Ангел из прошлого 1 - Лусия Эстрелла

несовершеннолетняя, – голос Назария вдруг окрашивается жесткими нотками.

Фролыч вдруг отпускает ее руку и становится перед ней. Сима оказывается за его спиной, как в убежище, и не видит Назария.

– Она будет здесь ровно столько, сколько захочет, ясно? – она еще никогда не слышала, чтобы Фролыч говорил настолько железным, холодным тоном. – Пока я жив, ей ничего не грозит. Никто ее не тронет, не обидит и не вынудит уйти отсюда и жить там, где ей плохо. Я позабочусь, чтобы она ни в чем не нуждалась.

Сима выглядывает из-за плеча Фролыча и видит, как вытягивается лицо парня. Кажется, он просто опешил от его выпада.

– Ты считаешь, – начинает он, похоже, серьезно сбитый с толку, – что мой отец позаботится о ней хуже? Да он уже заботится о ней, как о родной дочери. Одаривает ее вниманием, деньгами, красивыми вещами, бывает с ней таким добрым и нежным, как ни с кем другим!

– Ей не нужен чужой дядька, который претендует на право стать ее отцом. Она хочет найти настоящего отца. Настоящего! Никто не вправе заставлять ее соглашаться на что-то меньшее.

– А ты! Кто ей ты? – Назарий сверкает глазами. – Ты для нее такой же чужой. И вообще, что ты можешь ей предложить? Да это ей придется о тебе заботиться, ухаживать за тобой, если заболеешь. Не думаю, что о такой жизни она мечтала.

Странно, но Фролыч ничего не говорит в свою защиту.

Сима выходит из-за его спины.

– Кто здесь чужой для меня, так это ты! – заявляет она, смело глядя Назарию в глаза.

Фролыч молчит. Он застыл. Он выглядит измученным и усталым, будто сдался и больше не хочет бороться.

Он замечает ее взгляд, слегка шевелится и вздыхает.

– Он прав, – говорит он. – Я ничего достойного не могу тебе предложить. А если я заболею… я бы не хотел тебя так связывать.

Его голос слабеет, теряет силу, с которой он давал блестящий отпор. Его лицо меняется с каждым словом, будто он только сейчас осознает, как нелепы были его старания, его слова, его доброта и защита.

Сима становится перед ним, заглядывая в лицо.

– Но вы же меня ему не отдадите? – ее голос дрожит. – Не прогоните?

Фролыч смотрит на нее в растерянности.

– Разве я тебя гоню? – говорит он, и его лицо тут же каменеет, превращаясь в прежнюю неживую маску. – Просто пытаюсь объяснить… я столько лет жил один, не привык ни о ком заботиться. Это совсем не то, что тебе нужно.

– Вы хотите, чтобы я ушла? – у Симы будто пол уплывает из-под ног.

– Там у тебя будет все, – тихо произносит он. – Нормальный дом, обеспечение, будущее… А не сумасшедший инвалид с горсткой мрачных картин.

Каждое слово он произносит с трудом, выдавливая из себя, как бы через силу.

– Но разве у меня нет выбора?

– Отчего же, – говорит он обреченно, – выбор есть всегда.

Сима никогда еще не видела Фролыча настолько подавленным. Он действительно выглядит так, будто его прижали к земле и не дают вздохнуть, даже голову поднять.

– В таком случае я останусь здесь, – говорит она.

Назарий смотрит на нее с долей неприязни.

– Что ж посмотрим, как долго ты продержишься, – цедит он сквозь зубы. Решив, видимо, что ничего тут не добьешься, разворачивается и уходит. Уже на лестнице останавливается.

– Чуть не забыл, – говорит он и словно превращается в прежнего Назария, того самого, который раньше так нравился Симе. Расстегивает рюкзак, вытаскивает из него свернутую куртку и сапоги. – Вот твои вещи, – он протягивает Симе и смотрит ей в глаза. В них уже нет раздражения, только тихая просьба. И надежда.

– Сима, ты должна вернуться домой, – говорит он. – Так будет лучше для всех.

И уходит, оставив дверь приоткрытой.

Сима некоторое время смотрит на дверь. После оборачивается к Фролычу.

– Почему вы так сказали… – начинает она.

Фролыч разводит руками. В глаза он ей не смотрит.

– Я всего лишь сказал, что у тебя есть выбор. Тебе решать, как жить и где жить. Кому доверять, а от кого отворачиваться.

– Но я уже выбрала, – возражает она. – Я выбрала…

Она оставляет вещи на обувной полке под вешалкой и идет в комнату.

51 глава

Сима включает свет и устало присаживается на диван. Слева от нее висит странная, немного пугающая, но очень живая картина с маленькой дочкой Фролыча. Сима хочет отвести глаза, но не может. Портрет притягивает. Завораживает. Открывает тайны.

– Наверное, я приготовлю тебе еще чаю, – Фролыч врывается в ее мысли. Он как будто ищет предлог, чтобы не спать, а остаться и поговорить.

Сима пожимает плечами и продолжает смотреть на картину.

– И печенье принесу. Или ты не хочешь печенья? В холодильнике есть еще нормальная еда, – он заминается, – только вот не знаю, нормальная ли она для тебя она. Ведь я все сам готовил.

Сима смотрит на портрет.

– Ты, наверное, сердишься? – спрашивает он тихо. А потом подходит и слегка дотрагивается до ее руки.

Сима тут же встает и отдергивает руку так, будто прикоснулась к горячему утюгу.

Взгляд Фролыча выражает недоумение и растерянность.

Сима подходит к портрету в широкой деревянной раме.

– Я похожа на вашу дочь? – спрашивает она.

Фролыч по инерции переводит взгляд с нее на картину. Он как будто не понял вопроса.

– Я похожа на вашу дочь, – повторяет она, только теперь не спрашивает, а утверждает.

Фролыч отводит взгляд от портрета. Он несколько раз проводит по своей одежде, проверяет, на месте ли пуговицы пижамы, сминает рукав на правой руке, делает еще несколько хаотичных движений.

– Что ты несешь, – он как будто ищет спасения в раздражительном тоне, но голос его не слушается. – Ты вон живая, а ее больше нет.

– Ведь я напоминаю вам ее?

– Вряд ли бы она стала такой, как ты, – у него дрожат губы от непонятного волнения.

– Но разве вы ни разу не думали об этом? Пожалуйста, скажите правду. Я должна знать!

Фролыч вместо ответа быстро уходит из комнаты. Сима находит его на кухне в излюбленном месте у окна. Он нервно сжимает ручку оконной рамы. Рука его заметно трясется.

Сима подходит ближе, чтобы видеть его лицо.

– Скажите мне…

– Я не хотел этого, – еле слышно шепчет он. – Не хотел. Всеми силами гнал мысли… Гнал тебя! Но ты упорно возвращалась. Снова и снова. Зачем? А теперь ты судишь меня за то, что я просто перестал бороться.

Сима невольно отступает.

– Значит, вы все это делали, потому что… я похожа на нее?

Фролыч то ли содрогается,