, как они проводили вместе целые дни напролет и как он вынужден был покинуть родные места. При этом Иоганн признался, что родом он из Книтлингена. Валентин нахмурил брови.

– Я думал, ты из Зиммерна.

– В Книтлингене имели место… кое-какие события, в которые я предпочел бы не посвящать ректора, – объяснил Иоганн. – Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.

– Фауст, Фауст… ты полон тайн… – Валентин подмигнул ему. – Ну, как бы там ни было… – он поставил ферзя перед его королем. – И теперь эта Маргарита замужем за местным виноделом, и ты хочешь разыскать ее. Думаешь, это и в самом деле хорошая идея? А может, она счастлива с ним и ты лишь разбередишь старые раны?

– Если она счастлива, то я хочу хотя бы убедиться в этом, понимаешь? – горячился Иоганн. – Она не выходит у меня из головы! Ее смех, ее веселые глаза – она была солнцем в моей жизни. Каждый раз, когда я погружался в мысли и забывал обо всем на свете, Маргарита всегда приводила меня в чувство, она… она всегда меня спасала…

– Довольно! – Валентин тряхнул головой и рассмеялся. – Я и так вижу, что ты безнадежно влюблен… – Он почесал нос. – Хм, а ты хотя бы знаешь имя ее почтенного супруга?

Иоганн повел плечами.

– Нет; знаю только, что он здешний винодел. Может, ее вообще здесь нет, а этот торгаш в Венеции наплел всякий вздор…

– Итак, винодел из Гейдельберга женится на девице из Книтлингена… Это надо разузнать. – Валентин поскреб голый подбородок. – Может, в трактирах люди что-нибудь знают… в Бергхайме, где живет много виноделов. Надо порасспрашивать там. Не знаю только, что скажет супруг, если на жену вдруг свалится ее первая любовь. Нам следует быть осторожнее, – он ухмыльнулся. – Но я не прочь пропустить стаканчик-другой здешнего вина. Раз уж ты платишь…