Карточный домик - Майкл Доббс

Теперь не было никакого смысла продолжать проверку. Урхарт широко улыбнулся и укоризненно покачал головой.

— Роджер, мой дорогой друг! Ну что ты? Ты же меня совершенно неправильно понял. Я ведь только говорю что будет трудно включить твою фамилию в предновогодний наградной список, но я же ничего не сказал о весенних награждениях в честь дня рождения королевы! Разница совсем небольшая. Я только прошу тебя, чтобы ты подождал эти несколько недель. И все. А что касается твоей работы, то если ты предпочитаешь подходящую должность на Даунинг-стрит, я подыщу ее. Ты это заслужил, и даю тебе слово чести, что не забуду, чем я тебе обязан.

О'Нейл смог что-то невнятно промямлить в ответ. Пыл его угас, чувства притупились, алкоголь постепенно усиливал свое воздействие. Он сидел не двигаясь, мертвенно-бледный, изможденный, опустошенный.

— Послушай, — предложил Урхарт, — может быть, тебе поспать до обеда? А потом спокойно обсудим твои пожелания.

Не сказав больше ни слова, О'Нейл тяжело опустился в кресло и закрыл глаза. Он как будто заснул, дыхание замедлилось, но пальцы рук дрожали и из-под подергивавшихся ресниц проблескивали глаза. Где бы ни был теперь его дух, он не обрел спокойствия.

Урхарт сидел, глядя на скорчившуюся в кресле фигуру. О'Нейл покрылся испариной, с кончика носа капала слизь. У кого-нибудь другого его вид и мог бы, вероятно, вызвать чувство сострадания, но в сердце Урхарта была лишь холодная пустота. Когда в молодости он бродил по холмам и болотистым пустошам фамильного поместья, его всегда сопровождал лабрадор, который завоевал его привязанность годами верной охотничьей службы. Потом собака постарела и ослабла, и пришел день, когда егерь горестно доложил ему, что у лабрадора был удар, его парализовало и его необходимо усыпить, Урхарт пошел в конюшню, и его глазам предстала трогательная картина собаки, потерявшей контроль над своим телом. Задние лапы отнялись, собака лежала в собственных испражнениях, из пасти и носа, как у О'Нейла, напало. Завидев хозяина, она, поскуливая, радостно завиляла хвостом. Старый егерь нагнулся и ласково погладил собаку по голове.

— Тебе больше не придется гоняться за зайцами, приятель, — печально прошептал он.

Одним ударом ружейного приклада Урхарт прикончил пса и приказал егерю зарыть его подальше от дома. Глядя теперь на О'Нейла, он подумал, что некоторые люди вызывают почему-то меньше жалости, чем бессловесные животные.

Оставив О'Нейла спящим в библиотеке, он тихо прошел на кухню, нашел под раковиной резиновые перчатки, засунул их в карман, положил туда же чайную ложечку. Через заднюю дверь вышел на хозяйственный двор и направился к длинному каменному зданию, где располагались гараж, мастерская и склад. Старая деревянная дверь громко проскрипела, с трудом поворачиваясь на ржавых петлях. Внутри помещения его сразу же охватил запах гнили. Он редко бывал здесь, но точно знал, где искать то, за чем пришел. У дальней стены стоял старый, потертый временем кухонный шкаф. Много лет назад его выбросили из судомойни, и теперь он служил домом для полуиспользованных банок краски и олифы и целой армии энергичных личинок древоточца. Дверца открылась с протестующим воплем. Он сразу же увидел на полке нужную ему герметически закрытую банку. Прежде чем взять ее в руки, он надел резиновые перчатки. Унося банку в дом, он держал ее в вытянутой руке, будто нес горящий, огнедышащий факел.

Войдя в дом и убедившись, что О'Нейл крепко спит, он осторожно поднялся наверх. В гостевой комнате запер за собой дверь, дважды проверив, насколько надежно он это сделал. С удовлетворением отметив, что О'Нейл оставил свою дорожную сумку незапертой, Урхарт начал методически ее обследовать, стараясь не оставлять при этом никаких следов. Он нашел то, что искал, в отделении для туалетных принадлежностей вместе с тюбиком зубной пасты и набором для бритья. Это была баночка туалетного талька для мужчин. Отвинтив крышку, Урхарт заглянул внутрь. Не было там никакого талька. Вместо него в баночке лежал полиэтиленовый пакетик и в нем примерно со столовую ложку белого порошка.

