Проигравший.Тиберий - Александр Филимонов

Но Ливия строго ограничила число посетителей. Более того — каждый из тех, кто желал выразить Августу свое почтение, должен был сначала поговорить с ней и доказать необходимость своего визита. Это касалось не только праздно любопытствующих, но и сенаторов, которым, казалось бы, не нужно ничьего разрешения, чтобы увидеть императора. Странно, но ни один государственный муж, лишенный доступа к Августу, не выразил возмущения.

По городу ходила масса слухов. Собственно говоря, большинство гостей приехало сюда для того, чтобы стать свидетелями смерти великого императора — ведь вся Италия знала о его прогрессирующей болезни. Услышать прощальное слово Августа, получить от него напоследок улыбку или ласковый взгляд — все это, конечно, великая честь и большое дело, но не это главное. Главное — в той атмосфере, что окружает ложе умирающего владыки, в тех неуловимых ветерках, дующих оттуда, где зарождается новая власть. Для понимающего человека очень важно уловить эти флюиды, учуять их направление. Нола была переполнена такими понимающими людьми.

Но Август вроде бы стал выздоравливать. Ему, по слухам, становилось лучше. И не меньше было слухов, утверждающих совсем обратное. Чему было верить? Продолжать ли считать Августа действующим императором или стараться определить, кто будет новым? Ливия не делала ничего, чтобы рассеять домыслы. Она вдруг перестала пускать к мужу посетителей.

В эти дни многим стало понятно, какой огромной властью обладает Ливия. В Ноле появилась преторианская когорта, командир которой, выполняя приказ префекта Страбона, подчинялся только ей. Гвардейцы заняли вокруг дома, где лежал больной Август, настоящую оборону. С этого момента вся информация о состоянии здоровья Августа шла непосредственно от Ливии, если она соизволяла выйти к народу, или из заверенных ею бюллетеней, оглашаемых на городской площади. Даже консул Секст Помпей, потребовавший у Ливии свидания с Августом по весьма важному государственному делу, вынужден был проглотить отказ и с достоинством удалиться в Рим.

Сообщениям Ливии верили не все. Установленным ею режимом секретности она добилась того, что домыслы и слухи только усилились. Люди, относящиеся к породе «особо понимающих», почувствовали неладное и к колебаниям в состоянии здоровья Августа относились скептически. Ведь если бы императору временами действительно становилось лучше, то вполне можно было его показать двум-трем друзьям, чтобы они могли подтвердить. Августу не становилось лучше! Ему было все хуже и хуже!

Серьезные люди начали строить серьезные предположения насчет преемника. Те, кто был удостоен дружбы Августа, вспоминали его различные высказывания, когда в беседах с близкими друзьями он перебирал людей, способных заменить в государстве его самого. Август называл много имен. Он говорил, что Маний Лепид достаточно одарен для этого, но откажется, даже если ему и предложить. Есть еще Азиний Галл, он бы страстно желал этого, но ему не по плечу. Но есть в Риме и такой человек, как Луций Аррунций, который вполне достоин императорского трона и дерзнет занять его, если судьба предоставит ему такую возможность.

Самое странное заключалось в том, что во всех этих многочисленных разговорах и предположениях имя Тиберия Клавдия почти не упоминалось. А если о нем и вспоминали, то лишь в том смысле, что он вряд ли захочет взвалить на свои плечи такую тяжелую ношу, как Римская империя. Хотя, будучи усыновлен Августом, имеет все права наследования.

О Тиберии заговорили повсюду только тогда, когда он сам прибыл в Нолу и сразу же был допущен преторианцами в охраняемый ими дом.

27

Он приехал верхом, в сопровождении десятка охранников (Сеян тоже был с ним). Запыленный и уставший после долгой и быстрой скачки, он оставил коня перед домом и прошел во внутренний дворик. Ливия вышла его встретить.

— Слава всемогущим богам, — сказала она, строго оглядев Тиберия. — Я уж думала, что не дождусь тебя.

— Я очень спешил, матушка, — пробурчал Тиберий. — Человек, которого ты послала, догнал нас только вчера днем. Какие тут новости?

— Ты все увидишь сам, — торжественно произнесла Ливия и, повернувшись, направилась в дом. Это означало, что сын должен был следовать за ней.

Первое, что почувствовал Тиберий, войдя в прохладное помещение, был сильный запах благовоний, непривычно тяжелый для обоняния. К сладкому и пряному запаху явно примешивалось еще что-то. Через мгновение Тиберий, множество раз за свою жизнь вдыхавший такие ароматы, узнал его — это пахла разлагающаяся плоть. И сомнения в этом не было, потому что походка Ливии, шедшей впереди сына, была надменна и исполнена властности. Походка Клитемнестры[59], только что убившей Агамемнона и еще не знающей, что ей самой предстоит быть убитой Орестом.

