Любовь и ненависть - Иван Шевцов

Опять подняли дело доктора Пайкина, которого Шустов еще в прошлом году уволил за вымогательство. Пайкин когда-то работал то ли в Боткинской, то ли в Кремлевской больнице. Неплохой специалист, даже, можно сказать, — хороший хирург, путем ловкой рекламы он сумел создать себе добрую славу виртуоза, артиста скальпеля. Говорят, молва, пущенная преднамеренно, с определенной целью, распространяется со скоростью звука, а может, в иных случаях — и света. Молва о чудодейственном скальпеле Пайкина бродила по всем клиникам и больницам Москвы. В таких случаях истинное достоинство того или иного деятеля, будь то ученый, врач или художник, теряется в ворохе словесных комплиментов, и доверчивая публика с готовностью принимает созданного молвой кумира совсем не за того, кто он есть на самом деле, и вознаграждает его не по заслугам. Реклама — великая сила. Действуя на психику людей, она способна не только навязать покупателю залежалый, иногда уже тронутый гнильцой товар, но и прямо-таки черное выдать за белое. История полна разительных примеров, когда шарлатаны и бездари ходили (и ныне ходят) увенчанные лавровыми венками. Их живописную мазню, над которой даже дети смеются, выставляют в лучших музеях рядом с Рембрандтом и Павлом Кориным. Их циничные и пустые, лишенные поэзии и мысли вирши бойко распродаются под звуки рекламных литавр на книжных базарах. Их пошленькие, без мелодии и чувств песенки густо заполняют эфир.

Словом, слава доктора Пайкина далеко не соответствует его подлинным способностям хирурга. Это хорошо известно врачам, но этого не знают и знать не хотят больные.

У Пайкина среди больных есть свой контингент, потому как больных он делит на сынков и пасынков. Осматривая больного, врач Пайкин интересуется не только историей его болезни. Он спросит о профессии, о должности. И если должность окажется подходящей, солидной, врач Пайкин окажет такому больному особое внимание. Зная психологию пациента, — как правило, больной готов идти на любые жертвы, лишь бы только выздороветь, — Пайкин сумеет внушить ему и свое всемогущество, и свое особое к нему расположение. Мол, ради вашего спасения я отдам свою душу и сердце. А взамен этого недорогостоящего товара он вымогал довольно существенное: у одного ценное ружьишко ("Люблю охоту, да вот приличного ружья не имею"), у другого телевизор высшего класса ("У меня есть, но, знаете, старенький, допотопный"), у третьего транзистор последней модели. Четвертый больной — ответственный работник Моссовета — помог ему поменять двухкомнатную квартиру на трехкомнатную. Пятый… долго не сдавался, не желая расстаться со своей «Волгой». "Ну зачем вам старая машина? — говорил Пайкин, готовя больного к операции. — Вы себе новую купите — что вам стоит. А мне продайте эту". — "Да она вовсе и не старая — всего пятьдесят тысяч километров прошла", — вяло возражал больной, владелец автомашины. Однако, чем ближе становился день операции, тем сильней был напор Пайкина. В конце концов хирург приобрел эту «Волгу» за бесценок. Но она оказалась той последней каплей, которая переполнила чашу терпения. Пайкин с треском вылетел из клиники. Несколько месяцев он был без работы: все искал себе "по душе" и с перспективой. В отделение Шустова его привел не профессиональный интерес лечения трофических язв. Он где-то прослышал, что Шустов работает попутно — и небезуспешно — над проблемой восстановления волос. Пайкин смекнул: перспективно. Но Василий Алексеевич сразу раскусил его. Помню, при нашей первой встрече в Москве на квартире у Шустовых Василий Алексеевич рассказывал, как один «шершень» предлагал ему уехать за границу и как он выставил за дверь негодяя. Потом я узнала, что это и был не кто иной, как все тот же Пайкин. Правда, уволили его из нашей клиники за взятки. Брал по мелочам, потому что лечатся в отделении Шустова в основном люди физического труда, пожилые, главным образом женщины. Засыпался Пайкин на очень подлом деле.