Он отнес пакетик к окну и положил его на полированный письменный стол красного дерева. Вынув из ящика стола три больших голубых листа писчей бумаги, он медленно высыпал содержимое полиэтиленового пакетика на один из листов — порошок образовал на нем что-то вроде маленького надмогильного холмика. Потом он осторожно открыл принесенную банку и, черпая из нее ложечкой, на другом листе бумаги насыпал ровно такой же холмик. Плоским концом ложечки с огромной осторожностью разделил оба белых холмика на две равные части и по одной от каждой кучки пересыпал на третий лист бумаги. Он с облегчением отметил, что кучки были почти одинакового цвета и фактуры. Быстро и тщательно Урхарт смешал вместе оба вещества. Образовавшаяся смесь выглядела настолько однородной, что вряд ли кому могла прийти в голову мысль, что когда-то она состояла из двух разных компонентов. Согнув лист бумаги пополам, он приготовился ссыпать порошок в полиэтиленовый пакетик.

И в этот момент его как ударило. Убежденность в правильности того, что он делал, сменилась жгучими, как кислота, сомнениями. Твердая определенность, хладнокровие, которыми он столь гордился, внезапно исчезли. Он был в смятении. Мораль и сдержанность, которые общество старательно вбивало ему в голову, сейчас взывали к нему, требуя, чтобы он остановился, передумал, повернул назад, в то время как рассудок стоял на своем, утверждая, что мораль есть проявление слабости, а настоящее значение имеет только голая реальность. Она же в данный момент состояла в том, что ему предстояло стать самым могущественным человеком в стране — если, конечно, не подведут нервишки.

Ясность цели — вот в чем он сейчас нуждался и чего не хватало нынешнему правительству. Администрации не раз оказывались в конце концов на коленях, если их лидеры прислушивались к голосам сирен-искусительниц и, вместо того чтобы действовать сообразно жестокой реальности жизни, проявляли слабость духа и скатывались в болото компромиссов. Говорят, все политики становятся похожими друг на друга, как только их избирают. Да, большинство политиков сегодня действительно похожи друг на друга, это слабые, нерешительные, серенькие личности, способные лишь гадить в собственном гнезде и болтаться под ногами у тех, кто полон решимости идти вперед.

Великие люди обладают великой силой духа и воли, и он злился на себя за то, что сомневается. Сами они, конечно, могут это и отрицать, но факт остается фактом: все политические деятели играют чужими жизнями, и все жизни имеют свою цену — и не только во время войны, а, например, когда принимаются решения о сокращении бюджетных ассигнований на содержание системы здравоохранения и помощи старикам. Или когда речь идет о мерах наказания за те или иные преступления, о социально-экономических предпосылках, заставляющих людей спускаться в угольные шахты под землю или отправляться в злые воды заполярных районов морской добычи рыбы. Как правило, национальные интересы требуют принесения в жертву многих людей, хотя порой — лишь некоторых.

Он поглядел в окно. Взгляд его задержался на полосе тумана, все еще застилавшей горизонт и цеплявшейся за верхушки деревьев, и мысли его перенеслись в давнее прошлое. Видимо, вот так же, как и он сейчас, стоял перед Рубиконом Цезарь, гадая о том, что ждет его на другом берегу, и зная, что у него нет пути назад. Мало кому из людей выпадает судьба самим принимать жизненно важные для них решения, большинству остается лишь страдать от последствий решений, которые принимают за них другие. Он подумал о своем брате, погибшем на холмах Дюнкерка, — как и миллион других, он был лишь пешкой в игре великих мира сего. Я тоже могу стать одним из великих и стану им, подумал Урхарт, а что касается этого О'Нейла, то он — самая ничтожная пешка, какую только можно себе представить.

Он снова взял со стола бумагу с белым порошком. Рука его все еще дрожала, но не так, как раньше. Все-таки хорошо, что он не смотрел сейчас через прорезь прицела на какого-нибудь оленя, — он бы промахнулся. Или если бы он строил сейчас карточный домик, ничего бы у него не получилось, Порошок легко ссыпался в полиэтиленовый пакетик. Все выглядело так, как если бы до него никто и не дотрагивался.

Минут через пять струя воды унесла в канализационную трубу остаток порошка и порванные на мелкие кусочки листы голубой писчей бумаги. Письменный стол был тщательно протерт мокрой тряпкой и затем отполирован до блесна полотенцем, чтобы не осталось никаких случайных следов. Затем он вернул в баночку из-под талька пакетик с порошком, опустил баночку в отделение для туалетных принадлежностей и аккуратно поставил сумку на то место, где она до этого стояла. Осмотревшись, Урхарт удовлетворенно хмыкнул: О'Нейл и не подумает, что в его сумку кто-то заглядывал.