Раздутое тело Августа лежало в задымленной от ароматических курений спальне. Тиберию сразу бросилось в глаза то, что рот покойного был широко раскрыт — нижняя челюсть не подвязана. Он догадался, зачем мать оставила ее в таком положении — для более свободного выхода газов разложения. Ничего особенного Тиберий не испытал: труп как труп. Невозможно было вот так, сразу поверить, что мертвая и воняющая оболочка — это и есть великий Август Цезарь, победитель народов и племен, отец отечества, владыка мира и его окрестностей. Ливия, остановившись возле постели, повернулась к сыну. Она даже не подносила к носу платок, пропитанный духами. Вонь, казалось, совершенно не смущала ее.

Взгляд Ливии на сына был полон гордости.

— Он уже три дня как мертв. Об этом знаю только я одна. И вот теперь — знаешь еще ты, мой сын, — сказала Ливия.

— Погоди, матушка, — перебил ее Тиберий, — Какие три дня? И как это — мертв? Август мертв?

— Приди в себя, идиот! — зашипела Ливия, вдруг ставшая похожей на старую большую кошку, — Кто же это, по-твоему? Потрогай его и убедись.

Замедленным шагом Тиберий послушно приблизился к постели. Неуверенной рукой он потрогал лицо покойника, пальцем поднял дряблое веко, зачем-то прикоснулся к верхним зубам. Посмотрел на свои пальцы, отер их о покрывало. Затем сделал еще более странную вещь — нагнувшись над трупом Августа, резко и сильно обеими руками надавил ему на грудь. Август захрипел.

Тогда Тиберий, отшатнувшись от мертвеца, сел прямо на пол и схватился за голову.

— Этого не может быть. Не может быть, — забормотал он, глядя перед собой обессмыслившимися глазами.

Ливия шагнула к сыну, присела рядом с ним и несколько раз ударила его по лицу, приводя в чувство. Боли от ударов Тиберий не ощутил, но звук пощечин и всегдашний страх перед матерью заставили его посмотреть ей в лицо, моргая от изумления.

— Матушка… — только и смог выговорить он.

— Да, да, он умер, — злобно проговорила Ливия. — Пойми же это наконец. Его нет больше.

И вдруг, подобрев, погладила сына по лысой голове.

— А знаешь, — улыбнулась она, — я ведь тоже не сразу это поняла. Он ведь был такой… такой живой, еще совсем недавно… И вот — конец. Что ты чувствуешь сейчас, мой сын?

Тиберий еще раз окинул взглядом лежащее на постели тело.

— Что я чувствую, матушка? Я не знаю. Я тоже… Я ждал этого всю жизнь…

Ливия насмешливо глядела на сына. И Тиберий, до которого понемногу уже начинал доходить смысл происходящего, понял, что отношения его с матерью отныне будут совсем другими. Не то чтобы он избавился от опеки, но получил гораздо больше прав, чем раньше. Одно из этих прав — говорить все, что считаешь нужным сам, а не то, что нужно Ливии.

— Ты все-таки убила его, матушка, ведь так? — спросил он.

Ливия отвела глаза от лица сына. Ей тоже предстояло привыкать к их новым отношениям. Это не означало, разумеется, что она готова сложить оружие.

— Зачем же так грубо и откровенно спрашивать, мой милый? — отвечала она, поднявшись с пола и усаживаясь на кресле недалеко от изголовья постели. — Ты же видишь, как сильно мое горе — я потеряла мужа, с которым прожила в любви и согласии почти пятьдесят лет. Ты хочешь меня огорчить еще больше?

— Я просто спросил, матушка, — сказал Тиберий, пристально глядя на нее. — Хочется знать правду. Это будет полезно нам обоим, разве не так?

— Ну что же, — помолчав, сказала Ливия. — Ты хочешь знать, какими были последние дни этого великого человека, какими были его последние слова. Это похвально, мой сын. Что я могу сказать? Я боролась с его недугом, как могла, просто не щадила сил. Но Август не помогал мне. Он словно устал от жизни. Представляешь — питался одними фигами, прямо с дерева! Это так неосторожно было с его стороны!

Она грустно улыбнулась и покачала головой, словно мать, упрекающая сына за непослушание, но не желающая наказывать слишком строго.

— И мне кажется, — продолжала она, — что именно фигами с дерева он и отравился. По этому саду шлялись все, кто только хотел, пока я не распорядилась поставить везде надежную охрану из преданных мне людей.