Карточный домик - Майкл Доббс

Пообсосав со всех сторон эту историю, большинство обозревателей сошлись во мнении, что Самюэля не должна расстраивать эта мимолетная и не стоящая внимания неприятность, вызванная, собственно говоря, элементарной некомпетентностью, в последнее время столь свойственной штаб-квартире партии. Тем не менее она дополнила собой целую вереницу других неудач и проколов, уже имевших место в ходе его избирательной кампании. Все это не очень вязалось с имиджем человека, которому надлежит предвосхищать события и направлять их развитие. И вряд ли кто станет утверждать, что именно таким образом должна проходить последняя неделя перед голосованием.

Телефонный звонок расстроил Краевского, Все это время он пытался обуздать свое смятение — то его охватывало возмущение непостоянством Матти, то одолевал голод по ее телу. Постепенно он все более убеждался, что просто тоскует по Матти и думает о ней постоянно. Когда кто-то из коллег в разговоре с ним по телефону упомянул, что она ему встретилась и что вид у нее был усталый и нездоровый, ему не потребовалось и секунды, чтобы осознать, как глубоко это его взволновало.

Она согласилась с ним встретиться, но отвергла его предложение зайти к ней. Она не хотела, чтобы он видел, в каком состоянии была ее квартира, — куча немытых тарелок и опустошенных консервных банок на столе, в углу гора брошенного грязного платья и белья. Последние несколько дней были просто ужасными. Мучительная бессонница, связанные в тугой узел мысли и эмоции. Она уже не знала, как и куда от всего этого деться. Вокруг нее сомкнулись стены, она уже не могла четко рассуждать или чувствовать что-либо, кроме давящей депрессии.

Матти без особого энтузиазма восприняла звонок Краевского, хотя знала, что отчаянно нуждалась в чьей-нибудь поддержке. С неохотой позволила она уговорить себя и настояла на том, чтобы встретиться в небольшом кафе в восточной оконечности Серпентина — усеянного утками озерка в центре Гайд-парка. Краевский чертыхнулся, направляясь к нему. Злой ноябрьский ветер вспенивал верхушки волн и гнал их по озеру. Еще не доходя до кафе, по его пустому, безжизненному виду он понял, что оно закрыто на зиму. Под навесом жалась на ветру маленькая, жалкая фигурка Матти в тонкой куртке с капюшоном, слишком для нее просторной. Словно с того дня, когда они последний раз виделись, она как-то усохла, Черные круги под глазами, с лица исчезла обычная для нее жизнерадостность — в общем, она выглядела ужасно.

— Чертовски неудачное место для встречи, — сказал он, подходя.

— Все нормально, Джонни. Просто я подумала, что мне не помешает свежий воздух.

Ему хотелось обхватить ее руками и выдавить холод из ее костей, но вместо этого он попытался изобразить беззаботную улыбку.

— Так что нового у лучшей британской журналистки? — спросил он и тут же захотел прикусить себе язык. Он совсем не собирался подсмеиваться над ней, совсем нет, просто это получилось как-то само собой. Она вздрогнула и немного помедлила, прежде чем ответить.

— Наверное, у тебя есть все основания, чтобы насмехаться. Несколько дней назад я уже думала, что мир у моих ног…

— А теперь?

— А теперь это уже в прошлом. Работа… Статья… — Она запнулась. — Ты… Я полагала, что смогу сама всего добиться. Как я была не права. Жаль.

Перед ним стояла совсем другая, незнакомая Матти — растерянная, неуверенная в себе. Он не знал, что ей сказать, и промолчал.

— Когда я была девчонкой, дед часто брал меня с собой в йоркширские долины. Он говорил, что они напоминают ему о некоторых местах там, в Норвегии. Погода иногда портилась, становилось мрачно и неуютно, но я никогда не боялась — со мной был дедушка, готовый улыбнуться и протянуть руку. Он всегда брал с собой термос с горячим бульоном, и нигде и никогда мне не было теплее и лучше, чем в этих горах и долах, какими бы свирепыми ни были там встречные ветры. Но вот пришел день, когда я подумала, что выросла и что мне больше не нужен дедушка, и я отправилась в поля одна. Я потеряла дорогу. Земля под ногами становилась все мягче, и вскоре я была уже по самые колени в жиже. Меня засасывало все глубже и глубже. — Она опять вздрогнула. — Я не могла выбраться. Чем больше пыталась выкарабкаться из этой трясины, тем глубже оказывалась в ней. Впервые в своей жизни я познала настоящий страх. Потом меня нашел дедушка. Вытащил меня, обнял и долго стоял так, вытирая мои слезы и утешая, пока мне снова не стало хорошо. — Вся отдавшись во власть воспоминаний, она сникла и в своей объемистой куртке выглядела хрупкой и беззащитной девочкой.

