Anamnesis morbi. (История болезни) - Александр Светин

— Все в порядке, господин Светин! У вас два номера: одноместный для дамы и двухместный для вас с другом. К сожалению, трех свободных синглов не нашлось, — он слегка наклонился ко мне и понизил голос: — Впрочем, я мог ошибиться с распределением номеров между вами. Нужно ли исправить?

— Нет, вы все сделали правильно, ничего исправлять не требуется! — поспешил я его успокоить, протягивая двадцатиевровую бумажку. — Благодарю вас!

— О нет, это я благодарю вас за то, что выбрали отель «Капсис»! — купюра моментально исчезла, а ее нынешний обладатель разулыбался еще шире, видимо выдвинув из тайников запасные зубы.

— Мечта дантиста! — завистливо прошипел за моим плечом Петрович.

Покончив с формальностями и обменом любезностями с гостеприимным греком, мы в сопровождении белл-боя (так, кажется, называют гостиничного служащего, вся работа которого состоит в том, чтобы проводить вас до номера, дотащить багаж и получить чаевые) двинулись заселяться.

Наш номер оказался просторным, светлым и с потрясающим видом на давешнюю бухту. Причем вид открывался не просто из окна, а с гигантских размеров балкона, меблированного, будто приличная гостиная.

— О-бал-деть! — констатировал Ванька, плюхаясь в уютное плетеное кресло и забрасывая ноги на перила. — Здесь я буду пить пиво долгими летними вечерами. И мечтать, любуясь на закат…

— А мечтать, видимо, будешь опять же о пиве? — уточнил я, зная узкую направленность его мечтаний.

— Ну разумеется! Что может быть красивей: попивать пиво и мечтать о пиве, которого еще не пил?

— «Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал…» — процитировал я Высоцкого и, сунув застывшему в немом ожидании белл-бою два евро, отправился разбирать багаж.

— Ой, доктора, красотища-то какая! — в номер впорхнула сияющая Кларочка. — Вы на балкон выходили уже?

— Петрович и ныне там! — кивнул я через плечо в сторону мечтающего о пиве приятеля.

— Мы же с вами соседи, верно? Через стенку. Значит, у вас вид с балкона такой же. Весь поселок как на ладони! А бухта, бухта-то какая славная. И с корабликами! — она стремительно пронеслась мимо меня на террасу.

— Слышь, Палыч! Что ты там говорил, дом Антониди — под скалой в форме головы, верно? — на весь отель поинтересовался Петрович.

— Ну да!

— Так вон она! — голос приятеля победно звенел.

Отшвырнув сумку, я выскочил на балкон.

— Где?!

Ванька молча протянул руку в направлении противоположного берега залива. Я вгляделся.

Поначалу не увидел ничего стоящего. Да, весь берег был буквально утыкан скалами, но все они при некотором напряжении фантазии напоминали что угодно, но никак не голову.

— Левее, левее смотри! На самом мысу! — откорректировал наведение Петрович.

Я послушно перевел взгляд. И замер, вцепившись в перила: издалека на меня пристально смотрела пустыми пещерами-глазницами огромная каменная голова. Одинокая скала, стоящая особняком, и в самом деле невероятно, до жути напоминала голову древнего исполина, давным-давно зарытого неведомыми врагами по шею в землю, да так и оставленного на века.

А под его окаменевшей головой, в аккурат перед скривившимися в вечном крике губами, стоял дом. Даже отсюда было видно, какой он старый… Дом Антониди.

Глава 2

9 августа, 15.15, Нероград,

отделение реанимации

— Не-ет! Не надо! Мишенька, миленький, не стреляй!

Но он не слышал… Или, скорее, не хотел слышать Вику. С нехорошей улыбкой муж тронул указательным пальцем спусковой крючок большого черного пистолета, направленного точно в грудь Пашки.

А тот стоял, растерянно опустив руки, и даже не пытался уйти от неминуемой смерти. В глазах его плескалось недоумение и какая-то совсем детская обида… а вот страха не было.

— Ничего личного, коллега, ничего личного! Исключительно в интересах дела. Уж извините, но живым вы меня больше не устраиваете… а потому вынужден перевести вас в качественно иное состояние. Полагаю, это будет почти не больно! — знакомым ироничным тоном заявил муж. И спустил курок…

Выстрел прозвучал оглушительно. От грохота с потолка странной темной комнаты посыпались какие-то камни. Пытаясь защититься от них, Светин прикрыл голову руками и пригнулся. Живой?! Слава богу, живой!

А вот Михаил рухнул на каменные плиты. Неловко так, лицом вниз. И тут же по серому граниту пола из-под его головы расплылась темная лужа. От которой в холодный и спертый воздух комнаты неторопливо заструился пар.

