Ангел из прошлого 1 - Лусия Эстрелла

встает. Надо что-то делать, не нужно здесь сидеть. Но от холода руки ее плохо слушаются, все тело болит и саднит.

Вряд ли ее слабый стук донесется до хозяина квартиры. Но она уже слышит его шаги! А это значит, что скоро она попьет воды и сможет продолжать свой путь.

Фролыч, быстро глянув на нее из-под кустистых бровей, делает нечто удивительное, чего раньше не делал. Он берет ее за руку и быстро заводит в прихожую.

Сима старается не смотреть ему в глаза и вместо этого рассматривает его одежду – рубашку в крупную белую клетку на синем фоне, мелкие пуговицы. Их последний разговор был не из легких и то, что она здесь… Пусть он не подумает ничего такого. Она не передумала.

Он же не отпускает ее, и она чувствует, как сильно бьется пульс у него на запястье.

Она осторожно отнимает руку и сжимает обе перед собой.

Он долго на нее смотрит. Даже делает жест, будто хочет погладить ее по плечу, но отводит руку и вместо этого передвигает мелочи, лежащие на полочке.

– Тебе не нужно было тогда уходить, – говорит он.

Сима передергивает плечами.

– Я уезжаю, – быстро говорит она. – Вот… пришла попрощаться.

И тут же поджимает губы, чтобы не расплакаться.

Фролыч так долго молчит, что Сима не выдерживает и поднимает на него глаза.

– Разве вы не хотите узнать, куда я еду? – спрашивает она, сглотнув. Голос подводит ее, грозя сорваться в любую минуту.

– Ты собираешься ехать куда-то… вот в этом? – он слегка тянет за рукав старого свитера.

– Я хочу найти место, где родилась. Там могут быть следы… – она мешкает, прежде чем сказать, – моего отца.

– Найти место? – переспрашивает Фролыч. – Выходит, ты даже не знаешь, куда едешь.

– Не знаю, где оно, но надеюсь, что найду, – шепчет она, опуская голову.

Она снова сглатывает – в горле застрял огромный ком, и слова даются с трудом.

– И что ты там забыла? – грубовато спрашивает Фролыч своей манере. Но от звука его хриплого голоса ей как будто становится легче. Как будто он говорит ей – оставайся! Завуалировано и немного неуклюже, но именно это он имел в виду, а не что-то другое.

А когда Фролыч снова подходит к ней и кладёт руку на плечо, не остается больше сил сопротивляться тому, что происходит внутри.

– Он хочет удочерить меня насильно! Он говорит, что он мой родной отец, а я – его дочь, Сара! И та картина… картина с ангелом на стене в его кабинете… Она такая же, совсем, как те, в галерее… те же оттенки, стиль… Этого не может быть. Ведь я помню отца. Как я могу поверить в эту ложь?

Она плачет, закрываясь одной рукой. Вторая рука ослабевает, и Сима роняет сумку на пол. Краем глаза она видит, как Фролыч поднимает сумку и держит ее так, будто теперь это его собственность. В его глазах загорается огонь, и снова этот полубезумный взгляд, который так напугал Симу когда-то. Он сжимает руку вместе с сумкой в кулак так сильно, что аж трясется. Он зол и не скрывает этого. Но он смотрит не на Симу, а в сторону, в одну точку.

– Тебе не нужно никуда ехать, – хрипло произносит он и идет к цветной двери с разводами. Сима с замиранием сердца глядит, как он нажимает на нее, наваливается, и только тогда дверь поддается. Сима даже плакать перестает, с нарастающим любопытством вглядываясь в темноту – что же за ней скрывается?

– Здесь тебя никто не станет искать, – говорит Фролыч, стоя к ней спиной и закрывая собой проход в таинственную запертую комнату.

Сима не находит слов. Да и зачем нужны слова? Она подходит к нему, робко поглядывая на него и не решаясь спросить, что там.

Фролыч открывает цветную дверь еще шире и кивком головы приглашает ее войти.

Сима доверчиво ступает за порог. Сначала там темно, а потом Фролыч нажимает на выключатель – загорается такой яркий свет, что у нее рябит в глазах, и она не сразу видит, что…

Вся комната увешана картинами разной величины в широких и тонких рамках с позолотой, черной окантовкой, белых и даже прозрачных. Это словно миниатюрная галерея, но в то же время комната – ведь здесь и старый объемный телевизор, и маленький журнальный столик с полированной поверхностью, и даже сложенный диван в углу с простенькой велюровой бордовой накидкой.

– Ого, сколько картин! Почти так же много, как в галерее моего папы… А что это? – она упирается взглядом в мольберт, стоящий рядом стул, несколько толстых кистей, разбросанных на другом столе побольше, у окна. – Вы разве художник?

– Что-то вроде того, – небрежно проговаривает Фролыч, войдя вслед за ней.

Так вот откуда цветная грязь под ногтями!

И запах… Точно так же пахло дома, когда отец раскладывал свои принадлежности и начинал рисовать.

– Это краски так пахнут? – не удерживается Сима.

– Это растворитель, – поясняет Фролыч. – Противный, но без него никак. Не переживай, я сейчас проветрю.

Сима проходит на середину комнаты. Со всех сторон ее окружают картины – пестреют пейзажи, мелькают дома, лица. Здесь словно отдельная жизнь, очень похожая на настоящую. Но в то же время эта комната была особым миром, закрытым от людей.

– Почему вы заперли эту комнату? – ее голос невольно дрожит. – Зачем прятать такую красоту?

– Я не запирал, – косится на нее Фролыч.

– А почему я тогда не смогла открыть?

– Да просто дверь старая, заедает.

– Это невероятно, – выдыхает она, подходя поближе к полотнам.

Фролыч смущенно отворачивается. Симе кажется, что ему неловко находиться в этой комнате, показывать ей свои творения. Он будто бы не привык к тому, чтобы хвалили его картины, да и вообще смотрели на них.

– Эти картины не самые лучшие, – говорит он, откашлявшись. – Их все равно никто не купит, поэтому… хвастаться, как говориться, нечем.

Сима все смотрит и смотрит. Теперь она видит не пеструю массу, а отдельные картины. И с ней происходит что-то удивительное, но ей пока сложно объяснить, что именно.

– Странно, – бормочет она. – Очень странно.

– А твои рисунки у тебя с собой? – спрашивает он как по заказу.

– Теперь я понимаю, почему вы их так долго мне не отдавали, – говорит она, не отрываясь от картин. – Жаль, что я раньше об этом не знала. Это все именно так, как я сама видела в цвете!

– Ничего ты не понимаешь, – говорит он.

– В этой папке я хранила всю свою жизнь, – заикаясь от волнения, продолжает она. – Там портреты людей,