— Вот так и теперь, Джонни. Я отчаянно пытаюсь нащупать под собой твердую почву, что-то такое, на что можно опереться, во что можно верить, — я имею в виду и всю эту историю с моей статьей, и вообще всю свою жизнь, — но все глубже и глубже продолжаю погружаться. Со мной больше нет дедушки, и я боюсь. Ты понимаешь, что я имею в виду? У меня такое чувство, что я больше никогда не выкарабкаюсь на твердую почву.

— Разве ты не видела сегодняшние газеты? — попытался он ее подбодрить. — Кто-то выкрал документы из досье на Самюэля. Еще один снаряд по выборам, и опять он выпущен из штаб-квартиры партии. Разве это еще не одна улика против Тедди Уильямса? Разве это не твердая почва?

— Если бы это было так просто! — Она печально покачала головой.

— Я тебя не понимаю, — сказал он. — Перед нами факт предумышленной кражи документов. У нас имеется факт опять же предумышленной фальсификации данных в компьютерном файле. Добавим к этому утечку всякого рода дискредитирующих партию материалов из ее штаб-квартиры с передачей их тебе, Кендрику, и, кажется, любому, кто мог оказаться поблизости. Партийные чиновники абонируют подставные адреса на чужие фамилии; вокруг, как сбитые на шоссе собаки, валяются политические трупы. Что тебе еще надо? И все следы ведут в одно и то же место — в штаб-квартиру партии, а это означает — к Уильямсу. Отдавая себе отчет в том, что не может сам сделаться премьер-министром, он старается получить возможность, чтобы контролировать того, кто им станет.

— Ты не учитываешь одной важной детали, Джонни. За каким чертом станет Уильямс сам у себя воровать собственные документы? Ему гораздо проще снять копии с наиболее важных из них, а не взламывать сейфовый шкаф и тащить оттуда всю папку. И потом, зачем ему, собственно, ломать замок? У него же имеются все ключи! И вот еще: все считают его надежнейшим союзником Самюэля, однако с самого начала его предвыборная кампания все время соскальзывала к придорожной канаве.

У нее лихорадочно блестели глаза, лицо не покидало выражение острой досады и глубокого отчаяния.

— Можешь ли ты себе представить, чтобы так ой маститый государственный деятель, как Уильямс, занимался фабрикацией обвинения премьер-министра в мошенничестве? Или чтобы он разгласил столько партийных секретов, что сделался похожим на слабоумного старикашку? Нет, Джонни. Это не Уильямс.

— Тогда кто же он, дьявол его возьми? Самюэль? Урхарт? Кто-нибудь другой из числа министров — членов кабинета? Лэндлесс?

— Я не знаю! — вскричала она. — Не знаю и чувствую, словно медленно, но верно тону! Чем больше я пытаюсь разобраться, тем глубже тону в вопросах. Я чувствую свое бессилие. Профессиональное. Эмоциональное. Я чувствую под собой глубокую трясину, и она все засасывает и засасывает меня. Я теперь уже ни в чем не уверена.

— Я бы очень хотел помочь тебе, Матти. Пожалуйста, не отказывай мне в этом.

— Ты, как мой дед, всегда рядом, когда мне требуется помощь. Спасибо, Джонни! И все же я должна сама нащупать тропу, иначе я уже никогда на нее не выйду. Все дело во мне самой — у меня сейчас слишком большая путаница в мыслях и чувствах. Мне нужно прежде всего разобраться с самой собой.

— Я могу подождать, — мягко сказал он.

— А я не могу. У меня осталось всего два дня, чтобы найти ответ, и всего лишь одна зацепка — Роджер О'Нейл.

Понедельник, 29 ноября

Ровно в 4.30 утра в понедельник уборщик отметил свой приход на работу и почти сразу же обнаружил тело. Рабочий день на станции обслуживания автомобилей «Раунхэмс», расположенной на автостраде М27 неподалеку от Саутгемптона, он начал с уборки туалетов. Дверь одной из кабин не открывалась. Ему уже было без малого шестьдесят восемь, поэтому он ругнулся, с трудом опускаясь на колени и ладони, чтобы заглянуть под дверь. Он был готов к тому, что ему придется изрядно попыхтеть, но оказалось, что этого совсем не требуется — он тут же заметил за дверью два мужских ботинка. Там находился мужчина, и ему было, собственно, плевать на то, пьян ли он, или болен, или вообще там умирает. Из-за этого человека он крепко задерживался с уборной и, ругнувшись еще раз, поплелся за бригадиром.

Пребывавший не в лучшем настроении бригадир с помощью отвертки открыл замок двери. Но мужчина в кабинке так мощно подпер коленями дверь, что, несмотря на совместные потуги бригадира и уборщика, ее удалось приоткрыть всего лишь на несколько дюймов. Просунув руку в щель, бригадир попытался отодвинуть колени в сторону, но вместо этого схватился за ледяную руку. С диким воплем он отскочил от дверцы, потом тщательно вымыл руки и тогда только отправился звонить в полицию и в службу «скорой помощи».