— Мишка! Пашка! Да что же вы делаете, дураки! Зачем это, зачем?! — причитала Вика, упав на колени и пытаясь приподнять мужа.

Наконец это ей удалось. Уцепившись обеими руками за плечо Михаила, она изо всех сил рванула тяжелое неподатливое тело на себя и перевернула его лицом вверх…

Но лица не увидела. Вместо него зияла дыра, сквозь которую Вика с ужасом разглядела свет от валяющегося на полу факела.

— Как же неправильно все… — устало прошептал незнакомый голос позади, — не хочу больше…

В навалившемся оцепенении Вика медленно повернула голову. И проснулась…

— Ты кричала во сне! — сообщил ей муж.

Живой и здоровый, он сосредоточенно чистил апельсин. Парочка фруктов, уже лишенных кожи, красовались на прикроватной тумбочке.

Вика слабо улыбнулась:

— Кошмар приснился. Да не надо столько чистить, не съем все равно.

— Жена, ты — законченная эгоистка! — возмутился Боровой. — С чего ты взяла, что все это великолепие предназначено только тебе? На правах гостя я вправе рассчитывать на угощение! — И демонстративно забросил в рот две дольки.

— Объедаешь несчастную больную? — борясь с подкатывающим удушьем, пристыдила мужа Вика.

— Ну, голубушка! С «больной» я еще могу согласиться. А вот с «несчастной» — ни за что! Даже под пыткой. Ты же имеешь огромное, нечеловеческое просто счастье — обладать таким замечательным мужем. Заботливым, неприхотливым и щедрым! — закончил он мысль, доедая второй апельсин.

Не удержавшись, Вика захохотала. И тут же задохнулась, зашлась кашлем.

— Вот, дыши, Викуля. Прости, я опять забыл, что тебе трудно пока смеяться! — извиняющимся тоном сказал Михаил, пристраивая к ее лицу кислородную маску.

Судорожно глотая прохладный газ, Вика замотала головой:

— Если я еще и смеяться не буду, я просто помру. От скуки, — борясь с мерзким кашлем, возразила она.

— Типун тебе на язык! Коллеги тебя подлечат, и будешь как огурчик! — строго прикрикнул на нее муж.

— Ага… Такая же зеленая и в пупырышках, — женщина грустно усмехнулась и покачала головой. — Мишка, я, конечно, не врач, но кое-что понимаю. ЭТО не лечится.

— Фигня, — безапелляционно заявил Боровой. — Лечится. Это кто же тебе сказал такую чушь?

— Интернет сказал, дорогой. Пока я дома валялась, все сайты по кардиопатии облазила.

Михаил досадливо поморщился:

— Вот ничего нет хуже дилетанта, влезающего в узко специальные вопросы. Особенно медицинского свойства. Любой врач тебе скажет, что информация, циркулирующая в Сети, никакой пользы, окромя вреда, пациентам не приносит. Ты что же, думаешь, что, покопавшись пару-тройку часов в Интернете, познала все, чему мы учимся всю жизнь?

— Ну… нет, конечно. Но…

— Никаких «но»! Любая болезнь, в том числе и твоя, протекает с великим множеством вариантов. В том числе и вариантов исхода. Существуют разные формы кардиопатии, разные стадии процесса, разные методы лечения… да и больные-то разные! Одно дело, когда болячка развивается у дряхлого пенсионера, ровесника революции: можно предположить, что ни к чему хорошему это не приведет. И совсем другой коленкор, если эта гадость поселяется в молодом, исходно здоровом и полном сил организме. Вдобавок еще и чертовски привлекательном! — он на миг оторвал от Викиного лица маску и чмокнул ее в губы.

— Да ну тебя! Развратник старый… совращаешь беззащитную больную женщину! — возмутилась Вика, слабо отбиваясь от мужа и улыбаясь.

— Это еще большой вопрос, кто кого совращает! — возразил он и поднялся. — Солнышко, меня пару дней не будет. Посылают на конференцию в славный город Сочи. Буду блистать интеллектом с высокой трибуны. И пожинать овации.

— Уедешь? — Вика погрустнела. — А… никак нельзя отказаться?

— Увы, лапочка моя. Пробовал уже. Оказался незаменимым. Но ты не расстраивайся: я вернусь не позднее чем через четыре дня. А может, и раньше, если удастся передвинуть свой доклад на первый-второй день симпозиума.

— А если…

Боровой погрозил ей пальцем:

— Никаких «если»! Тебе стало лучше, состояние стабилизировалось. Со слов здешних коллег, ты просто семимильными шагами пошла на поправку. Так что всякая мысль о «если» является проявлением ренегатства и политической близорукости!