Лечилась в отделении Шустова больная иностранка по имени Кэти Сигер. Супруга богатого бизнесмена, она на протяжении пятнадцати лет страдала трофической язвой. Где она только не лечилась! Побывала у лучших врачей Европы, Америки, обращалась к индийским медикам. И никто ей не помог. Наконец в Лондоне услышала имя советского врача Шустова, который успешно излечивает трофические язвы. И вот Кэти Сигер в Москве, в отделении Василия Алексеевича. "Есть ли хоть какие-нибудь, хоть маленькие шансы, доктор Шустов?" — в крайнем волнении спросила она Василия Алексеевича, когда тот осмотрел пораженную язвой ногу. «Вылечим», — с уверенностью, не допускающей и тени сомнения, ответил врач и подкрепил свой ответ тихой обнадеживающей улыбкой. Мне кажется, врач не должен быть таким самонадеянным и в беседе с больными лучше избегать рискованных заявлений, проявлять большую сдержанность и осторожность в прогнозах и обещаниях. Но что поделаешь — такой уж он есть, Василий Шустов. Как говорится, победителей не судят, а Шустов сдержал слово, если можно так выразиться: Кэти Сигер вышла из нашей клиники здоровой. Легко понять ее состояние: из чувства благодарности пожилая женщина обрушила, на своего исцелителя поток восторженных комплиментов и всяческих похвал. Она предлагала ему в награду крупную сумму денег. Шустов категорически отказался, заметив при этом, что за свои труды он получает от государства зарплату. Но она настаивала: если вы, мол, не можете или не хотите принять от меня деньги, как гонорар за лечение, то не откажитесь от памятного подарка. Василий Алексеевич был непреклонен. И уж, конечно, не потому, что при этом разговоре присутствовал Пайкин, который любезно выполнял роль переводчика.

— Ведь это на память, в знак глубокой благодарности, — с досадой говорила взволнованная Кэти Сигер.

Шустов понимал ее. Вдруг он подошел к окну, выходящему в занесенный снегом небольшой двор. Вся площадь двора, исключая расчищенных от снега дорожек, была усажена молодыми деревцами и кустарником.

— Посмотрите сюда, госпожа Сигер, — сказал он, глядя в окно. — Вы видите этот густой молодой сад? — Сигер посмотрела во двор с живым любопытством, которое туг же сменилось недоумением. Шустов это заметил и поспешил пояснить: — Правда, сейчас зима и сад наш не производит впечатления. Но, госпожа Сигер, самую малость воображения: представьте этот сад весной, весь в цвету, или летом в зелени листвы. — Он говорил медленно, Пайкин переводил его слова, как и слова Сигер, еще не догадываясь, к чему клонит Шустов. — Так вот, каждое это деревце посажено человеком, пришедшим к нам больным и ушедшим от нас здоровым. Люди в знак благодарности и на добрую память сажали по деревцу. Это у нас стало традицией.

— О-о! Это чудесно, изумительно, доктор Шустов! — оживилась Кэти Сигер. — Я тоже желала бы, если позволите… Но сейчас зима.

— К сожалению, да, — произнес Василий Алексеевич со своей тихой одобрительной улыбкой. — Но вы можете нам прислать саженец весной или осенью.

— Ну конечно, конечно, — снова оживилась Кэти Сигер. — Я непременно пришлю. У меня есть магнолия. Восхитительная…

— Магнолию не нужно, — весело рассмеялся Шустов. — Она у нас замерзнет.

— Да? — удивилась как-то уж очень непосредственно Сигер, а потом, поняв, в чем дело, тоже рассмеялась. — Я пришлю кедр. Он будет у вас жить?

— Кедр, пожалуй, да.

— Я пришлю непременно. А может, сама привезу. Своими руками посажу. Но это будет потом. А сейчас, доктор Шустов, я прошу вас принять от меня подарок.

Василий Алексеевич решительно покачал головой и, чтобы избежать дальнейших препирательств, пожелал мадам Сигер всего наилучшего.

Кэти Сигер ушла несколько удрученная тем, что врач, которому она обязана своим исцелением, отказался принять от нее подарок. Что за подарок, Василий Алексеевич не знал, да и самого подарка еще не было: Кэти Сигер должна была его купить в антикварном магазине на Арбате. Пайкин провожал ее до машины. Не могу дословно передать их разговор, поскольку происходил он без свидетелей, но смысл его сводился к следующему: Пайкин сказал иностранке, что доктор Шустов приносит ей свои извинения, но он так должен был поступить в силу некоей щепетильности самого дела. Он, конечно, с глубокой благодарностью примет подарок от госпожи Сигер, но только через посредника, которым он избрал своего ближайшего друга и коллегу — доктора Пайкина. Разумеется, все это придумал сам Пайкин с довольно определенной целью, о которой нетрудно догадаться. Они договорились на другой день встретиться на Арбате — там вдвоем они подберут приличный подарок (доктор Пайкин, конечно же, знает вкусы своего коллеги), а что касается стоимости, то об этом не может быть и речи: для состоятельной госпожи ничего не стоит уплатить любую сумму. Дело в том, что Пайкин предварительно поинтересовался, какую примерно сумму госпожа презентовала на подарок. Пайкин поступил, конечно, неосмотрительно, позволив Кэти самой делать покупку. Проще было, выбрав вещь, дать Пайкину деньги, и пусть бы он сам купил ее для доктора Шустова. Дело в том, что Пайкин сказал госпоже, что коллега его страстный любитель живописи, особенно он преклоняется перед автором "Грачи прилетели". Разумеется, прежде чем сообщить об этом Кэти Сигер, Пайкин уже успел увидеть в магазине великолепный пейзаж Саврасова — восход солнца в лесу — стоимостью в пять тысяч рублей.